РАСИН, ЖАН (Racine, Jean) (1639–1699), французский драматург, творчество которого представляет собой вершину французского классицистического театра.
Родился в Ферте-Милон, в семье чиновника местной налоговой службы, был крещен 22 декабря 1639. Его мать умерла в 1641 при родах второго ребенка – сестры поэта Мари.
Отец женился вторично, но через два года умер совсем молодым, двадцати восьми лет от роду. Детей взяла на воспитание бабушка.
В возрасте девяти лет Расин стал пансионером школы в Бове, которая была связана с Пор-Роялем. В 1655 он был принят учеником в само аббатство. Проведенные там три года оказали решающее воздействие на его литературное развитие.
Он учился у четырех выдающихся филологов-классиков той эпохи и под их руководством стал великолепным эллинистом. Впечатлительный юноша воспринял также непосредственное воздействие мощного и мрачного янсенистского движения.
Конфликт между янсенизмом и пронесенной через всю жизнь любовью к классической литературе оказался для Расина источником вдохновения, определил тональность его творений.
Завершив образование в парижском коллеже Аркур, он в 1660 поселился у своего кузена Н.Витара, управляющего имения герцога де Люина.
Примерно в это время у Расина появились связи в литературной среде, где он познакомился с поэтом Ж.де Лафонтеном.
В том же году была написана поэма Нимфа Сены (La Nymphe de la Seine), за которую Расин получил пенсию от короля, а также две первые свои пьесы, никогда не ставившиеся на сцене и не сохранившиеся.
Не испытывая призвания к церковной карьере, Расин все же в 1661 перебрался к дяде, священнику южного городка Юзе, в надежде получить от церкви бенефицию, которая позволила бы ему целиком посвятить себя литературному труду.
Переговоры на этот счет не имели успеха, и в 1662 или 1663 Расин вернулся в Париж. Круг его литературных знакомств расширялся, перед ним открылись двери придворных салонов.
Считается, что две первые из сохранившихся пьес – Фиваида (La Thébaide) и Александр Великий (Alexandre le Grand) – он написал по совету Мольера, который поставил их в 1664 и 1665.
По характеру Расин был человеком высокомерным, раздражительным и вероломным, его снедало честолюбие. Все это объясняет и неистовую враждебность современников, и жестокие столкновения, сопровождавшие Расина на протяжении всей его творческой жизни.
В течение двух лет, последовавших за постановкой Александра Великого, Расин укрепил связи со двором, открывавшие путь к личной дружбе с королем Людовиком XIV, обрел покровительство королевской любовницы мадам де Монтеспан.
Впоследствии он выведет ее в образе «надменной Васти» в пьесе Эсфирь (Esther, 1689), написанной уже после того, как сердцем короля завладела мадам де Ментенон.
Он также побудил свою любовницу, прославленную актрису Терезу Дюпарк, оставить труппу Мольера и перейти в театр «Бургундский отель», где в 1667 она сыграла заглавную роль в Андромахе (Andromaque), одной из величайших его трагедий.
Оригинальность пьесы состоит в поразительном умении Расина увидеть раздирающие душу человека свирепые страсти, бушующие под покровом усвоенной культуры. Конфликт между долгом и чувством здесь отсутствует. Обнаженное столкновение противоречивых устремлений ведет к неизбежной, разрушительной катастрофе.
Единственная комедия Расина Сутяги (Les Plaideurs) была поставлена в 1668. В 1669 с умеренным успехом прошла трагедия Британник (Britannicus). В Андромахе Расин впервые использовал сюжетную схему, которая станет обычной в его поздних пьесах: A преследует B, а тот любит C.
Вариант этой модели дан в Британнике, где противостоят преступная и невинная пары: Агриппина и Нерон – Юния и Британник. Постановка в следующем году Береники (Bérénice), в которой заглавную роль исполняла новая любовница Расина, мадемуазель де Шанмеле, стала одной из величайших загадок в истории литературы.
Утверждали, что в образах Тита и Береники Расин вывел Людовика XIV и его невестку Генриетту Английскую, которая будто бы и подала Расину и Корнелю идею написать пьесу на один и тот же сюжет.
Ныне более достоверной кажется версия, что в любви Тита и Береники отразился краткий, но бурный роман короля с Марией Манчини, племянницей кардинала Мазарини, которую Людовик хотел посадить на трон. Версия о соперничестве двух драматургов также оспаривается.
Вполне возможно, что Корнель узнал о намерениях Расина и, в соответствии с литературными нравами 17 в., написал свою трагедию Тит и Береника в надежде взять верх над соперником. Если это так, он поступил опрометчиво: Расин одержал в соревновании триумфальную победу.
За Береникой последовали Баязет (Bajazet, 1672), Митридат (Mithridate, 1673), Ифигения (Iphigénie, 1674) и Федра (Phèdre, 1677). Последняя трагедия является вершиной драматургии Расина. Она превосходит все другие его пьесы красотой стиха и глубоким проникновением в тайники человеческой души.
Как и прежде, здесь нет конфликта между рациональными принципами и сердечными склонностями. Федра показана как женщина в высшей степени чувственная, однако любовь к Ипполиту отравлена для нее сознанием своей греховности. Постановка Федры стала поворотным пунктом в творческой судьбе Расина.
Его враги, руководимые герцогиней Буйонской, увидевшей в «кровосмесительной» страсти Федры к пасынку намек на извращенные нравы собственного кружка, предприняли все усилия, чтобы провалить пьесу.
Второстепенному драматургу Прадону было поручено написать трагедию на тот же сюжет, и конкурирующая пьеса была поставлена одновременно с Федрой Расина.
Неожиданно Расин отказался от участия в последовавшей ожесточенной полемике. Женившись на набожной и домовитой Катрин де Романе, родившей ему семерых детей, он занял должность королевского историографа вместе с Н.Буало.
Единственными его пьесами за этот период стали Эсфирь и Аталия (Athalie, русский перевод 1977 под названием Гофолия), написанные по просьбе мадам де Ментенон и разыгранные в 1689 и 1691 ученицами основанной ею школы в Сен-Сире.
Умер Расин 21 апреля 1699.
Утверждают, будто Корнель сказал в вечер первой постановки Британника, что Расин уделил слишком много внимания слабостям человеческой натуры. В этих словах раскрывается значение привнесенных Расином новшеств и объясняется причина жестокого соперничества драматургов, расколовшего 17 в. на две партии.
В отличие от современников, мы понимаем, что в творчестве обоих отразились извечные свойства человеческой природы. Корнель, будучи певцом героического, в своих лучших пьесах изображает конфликт между долгом и чувством.
Темой почти всех великих трагедий Расина является слепая страсть, которая сметает любые нравственные барьеры и ведет к неизбежной катастрофе. У Корнеля персонажи выходят из конфликта обновленными и очищенными, тогда как у Расина они терпят полное крушение.
Кинжал или яд, завершающий их земное существование, в физическом плане является следствием того крушения, которое уже произошло в плане психологическом.
Пьер Корнель. Критика. Характеристика творчества П. Корнеля
С. Мокульский
С именем Пьера Корнеля связаны первые большие достижения французского национального театра.
Отставание французского театра от литературы, характерное для XVI в., было ликвидировано только во второй трети XVII в., когда начал писать свои трагедии Корнель.
С этого времени драма становится во Франции основным родом поэзии, как бы беря реванш у других родов за свое длительное пребывание на задворках большой литературы.
Имена Корнеля, Расина и Мольера получили мировую славу, во Франции же их пьесы составили основу национального классического репертуара, его золотой фонд.
Все названные великие драматурги Франции были классицистами. Они примыкали к ведущему художественному направлению во Франции XVII в., которое выражало в сфере художественного творчества основные идейные принципы, присущие французскому абсолютизму.
Дворянская монархия, лавируя между дворянством и буржуазией, стремилась выдать себя за общенациональную власть, защищающую интересы всех слоев общества.
При этом она сбрасывала со счетов основной антагонизм между эксплуататорами и трудящимися (крестьянско-плебейскими массами), которые являлись объектом самой жестокой эксплуатации.
Эпоха абсолютизма отмечена большим экономическим, политическим и культурным подъемом страны.
Однако этот расцвет французской культуры строился на костях обездоленных народных масс, имел своей предпосылкой бесконечно растущие налоги и побори, а следовательно, народный голод и нищету.
Эту изнанку парадной истории «великого века» французской культуры следует иметь в виду, когда говоришь о классицизме как художественном стиле абсолютной монархии.
Классицистское искусство пропагандировало принципы абсолютизма.
Оно учило подчинению личности государству, выдвигало принципы государственной полезности, как критерий высшей эстетической ценности, распространяло идеи государственного и национального единства, общественного служения как важнейшей жизненной цели.
Все эти идеи классицистской драматургии являлись исторически прогрессивными. Однако облекались они в монархически ограниченную форму. Так подчинение личности государству подменялось служением подданного монарху. Высшей добродетелью объявлялось подавление во имя монарха всех желаний и чувств.
Ярким проявлением придворно-сословной ограниченности классицизма являлся догматизм его эстетики, отрицание права на индивидуальную инициативу со стороны художника, культ «правил», и особенно пресловутого правила «трех единств».
Все это стесняло творческую свободу классицистов, делало их царедворцами, подавляло их творческую инициативу. Это подавление происходило не в открытом, обнаженном виде.
Оно философски замаскировывалось подчинением законам государственного «разума», который отождествлялся, однако, с волей и властью абсолютного монарха.
Для французских классицистов XVII в. было характерно сочетание дворянско-монархической идеологии с рационалистическим декартовским методом, который устанавливал критерием истины разум.
Классицизм достиг своего расцвета в период апогея абсолютизма, при королях Людовике XIII и Людовике XIV.
Министр Людовика XIII кардинал Ришелье придавал огромное значение литературе и искусству, сделал их проводниками абсолютистской политики.
Под воздействием Ришелье классицистский стиль, и в особенности его ведущий жанр — трагедия, получил определенную дворянско-монархическую направленность.
Задачей трагедии стало прославление борьбы с эгоистическими страстями и проповедь самоотречения во имя монархии как высшего выражения героизма. Эта задача решается во всех трагедиях Корнеля и Расина, в которых основной трагической коллизией является столкновение между личным чувством и долгом.
В произведениях Корнеля, самого боевого, самого политического из всех трагических поэтов Франции, который никак не укладывался в предписываемую Ришелье придворно-монархическую форму, отразилась бурная общественно-политическая борьба его времени.
Подлинных художественных высот Корнель достиг только в «Сиде» (1636), знаменитой пьесе, положившей начало бессмертной славе Корнеля.
Хотя «Сид» был назван трагикомедией, что объясняется его благополучной, «комедийной» развязкой, а также наличием некоторых интимных, фамильярных черт в ее стиле, однако по своему конфликту и по характерам главных героев пьеса является типичной классицистской трагедией.
Корнель сделал ее заглавным персонажем испанского народного героя, подвиги которого были запечатлены в драме испанского драматурга ХVII в. Гильена де Кастро «Юные годы Сида». Корнель значительно упростил фабулу испанской драмы и перенес в своей пьесе центр тяжести с внешних событий на переживания героев.
С первого взгляда в «Сиде» идет речь о защите фамильной, родовой чести, то есть чисто феодальных моральных ценностях. На самом же деле феодальное понимание чести у Корнеля отсутствует, рыцарская честь превратилась у него в символ моральной и общественной доблести человека.
Любовь Химены к Родриго подогревается не столько тем фактом, что Родриго сумел отомстить за оскорбление, нанесенное его отцу, сколько его человеческими достоинствами — честностью, искренностью, неподкупностью, бесстрашием, воинской доблестью.
Таким образом, Корнель поэтизирует в этой пьесе не феодально-рыцарскую, а гуманистическую мораль.
Конфликт между любовью и долгом разрешается третьей силой — королем Фернандо, воплощающим идею разумной и справедливой государственной власти. Эта власть стоит на страже новой, гуманистической морали, которой она ставит задачу служения родине, государству.
Итак, гуманистическое понимание чести получает патриотическое содержание, а фамильный долг уступает место долгу перед государством. И хотя государство, ради которого корнелевский герой проливал свою кровь, является монархией, однако долг перед государством еще не расшифровывается как долг перед самодержцем. Народно-гуманистическое начало явно преобладает в «Сиде» над монархическим началом.
Великая трагедия Корнеля имела огромный всенародный успех именно потому, что она сама явилась подлинно народным произведением.
Ее народность выразилась прежде всего в образе главного героя трагедии, доблестного, нравственно чистого, неустрашимого Родриго, одушевленного идеей защиты родины от иноземцев, непоколебимо верного закону чести и нравственному долгу.
Его образ и образ его возлюбленной Химены, преданной тем же высоким идеям чести и долга, захватили зрителей первой постановки трагедии, которые изобрели крылатое выражение: «Прекрасно, как Сид». И с этого первого своего появления на сцене Корнелев «Сид» стал любимейшей пьесой французского народа.
Он никогда не исчезал из репертуара театра Французской Комедии, а в наши дни имел потрясающий успех в Национальном Народном театре в постановке Жана Вилара. Огромный успех «Сида» в этом демократическом театре показал, что в трагедии Корнеля до сих пор звучит та народно-героическая нота, которая так дорога всем простым людям Франции.
Ришелье и послушная его воле Академия осудили в великой трагедии все, что нравилось в ней народу. Они пытались повернуть творчество Корнеля в русло правоверного классицизма и сделать его верноподданным поэтом.
Корнель понял, что бороться с всесильным правителем Франции невозможно, и очистил поле битвы. Он уехал на родину в Руан, где прожил около трех лет, не давая о себе вестей. Его критики испугались, не отбили ли они охоту у Корнеля писать пьесы.
Но они ошиблись: автор «Сида» написал две трагедии из римской жизни, которые он и привез в Париж в 1640 г. Эти трагедии — «Гораций» и «Цинна» — отличались от «Сида» своей античной тематикой, своим строгим мужественным слогом и соблюдением классицистских «правил».
Корнель думал, что кардинал удовлетворится этим, и даже посвятил ему «Горация», свою первую классицистскую трагедию, написанную строго по правилам. Но не тут-то было!
Правда, Корнель по-новому истолковал в «Горации» конфликт между личным чувством и долгом. На этот раз речь идет уже не о фамильном долге, а о долге перед родиной. Корнель утверждает суровый, гражданский, патриотический идеал.
Он воспевает гражданский героизм, подавляющий все родственные чувства и привязанности во имя интересов государства. Хотя действие «Горация» происходит в царском Риме, однако оба героя пьесы, отец и сын Горации, похожи не на подданных римского царя, а на истинных римских граждан, республиканцев и патриотов.
Да и сам царь Тулл изображен неким идеальным монархом — воплощением римской государственности.
Все главные персонажи этой трагедии отличаются независимостью, которая делает их мало похожими на послушных монарху подданных. Это не понравилось Ришелье, усмотревшему в «Горации» новое отклонение Корнеля от монархического идеала. Зато трагедия эта оказалась впоследствии одной из любимейших в театре времен Французской революции.
Во второй римской трагедии, «Цинне», Корнель пытается примирить личное и государственное начало. В центре трагедии стоит образ императора Августа, превратившего республиканский Рим в монархию. В трагедии показана борьба Августа против республиканских заговорщиков. При этом образ Августа возвеличен, а образы аристократов-заговорщиков снижены: они показаны людьми беспринципными и аморальными.
В середине 1640-х гг. во Франции происходит перелом в общественной жизни. Внутренняя борьба среди французской знати обостряется, крепнет феодальная оппозиция, подготовляя гражданскую войну — Фронду.
Как чуткий художник, Корнель откликнулся в своем творчестве на переживаемые его страной крупнейшие политические события. Начиная с 1644 г. Корнель переходит к сочинению трагедий т. н.
«второй манеры», которые характеризуются усложнением фабулы, изобилием внешнего действия, идущим за счет ясности разработки сюжета. В пьесах Корнеля появляются запутанные перипетии и неправдоподобные развязки.
Наиболее известными из трагедий «второй манеры» являются «Родогуна» (1644). «Ираклий» (1647), «Никомед» (1651). Это пьесы свидетельствуют о кризисе гуманистического мировоззрения Корнеля. Если раньше для Корнеля был характерен культ разума, то теперь он показывает беспомощность разума перед лицом своекорыстных сил.
Корнелевские трагедии «второй манеры» временами напоминают мелодрамы, разделяя с этим жанром погоню за внешней занимательностью.
Отдельные исключения, к числу которых следует отнести интересную, оригинальную трагедию «Никомед», только яснее подчеркивают неудержимый упадок, проявляющийся в творчестве Корнеля начиная с 1650-х гг. У Корнеля была долгая и мучительная старость.
Он пережил себя, перестал быть властителем дум передовых кругов Франции, его творчество уже не находило отклика у народного зрителя.
Как объяснить эту картину тягостной деградации, растянувшейся более чем на четверть века (последняя трагедия Корнеля — «Сурена» — была поставлена в 1674 г.)? Объяснить ее можно только тем, что Корнель начал отходить от прогрессивных, гуманистических идей, которые он перестал находить в окружающей его действительности.
Он связался с бывшими вожаками Фронды, которые примирились с монархией Людовика XIV. Не находя новых идей и конфликтов, Корнель стал перепевать старые, не замечая того, что они уже превратились в штампы. Как часто бывает в истории и в жизни, вторичное возвращение к изжитым идейным моментам стало приводить к пародии на них.
Героический пафос превратился в наигрыш и трескотню, величие и благородство выродились в напыщенность и аффектацию. Любовь превратилась в поздних пьесах Корнеля в ненужный галантный аксессуар.
Суровый, мужественный слог ранних трагедий Корнеля уступил место стилю «прециозных» (жеманных) салонов, в которых окапывались бывшие фрондеры и в которых стал теперь царить бывший автор «Сида».
Но старческие слабости Корнеля не умаляют огромного исторического значение его лучших произведений, которые позволяют поставить его на одну доску с Шекспиром и Лопе де Вега.
Эти лучшие трагедии Корнеля явились подлинной школой героизма и гражданственности.
От них протягивается нить к просветительским трагедиям Вольтера и Альфьери, к революционным трагедиям Шенье, к романтическим трагедиям Байрона и Гюго.
Л-ра: Театр. – 1956. – № 6. – С. 186-188.
- Биография
- Произведения
- Критика
- Героическая трагедия Корнеля «Гораций»
- Пушкин и Корнель
- Пьер Корнель
Читать книгу онлайн: театр французского классицизма
Знакомя советских читателей с избранными пьесами Корнеля и Расина, мы отнюдь не считаем эти произведения «литературными памятниками», чуждыми интересам наших дней.
Было время, когда произведения этих двух великих писателей истолковывались как выражение определенных вкусов, связанных с обществом старинной французской аристократии, превыше всего ставившей изящество и благородство — качества, которые, претворяясь в стиль, представляются нам крайне искусственными и не имеющими истинной ценности. Однако подлинные достоинства этих пьес заключались совсем в ином, и мы в этом сейчас твердо убеждены. Вот с этой новой точки зрения нам и надлежит рассмотреть театр Корнеля и Расина.
Начнем с того, что французская трагедия XVII века — это трагедия героического действия. Приемлем мы это или нет — но это так. Она строжайшим образом изгоняет всякую лирику и всякого рода философские рассуждения.
Герои трагедии — это люди, которые, вольно или невольно, вовлечены в действие. Им предстоит решить проблему героического действия, они принимают решение и осуществляют его.
Родриго должен сделать выбор между честью и любовью, Андромаха между верностью памяти Гектора и жизнью своего ребенка.
Это театр более человечный, в строгом смысле слова, и более земной, чем всякая другая форма драматического искусства. Быть может, именно по этой причине многие выдающиеся люди хотя и восхищаются им, но принимают с некоторыми оговорками.
Им больше нравится наблюдать трагического героя в борьбе с неодолимыми силами, — будь то воля богов, как в греческой трагедии, или Рок, или порабощающая власть наследственности, как в «Привидениях» Ибсена, или столкновение огромных человеческих масс, устремленных в будущее, с силами прошлого.
Здесь иное: герои Корнеля и Расина борются со своими собственными страстями.
Этот тип трагедии, чисто земной и человечный, стал французской классической трагедией, и Корнель первый запечатлел его характерные черты. Его герои вызывают восхищение своим подлинным величием, своей энергией, неотделимой от простой человечности. Долгое время мы их плохо понимали.
Мы видели в корнелевских героях воплощение холодной и твердой воли, всецело направленной на выполнение того, что они считали своим долгом. Такое понимание, несомненно, было ошибочным. Герои Корнеля — люди, наделенные страстями.
Для Родриго в «Сиде» честь дорога не меньше, чем Химена; у молодого Горация любовь к родине — это не просто сознание долга, но высокая страсть.
В этом свете мы и должны рассматривать трагедии Корнеля. И тогда перед нами раскроется жизнь во всей ее чудесной и трагической напряженности. Величественные фигуры корнелевских персонажей не менее человечны, чем толпы иных героев. Они человечны даже в большей мере, ибо, жестоко страдая, преодолевают свои сомнения, колебания, муки с мужеством возвышенных натур.
Как можно разделять мнение о том, что герой Корнеля цельная, но холодная натура, когда мы читаем сцену, где Родриго и Химена встречаются первый раз после смерти графа? Этот мучительный крик сердца — страстный спор героического самоотречения и любви, внезапно прорывающаяся нежность, с трудом одержанная победа — все это свидетельства такой высокой человечности, что сцена потрясает душу. И то же в «Полиевкте». Паулина осмеливается признаться тому, кого она когда-то любила, что ее рассудок — иными словами, долг супружеской верности — не заглушил в ней прежней любви и что ее сердце по- прежнему волнуют те же чувства и она подавляет их ценой жестоких усилий.
Столь частая ошибка в понимании характера корнелевского героя объясняется, быть может, тем, что наиболее ярким воплощением этого героя считался образ молодого Горация. Однако достаточно без всякой предвзятой мысли прочесть сцену, где он объясняется с Куриацием (II, 3), и мы увидим, что этот образ нисколько не соответствует представлению Корнеля о героическом характере.
Образ Горация построен на преувеличении. Корнель подавил в нем всякое человеческое чувство. Он более не человек, он — «варвар», и Куриаций произносит это слово. Куриаций же остается человеком. Он не менее мужествен, в нем не меньше решимости исполнить свой долг.
Но он страдает и не стыдится своих страданий, думая о предстоящей борьбе с людьми, которые связаны с ним самыми дорогими узами.
Почему случилось так, что в трагедиях, исполненных самой высокой человечности, критики видят лишь отвлеченные построения ума? Почему говорят о «диалектике корнелевского героя»? Истина бесконечно более проста и прекрасна.
Чтобы судить о шедеврах искусства и литературы, мы всегда должны помнить о том, что они суть наивысшее выражение определенного исторического момента, момента жизни того общества, в недрах которого они создавались, и что произведения эти велики лишь в той мере, в какой они смогли выразить глубинные силы своего общества и своего времени. Греческая трагедия — это греческий полис с его кровавыми мифами и потребностью в искуплении. Шекспир — это елизаветинская Англия. И если «Война и мир» Толстого — шедевр непреходящей ценности, обращенный ко всему человечеству, это прежде всего потому, что великий писатель сумел гениально выразить душу России в трагический момент ее истории.
Причины того же порядка составляют ценность и трагедий Корнеля. Ибо достаточно изучить Францию времен Ришелье, чтобы понять, что герои Корнеля ни в коей мере не являются выражением свободного вымысла художника, но что они воплощают собой некий человеческий идеал, к которому стремились приблизиться лучшие его современники.
Чувство чести, воодушевляющее молодого Родриго, — это своего рода культ, исповедуемый в те времена французской аристократией, культ нелепый из-за своих крайностей, которые абсолютизм пытался пресечь.
Но как раз в ту эпоху, когда Корнель создавал свои шедевры, культ чести получил особенно широкое распространение, и, какая бы кара ни грозила нарушителям указа о запрещении поединков, молодые аристократы предпочитали смерть или изгнание неотмщенному позору.
Создавая «Горация», Корнель отнюдь не измышлял темы принесения в жертву самых естественных человеческих чувств — любви, дружбы, священных семейных уз — во имя грозных требований Государства.
Существовала целая доктрина, навязанная неумолимым Ришелье, доктрина бесчеловечная, в угоду которой молодому Де Ту отрубили голову, хотя все его преступление состояло в том, что он не выдал своего друга. И было вполне естественно, что Корнель раскрыл в своей трагедии все стороны и последствия этой доктрины.
Одна из трагедий Корнеля, включенных в настоящий том, представляет для современного читателя трудность особого рода. «Полиевкт», так же как «Сид» и «Гораций», — это трагедия героизма, но на этот раз героизма религиозного.
Чтобы доказать свою беззаветную преданность христианской вере, Полиевкт решает низвергнуть языческих идолов, отлично зная, что за это он будет немедленно предан мучительным пыткам и казни. Нельзя не содрогнуться перед этой решимостью героя. Подчиняется он не закону своей церкви.
Более того, он действует вопреки этому закону: церковные власти запрещали христианам совершать во имя веры столь безрассудные и бесполезные поступки, ибо их единственным результатом было усиление преследований. Однако Полиевкт такой поступок совершает.
Всякая трудность в понимании этой трагедии исчезает, как только мы поставим ее в связь с общим религиозным направлением эпохи. Полиевкт, образ которого нам представляется столь странным, в действительности — христианский герой, каким его понимали в католической Европе со времен борьбы с протестантством. Он не намерен повиноваться закону, обязательному для толпы верующих.
Он занят лишь мыслями о личной славе, которую стремится завоевать героическими подвигами. Чтобы понять это, надо вспомнить картины, какие мы видим в церквах барокко во Франции и в Италии, изображающие святого, который в сопровождении ангелов с триумфом возносится на небеса, где его встречает Христос.
Так что и эта трагедия Корнеля является отражением своего времени, его устремлений и нравственных идеалов.
Когда трагедию Корнеля так тесно связывают с современным ей обществом, может показаться, что ее лишают тем самым значения мирового шедевра и что ей уже нечего сказать нам сегодня. Но мы должны
Расин Жан
Жан Расин.
Портрет работы неизвестного художника
( Музей города Лангр.)
Жан Расин (Racine, 1639–1699) — крупнейший представитель классицистической трагедии. Он вошел в литературу в эпоху, неблагоприятную для развития жанра трагедии. В середине XVII века и особенно в первой половине 1660-х годов трагедия переживала период временного кризиса. Именно в эту пору с особой силой раскрылся гений Мольера. Жанр комедии, хотя его по-прежнему считали «низким», занял ведущее место в искусстве. Трагедии Корнеля уже не пользуются прежней славой, а новые его произведения не поднимаются до уровня «Сида» и «Горация». Героическую трагедию Корнеля вытесняет так называемая «лирическая трагедия». В этой новой разновидности жанра нет места для больших, общенациональных проблем, для споров о формах государственного правления, нет и героических характеров. Центр тяжести переносится на проблемы личной жизни персонажей, на описание любви.
Жан Расин родился в провинции, в семье, принадлежавшей к чиновничьей буржуазии. В трехлетнем возрасте остался сиротой, обучался в школе при монастыре Пор-Рояль, куда удалилась от света его бабушка. Здесь он получил строгое религиозное воспитание и классическое образование.
Расин впервые обратил на себя внимание одой «Нимфа Сены», написанной в 1660 г. по случаю свадьбы Людовика XIV. К этому же раннему периоду относится сотрудничество с Мольером, который поставил его первые трагедии «Фиваида, или Братья-враги» (1664), «Александр Великий» (1665).
Второй этап творчества Расина охватывает 1667–1677 гг. Он открывается трагедией «Андромаха» («Andromaque», пост. 1667, опубл 1668), ставшей поворотным пунктом в истории французской классицистической трагедии. В этой трагедии впер-вые воплотились художественные идеи Расина.
Сюжет взят из древнегреческого мифа о Троянской войне, но так обработан, чтобы воплотить конфликт чувства и долга и идею «трагической вины» героев.
Персонажи трагедии связаны между собой отношениями в соответствии со структурой пасторальных романов XVII века: любовь каждого героя оказывается безответной.
Но если в пасторальных романах действовали пастухи и пастушки, то в трагедии действуют властители, от-ветственные за судьбы своих народов, государств. Это и позволяет раскрыть основной классицистический конфликт — борьбу между долгом и чувством. В отличие от трагедий Корнеля, в «Андромахе» нет оптимистического финала.
В десятилетие своего высшего творческого взлета Расина написал очень значительные произведения. В трагедии «Британик» («Britannicus», пост. 1669, изд. 1670) драматург изобразил начало правления римского императора Нерона.
Британик, сын императора Клавдия (о его матери Мессалине, имя которой стало нарицательным для обозначения распутницы, Расин ни разу не упоминает, чтобы не бросить тени на Британика).
Он становится жертвой Нерона, для которого Британик оказывается не только соперником в борьбе за трон, но и срперником в любви к прекрасной Юнии (причем соперником счастливым).
Расин не оправдывает убийство, совершенное Нероном, ни велениями фамильного долга (мыслью о наследниках, которые станут императорами), ни долгом перед государством (устранение конкурента уменьшит смуты в империи).
Здесь Расин вступает в полемику с Корнелем, который оправдывал убийство отца возлюбленной долгом фамильной чести («Сид»), убийство сестры долгом перед отечеством («Гораций»).
Не случайно основные нарекания после премьеры Расин получил от сторонников Корнеля и вынужден был отвечать на их критику в первом предисловии к трагедии (1670).
Другая трагедия этого периода — «Ифигения» («Iphigénie», пост. 1674, изд. 1675) — изображает эпизод, предшествовавший Троянской войне. Предводитель греков Агамемнон должен принести в жертву богам свою дочь Ифигению. Долг оказывается сомнительным: ведь война против Трои носит захватнический характер.
Ифигения, дочь царя Микен Агамемнона и Кли-темнестры, впервые появляется во II действии. Но только в III действии (явл. 5) узнает, что отец вызвал ее в Авлиду, потому что она должна быть принесена в жертву богам, чтобы они позволили грекам отправиться на Троянскую войну.
До этого момента Ифигения думает, что ее в Авлиде ждет любимый ею Ахилл для того, чтобы заключить с ней брак. Тайна, которую она не знает и которую знает зритель с самого начала трагедии, создает двойное восприятие этого персонажа.
Мучась беспочвенными страхами и напрасно ревнуя возлюбленного к Эрифиле, Ифигения выступает только как страдающая девушка, но не как трагическая героиня. Переход от первой ко второй не совершается мгновенно.
Узнав страшную весть о своей судьбе, Ифигения защищает отца от гнева Ахилла, признается Ахиллу в любви, советуется с матерью, как недопустить его встречи с Агамемноном. Она говорит, что встретила «без дрожи о скорой смерти весть».
Драматург ввел в трагедию образ Эрифилы — второй Ифигении, дочери Елены, которую должны принести в жертву и которая, вредя Ифигении, сама готовит себе печальную участь. При таком построении сюжета снова оказывается, что Ифигения напрасно мучится, выбирая между жизнью и смертью, ведь смерть предназначена не ей. Возникает дополнительный мотив, сыгравший заметную роль в развитии психологизма: способность персонажа принять героическое решение важнее реальных поступков, событий и обстоятельств.
Второй период заканчивается трагедией «Федра» («Phèdre», 1677). Расин особенно высоко ценил эту трагедию, в которой, по его мнению, лучше всего осуществлены цели театра. В пре-дисловии к «Федре» он писал: «Могу только утверждать, что ни в одной из моих трагедий добродетель не была выведена столь отчетливо, как в этой.
Здесь малейшие ошибки караются со всей строгостью; один лишь преступный помысел ужасает столь же, сколь само преступление; … страсти изображаются с единственной целью показать, какое они порождают смятение, а порок рисуется красками, которые позволяют тотчас распознать и возненавидеть его уродство.
Собственно, это и есть та цель, которую должен ста-вить перед собой каждый, кто творит для театра…» Расин снова прибегает к «трагической вине» как основе для развития и обрисовки характеров. С этой целью он изменяет миф.
Согласно мифу, жена афинского царя Тесея Федра полюбила своего пасынка Ипполита, сердце которого не знало любви. Признавшись в своих чувствах Ипполиту и боясь, что он расскажет обо всем Тесею и навеки обесчестит не только ее, но и ее детей, Федра оклеветала Ипполита.
Она сказала Тесею, что Ипполит требовал от нее любви, и после этого покончила с собой. Тесей просит бога Посейдона убить ставшего ему ненавистным сына, Ипполит погибает. И тут раскрывается правда.
В этом мифе некоторые детали не соответствовали замыслу Расина. Если Ипполит ни в чем не повинен, он не должен погибнуть. Если Федра клевещет на Ипполита, то она не может вызвать сострадания у зрителей. Драматург вносит изменения в миф: в его трагедии Ипполит тайно влюблен в Арикию, дочь врага его отца Тесея.
Таким образом, его любовь противоречит долгу, появляется «трагическая вина», и гибель его становится оправданной законами расиновской трагедии. На Ипполита клевещет не Федра, а ее кормилица Энона. Федра, узнав об этом, прогоняет свою верную служанку, и та бросается в море.
Федра же отравляется и перед смертью во всем признается.
Расин не изучает внутренний мир реального человека, а моделирует его в соответствии с определенной установкой. Драматург создает философскую трагедию, не случайно в предисловии он ставит рядом театр и философию античных авторов: «Их театр был школой, а добродетель преподавалась в нем с неменьшим успехом, чем в школах философов.
Вот почему Аристотель пожелал установить правила для драматического сочинения, а Сократ, мудрейший из мыслителей, не погнушался приложить руку к трагедиям Еврипида». В философской трагедии характеры важны не сами по себе, а как иллюстрации определенных идей. В «Федре» образ главной героини призван осветить идею добродетели.
Но хотя создание образа Федры было для Расина не целью, а средством раскрытия идеи добродетели, он по-новому понял задачи воспроизведения характера в литературе, став одним из основоположников психологизма во Франции. Он показал один день (последний день) ее жизни.
Страсть, терзавшая ее многие годы, достигла в этот день высшего напряжения, из скрываемой впервые стала явной и привела к трагической развязке.
Исследование скрытой от глаз внутренней жизни человека, введение принципа психологизма во французскую литературу — великий вклад Расина в искусство.
У драматурга оказались могущественные враги, и премьера «Федры» была провалена. Расин надолго бросает работу для театра. Он увлекается религиозными идеями, отрицает все свое творчество.
Третий период творчества охватывает последние годы жизни Расина. Он создает две трагедии на библейские сюжеты — «Эсфирь» («Esther», 1689) и «Гофолия» («Athalie», пост. 1690, изд. 1691). В обеих трагедиях осуждаются преступления властителей, обличается деспотизм. «Гофолия» сыграла большую роль в формировании просветительской трагедии XVIII века.
Гофолия (французский вариант имени Athalie) — персонаж, заимствованный Расином из Ветхого завета, дочь Ахава и Иезавели.
Именно с Гофолией связано новое понимание Расином трагического. Образ Гофолии построен иначе, чем образы персонажей «Андромахи», «Ифигении», «Федры». Гофолия не знает противоречия между долгом и чувством («Свершила я лишь то, что долгом почитала…» — Акт II, явл.
5), и ее злодеяния многие годы никак не наказываются, что приводит ее к убеждению: «…небо говорит, что я была права» (Акт II, явл. 5). Зато конфликт возникает в самой сфере чувств этой героини: ее и притягивает светозарность Иоаса и одновременно страшит, она не может разобраться в своих чувствах и изнемогает от этого.
Меняется и антагонист центрального персонажа: это не человек, а еврейский бог, победу которого Гофолия в финале признает. Такая система образов — следствие введения Расином в трагедию второго плана: за действиями людей угадывается воля божественных сил.
В прежних трагедиях участие богов в жизни людей было скорее антуражем, правил абстрактный вселенский закон долга, нарушение которого приводило к страданиям и ги-бели героев.
Расин представляет трагедию классицизма иначе, чем это делал Корнель. Очень хорошо раскрыл различия между Корнелем и Расином их современник Лабрюйер. Он писал: «Корнель нас подчиняет своим характерам, своим идеям. Расин смешивает их с нашими.
Тот рисует людей такими, какими они должны быть, этот — такими, какие они есть. В первом больше того, что восхищает, чему нужно подражать, во втором больше того, что замечаешь в других, что испытываешь в самом себе.
Один возвышает, дивит, господствует, учит; другой нравится, вол-нует, трогает, проникает в тебя. Все, что есть в разуме наиболее благородного, наиболее возвышенного,— это область первого; все, что есть в страсти наиболее нежного, наиболее тонкого,— область другого.
У того изречения, правила, наставления; в этом — вкус и чувства. Корнель более занят мыслью, пьесы Расина потрясают, волнуют. Корнель поучителен. Расин человечен…»
Расин изображает тот же классицистический конфликт между долгом и чувством, что и Корнель. Он тоже целиком на стороне долга, разума, добродетели, которые должны обуздать страсти человеческого сердца. Но, в отличие от Корнеля, Расин показывает не победу долга, а, как правило, победу чувства.
Это связано с новым взглядом на человека как предмет изображения в трагедии и с изменившимися представлениями о задачах театра. Главная задача театра — моральное воспитание. Но Расин, в отличие от Корнеля, видит нравственность не в гражданских чувствах, а в добродетели. Конфликт переносится внутрь души героев, в мир их интимных чувств.
Для Расина не характерны герои, поражающие величием своей души.
Драматург принимает положение Аристотеля о «трагической вине»: героям «надлежит быть средними людьми по своим душевным качествам, иначе говоря, обладать добродетелью, но быть подверженными слабостям, и несчастья должны на них обрушиваться вследствие некоей ошибки, способной вызвать к ним жалость, а не отвращение»,— писал Расин в предисловии к трагедии «Андромаха». Он выступает против «совершенных героев». Его персонажи выглядят более реальными, чем в трагедиях Корнеля.
« Береника»
д.
V
явл. 7. Гравюра Ланперера
по рис. Жака де Сэв (изд . 1760 г. Париж)
Внимание к человеку, качествам его личности, миру его чувств, перенесение конфликта из внешней сферы во внутреннюю сказывается на структуре расиновских трагедий.
Если Корнель, для которого очень важны были события, происходящие в объективном мире, почти никогда не мог уложиться в рамки единства времени и места, а иногда и действия, то для Расина, говорящего о внутреннем мире человека в момент трагической катастрофы, уложиться в три единства очень просто. В его трагедиях почти нет внешних событий, они отличаются строгостью и гармоничностью формы.
Язык Расина музыкален. Красота его стихов поражала современников. Персонажи его трагедий говорят иначе, чем герои Корнеля, склонные к ораторской речи, или персонажи Мольера, который стремился приблизить их речь к реальной французской речи XVII века. Расиновские герои говорят очень напевно, возвышенно, их страсти облагораживаются за счет гармоничного, благородного языка.
Расин был наиболее значительным выразителем художественных основ классицизма, создателем одной из ярчайших моделей литературного творчества.
Он не испытывал трудностей от следования классицистическим правилам, как Корнель, напротив, многое достиг именно в результате следования этим правилам.
Вот почему в эпоху романтизма, в начале XIX века, его имя стало символизировать всю систему классицизма.
Соч.: Трагедии. Л., 1977.
Лит.: Обломиевский Д. Д. Французский классицизм. М., 1968; Кадышев В. С. Расин. М., 1998; Луков Вл. А. Расин // Зарубежные писатели. Ч. 2. М., 2003.
Вл. А. Луков
Этапы литературного процесса: Новое время: XVII век. – Персоналии: Французские писатели. – Персоналии: Персональные модели литературного творчества. – Теория истории литературы: Направления и течения: Классицизм.
Загрузка...
