Ему снится Брежнев – и иногда Пина Колада. Брежнев жмет ему руку, предлагает сотрудничество: мол, вместе напишем книгу, будут заоблачные тиражи. После таких предложений Сергей Довлатов просыпается в холодном поту.
Впрочем, наяву абсурда тоже хватает – и вот безвестный журналист заштатной заводской газетенки берет интервью у Пушкина, заявляющего о своей неприязни к Блоку по причине религиозных соображений. Как сделать из этого репортаж, полный искреннего социалистического оптимизма, Довлатов не знает.
Да и зачем ему? Собственно, поэтому в «прогрессивных» литературных журналах двухметрового «нигилиста» даже не замечают. Ведь книга – это «источник трудового энтузиазма», а не то, что вы там подумали…
Милан Марич в фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»
О «Довлатове» Алексея Германа-младшего заговорили еще до того, как он попал в конкурсную программу Берлинского фестиваля. Причина банальна: интерес к Довлатову (и не важно, показной или настоящий) давно превратился в нечто вроде клейма интеллигентности на лбу любого окультуренного обывателя.
При этом для большинства образ автора сложился окончательно и бесповоротно: эдакий «свой в доску чувак», полуалкаш-харизматик, полный сарказма и табачного дыма.
Ко всему прочему, для одних он – символ борьбы с системой, для других – «писатель умеренных способностей, сделавший себе имя на демонстративном диссидентстве» (кстати, если вы уверены, что таких немного, то вы ошибаетесь: это весьма распространенное мнение, особенно среди тех, кто смотрит на эту самую «систему» сквозь собственные ностальгические слезы). Как бы то ни было, фигура Довлатова (говоря его же словами) – валюта ходовая, и не пустить ее в оборот было бы, как минимум, странно.
Милан Марич и Светлана Ходченкова в фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»
Не менее странно было бы думать, что Алексей Герман-младший, воспользовавшись подобной «валютой», будет оглядываться на чьи-то там представления. (Именно поэтому «окультуренным обывателям» у афиш можно, в общем-то, не задерживаться, а бодро шагать мимо).
У Германа автор «Чемодана» и «Компромисса» – не «свой в доску кореш», с которым хотелось бы выпить и поговорить за жизнь по душам; его Довлатов – стопроцентный чужак. И чужак не только для вполне благополучного и довольного собой общества времен застоя – но и для тех, кого это общество пнуло под зад коленом.
Довлатов патологически не вписывается в среду, хоть и неотделим от нее.
Милан Марич в фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»
Собственно, он и не писатель вовсе. В том смысле, что он мог бы быть кем-то еще: поэтом, музыкантом, художником… Мы не видим его за работой: нет ни пресловутых мук творчества, ни бессонных ночей в обнимку с карандашом и бумагой. Наоборот: он спокойно дрыхнет ночами, а ручку держит в руках только когда отбывает свою журналистскую повинность.
И это не банальное совпадение. Довлатов в кадре не пишет – зато пытается пристроить написанное (отбивает пороги редакции, знакомится с «большим» человеком, дабы получить членство в Союзе Писателей и так далее). Вообще, слово «пристроить» здесь ключевое. Он не бодается с системой – он пытается пристроиться к ней, не теряя себя. (Понятное дело, что не выходит).
Впрочем, он и в своей «диссидентствующей» компании смотрится чужеродным элементом. Да, Довлатов львиную часть времени проводит на поэтических квартирниках, шляется по барахолкам, бухает с друзьями, пытается фарцевать… Но даже на самой дружеской попойке он кажется сторонним наблюдателем. Он чужак даже среди своих. Впрочем, как и его друг Бродский.
(Хотя какого-то единения нет и между ними.)
Милан Марич и Елена Лядова в фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»
Под стать своему герою и сам фильм: он выбивается из многих сегодняшних трендов. В частности, из тренда ностальгического (ведь ностальгия у нас сегодня в цене). Вспомним для сравнения хотя бы «Движение вверх», которое, как и «Довлатов», начинается в 1971-м году.
Но картина Антона Мегердичева – это «радость со слезами на глазах». Здесь же ностальгической дымки нет вовсе. Здесь всё под властью тумана – белесого, холодного, мутного. Возникает ощущение отстраненности, неприкаянности, возведенной в абсолют.
Кстати, недаром сны в фильме стилистически почти неотличимы от яви: думаю, вполне правомерно трактовать картину Германа как сон о 70-х.
Где праздник 7-го ноября – это не счастливая толпа демонстрантов, машущая цветочками и флажками, это видения сюрреалистического толка (когда, например, голову и руки какой-то огромной статуи везут по пустым улицам на разных грузовиках).
Кадр из фильма Алексея Германа-младшего «Довлатов»
При этом приметы времени выверены досконально – тесные прихожие, узкие коридоры, битком набитые праздношатающимся «народом»; кухонные посиделки, на которых украшением стола служит проросшая луковица в стеклянной банке… Да, Герман много работает с предметным миром, но вот что интересно: этот предметный мир то и дело пасует перед языком метафор. Так, например, обычный питерский двор-колодец с разлетающимися по земле листками забракованных рукописей говорит о жизни «непечатных» авторов больше, чем теснота коммуналок и причитания Бродского о том, что «его вытравливают из страны – а он уезжать не хочет».
Милан Марич и Данила Козловский в фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»
Пасует перед метафорой и язык вербальный (кстати, текст – чуть ли не единственное слабое место фильма). Для работы подобного уровня «Довлатов» неприлично болтлив: слова часто дублируют то, что понятно и так.
Более того: режиссер то и дело цитирует своего героя, из-за чего разговорная речь время от времени подменяется книжной.
Если прибавить к этому то, что Герман любит снимать непрофессионалов (произносящих свои реплики так, как будто они читают акт о приемке товара), то ситуация и вовсе становится напряженной. Правда, минут через тридцать к такой манере все-таки привыкаешь.
Да и на этот раз любителей в кадре не так уж и много. Вместо них на вторых ролях (и даже в групповке) Елена Лядова, Светлана Ходченкова, Данила Козловский, Артур Бесчастный, Антон Шагин, Игнат Акрачков… В главной же роли запредельно обаятельный сербский парень – Милан Марич.
Снимал же фильм Лукаш Зал – оператор оскароносной «Иды», чья камера в сочетании с внутрикадровым движением то и дело творит маленькие кинематографические чудеса. Так что некоторую литературность «Довлатову» вполне можно простить. Тем более что это по-настоящему БОЛЬШОЕ кино. И один из самых важных фильмов сезона. Хотя не для окультуренного обывателя, конечно.
- Вера Аленушкина
- В российском прокате с 1 по 4 марта 2018-го года
- Расписание и покупка билетов на фильм «Довлатов»
Рецензия на фильм «Довлатов»
Молодой писатель и журналист Сергей Довлатов (Милан Марич) живет в Ленинграде в начале 1970-х.
«Оттепель» подошла к концу, и в эпоху наступившего застоя Довлатов и многие его друзья-творцы не могут ни публиковаться, ни выставляться, если их произведения не вписываются в жесткие рамки соцреализма.
Писать же так, как положено, у Довлатова не получается. Слишком уж он внутренне бескомпромиссен, и слишком уж он иронично настроен к окружающей его советской жизни.
- До начала съемок Милан Марич выглядел слишком поджаро и спортивно, чтобы сыграть Довлатова. Поэтому актера раскармливали салом и пельменями
Байопики бывают двух типов. Одни «галопом по Европам» охватывают всю жизнь героя, другие же сосредотачиваются на коротком временном отрезке, который авторам кажется наиболее выразительным или интересным.
Новая лента Алексея Германа-младшего («Бумажный солдат», «Под электрическими облаками») принадлежит к байопикам второго рода.
«Довлатов» отображает предпраздничную ноябрьскую неделю 1971 года и лишь намекает на предшествующую и последующую жизнь знаменитого писателя – будущего мэтра русской эмиграции.
Если бы авторы ленты хотели изобразить «точку перелома» в жизни Довлатова, то они бы, вероятно, выбрали его службу по призыву в охране исправительных колоний. И сам писатель, и хорошо знавшие его люди вроде поэта Иосифа Бродского говорили и писали, что колония перепахала Довлатова и определила его отношение к людям, к жизни, к творчеству.
- Режиссер Алексей Герман-младший хотел включить в картину сцену в театре, но не нашел в Санкт-Петербурге театра с советской обстановкой. Везде в последние годы был сделан ремонт
«Довлатов», однако, снят с иной целью. Он показывает не внутреннюю эволюцию героя (Довлатов лишь немного меняется по ходу повествования), а застойный климат культурного Ленинграда 1970-х – заморозки после «оттепели».
В фильме Германа Довлатов олицетворяет разочарованное поколение новых «лишних людей», которые обнаружили, что их знания, их способности, их авторские голоса не нужны чиновникам от культуры. Все в один голос твердят Довлатову, что он талант и даже гений, но то, что он пишет, для публикации не годится.
Чиновникам нужен «позитив», а когда Довлатов сочиняет искренне или пишет о том, что видел своими глазами, то позитив не получается. Как позитивно описать найденные в закоулке метро останки детей, заваленных при взрыве во время войны?
В том же положении Бродский (Артур Бесчастный) и прочие – те, кто все же смог прославиться, и те, кто умер безвестным.
Поэтому они либо через силу выполняют поденную творческую работу (Довлатов служит в заводской газете, Бродский занимается кинопереводами), либо, как невостребованный художник в исполнении Данилы Козловского, фарцуют запретными западными товарами и книгами.
А еще они пьют, жалуются друг другу на жизнь, ерничают, тусуются на квартирах и в легендарном кафе «Сайгон», читают стихи, снова пьют… И поговаривают об эмиграции. Не потому, что «там» обязательно будет лучше, а потому, что «там» может быть хоть немного иначе.
Это не антисоветчина, не принципиальное противостояние с режимом. Наоборот, это режим выпихивает из страны тех, кого сам же создал, дав молодежи образование, стремление к вершинам искусства и революционную бескомпромиссность.
Вполне очевидно, почему Герман снял такое кино именно сейчас, и режиссер не скрывает, что жизнь Довлатова в начале 1970-х – прозрачный намек на нынешнее положение дел в России, когда широко востребован позитив фильмов типа «Движения вверх», а прежде обласканные «непозитивные» творцы вроде Кирилла Серебренникова чувствуют холодное дыхание заморозков.
Конечно, в советское время «Довлатов» не был бы снят, а сейчас его поддерживают Минкульт и Фонд кино, и это очень важное различие, которое Герман признает. Но и написать, что режиссер от страха дует на воду, рука не поднимается. Перемены в самом деле идут, и они заслуживают осмысления и художественного, метафорического отображения.
В том числе через обращение к ситуациям из недавнего прошлого.
Суть «Довлатова» диктует особенности повествования. Застойность происходящего подчеркивается отсутствием стержневого сюжета. Вместо движения из точки А в точку Б фильм изображает бег на месте, череду ситуаций, происшествий и разговоров.
Некоторые из них печальны и даже трагичны, некоторые – комичны и гротескны, и Герман часто позволяет герою продемонстрировать едкий юмор, которым Довлатов более всего известен. Но даже в самых смешных шутках ленты чувствуется грусть и подступающее к горлу отчаяние.
Хотя герой еще надеется, что его начнут публиковать, это душевная инерция, а не искренняя вера в то, что дела могут наладиться. Из-за отсутствия сюжетного драйва смотрится картина тягомотно, однако это позволяет прочувствовать состояние главного героя.
«Довлатов» – портрет художника на фоне эпохи, и эпоха у Германа изображена выпукло и густо, с множеством полузабытых ныне нюансов. Можно спорить о точности деталей и правдоподобии ситуаций, но вряд ли стоит этим заниматься, поскольку фильм на абсолютную реалистичность не претендует. Скорее это отображение ощущения от того времени, которое было у людей определенного круга.
Прежде неизвестный у нас сербский актер Милан Марич в главной роли – открытие фильма, и мы, вероятно, еще увидим его в отечественном кино.
Реальный Довлатов был побрутальнее, с более низким голосом, но у Марича превосходно получился «идеализированный Довлатов» – мужественный черноволосый красавец с проницательным взглядом, норовистым характером и артистичной душой.
Он интеллектуален, но не мягок, и он из тех редких писателей, кто нравится женщинам, даже если они не знают, кто он такой (Довлатову приписывали сотни романов).
Другие актеры в фильме подобраны так, что Марич всегда выделяется на их фоне, и его персонаж даже среди «своих» кажется чужаком. Впрочем, каждый из актеров внешне примечателен, и о каждом из прототипов второстепенных героев можно было бы снять аналогичную ленту. СССР стал не отцом, а отчимом для многих творцов.
С 1 марта в кино.
Чистое небо над головой. «Довлатов» в Берлине
Соредактор журнала «Звезда» Андрей Арьев однажды определил творчество Сергея Довлатова как «театрализованный реализм», и писателю страшно понравилась такая трактовка. Вероятно, ему понравился бы и первый в России фильм о себе, потому что режиссер Алексей Герман-младший превратил пространство Ленинграда 1970-ых именно что в театрализованный реализм. Здесь все взаправду, и оттого очень грустно и страшно. При строительстве метро находят десятки тел заживо погребенных под немецкими бомбежками детей. В редакциях литературных журналов вовсю работают механизмы отрицательной селекции: публикуют удобных, запрещают всех прочих. Писатели и поэты не имеют возможности узнать, чего они стоят на самом деле, и оттого спиваются или сбегают. Кособокие автобусы набиты смертельно уставшими людьми. Герман-младший изображает город таким, каким его обычно показывают в фильмах о блокаде: серым, обледенелым и мертвым.
А затем вдруг начинает превращать этот реализм в тот самый театр. Ирония Довлатова, кроме прочего, была иронией намеков и фантазий. Как, например, в «Заповеднике», где так одиноко, что «многие девушки уезжают так и не отдохнув!» Вот и в фильме многое остается воображению аудитории.
Здесь почти не цитируются тексты писателя, как это бывает почти во всех байопиках, и это уравнивает зрителя с современниками героя. Особенно зрителя иностранного, оказавшегося на Берлинском фестивале.
Современники не могли познакомиться с Довлатовым — и мы не можем; современники ничего не знали о его таланте — и нам остается только гадать, насколько адекватны притязания этого молодого писателя на место в истории.
Фильм о цензуре сам остроумно играет в цензуру, оставляя недосказанными многие вещи — и при этом поддерживая образ, который сам Довлатов и создавал: большого человека с ранимой душою.
Сербский актер Милан Марич, новичок в российском кино, сливается с ролью моментально и монументально: чтобы поверить, что он Довлатов, достаточно увидеть его взгляд, когда экранная дочка скажет ему: «Папа, ты не жалкий, а нежный». Не погружая зрителя в творчество писателя, фильм измеряет его дар глубиной человеческих страданий: если человеку так плохо, то он не может плохо писать.
Этим приемом Алексей Герман-младший, сознательно или нет, повторяет принцип режиссера Франсуа Жирара. Тот известен тем, что снял фильм «32 короткие истории о Гленне Гульде», — байопик, в котором актер, изображающий великого пианиста, ни разу не играет на фортепиано.
Жирар объяснял это так: если кино посвящено гению, то воспроизвести чудо творчества все равно не удастся, а значит, нужно искать другие способы выразить его дар.
«Довлатову» это удается: герой описывается через время, через своих друзей (в частности, в кои-то веки не похожего на карикатуру Бродского), через ни разу не высказанное, но постоянно висящее в кадре «Кто я?» В фильме почти нет музыки, но саундтрек успешно подменяют голоса на заднем плане, сливающиеся в то осуждающий, то сострадающий шепот эпохи. Фильм проносится быстро, несмотря на серьезный хронометраж, но в нем есть несколько нарочито зыбучих сцен, снятых одним длинным планом, и благодаря им кажется, что зритель проводит с героями не одну рваную неделю в ноябре 1971-го года, а целую жизнь. В едва ли не самом сильном эпизоде Довлатов в плаще бродит среди разбросанных и растоптанных бумаг — неопубликованных рукописей своих современников, которые издатели, даже не читая, отдали школьникам на макулатуру. Эта сцена, снятая в стилистике «Сталкера», может показаться избыточной; появление слишком знакомых и не сумевших сыграть незнакомцев Данилы Козловского и Светланы Ходченковой — тоже. Но удивительная деликатность во всем остальном делает фильм хоть и не соразмерным, но близким к его герою — чуткому богатырю, который не боялся драться, но боялся показаться пошлым.
У Довлатова в «Зимней шапке» есть грустная шутка: герой пытается ударить обидчика, но тот его опережает и опрокидывает на землю. И на мгновение уличная драка превращается в видение Андрея Болконского:
«Короче, я упал. Увидел небо, такое огромное, бледное, загадочное. Такое далекое от всех моих невзгод и разочарований. Такое чистое. Я любовался им, пока меня не ударили ботинком в глаз. И все померкло…»
Так и с «Довлатовым»: ожидалось, что фильм о свободе замахнется ударить по всему, что сегодня связано с несвободой. Ожидалось, что он будет огрызаться и, может быть, даже скандалить.
А он взял и увидел чистое и загадочное небо. И, как и поверженный герой, посмотрел на него с добротой. Наверное, логика истории такова, что дальше последует какой-нибудь удар ботинком в глаз.
Но на сегодня в этой доброте «Довлатова» кроется большая победа.
- 1. Правила жизни Сергея Довлатова
- 2. Правила жизни Алексея Германа-младшего
Рецензия на «Довлатова»
1 марта состоялась премьера фильма «Довлатов» Алексея Германа-младшего, лауреата премии «Серебряный лев» на Венецианском кинофестивале. Картина уже получила приз Берлинале и была выкуплена Netflix для проката на Западе.
Фильм называется преувеличенно-серьезно, но это не документально-биографическое полотно, сопровождающее героя с рождения и до смерти с затрагиванием памятных дат и событий. Это современный авторский байопик, очень подробно показывающий шесть дней жизни знаменитого советского писателя.
На основе терзаний Довлатова на протяжении этого отрезка — с 1 по 6 ноября 1971 года, — нам предлагается судить об остальной биографии и творчестве Сергея Донатовича.
В своем туманном, плавном стиле, хорошо знакомом зрителям «Бумажного солдата», Герман-младший погружает нас в проблемы не только Довлатова, но и художников того времени в целом.
Крупные и долгие планы, шелестящие, говорящие между собой и живущие будто вне кадра персонажи на фоне основного действия вводят в транс. Сам Петербург (точнее, Ленинград) и локации выглядят реалистично, с соблюдением духа того времени и вниманием к деталям.
Камера постоянно находится «в толпе», будто давая нам шанс постоять рядом с героями и не упустить ничего из их слов на фоне чужой болтовни и суматохи.
Все это делает фильм скорее неким рассуждением, чем четкой сюжетной картиной. Персонажи недоговаривают, иногда бросают абстрактные фразы, да и сам ритм ленты настраивает на размышления. Еще один приятный плюс картины — очень уместные, в меру, юмор и ирония. Чаще всего шутки из разряда «и смешно и грустно» — как и в произведениях самого Довлатова.
Поклонников российской литературы порадуют отсылки к таким небезызвестным личностям как Евтушенко, Мандельштам и Набоков. Нередко в кадре появляется великий советский поэт Иосиф Бродский (Артур Бесчастный). Их диалоги с Довлатовым (Милан Марич) больше похожи на разговоры с самим собой, они будто подталкивают друг друга к каким-то мыслям, не дают размышлениям останавливаться.
Близкого друга Довлатова, Давида, играет Данила Козловский. Его персонаж — художник, который нелегально торгует джинсами, музыкой и прочими дефицитными товарами.
Из этой роли Козловского мог бы получиться очень яркий образ, вытягивающий на себе весь фильм для зрителей, не очень интересующихся литературой и интеллигентскими рассуждениями. Но, на мой взгляд, Герман-младший как режиссер и сценарист не смог толком раскрыть этого героя.
Давид постоянно жалуется, что как художника его не признают, но кажется, что его самого это мало заботит, а что его заботит на самом деле — не ясно.
Светлана Ходченкова заняла немного экранного времени в роли старой знакомой Довлатова, с которым она не виделась несколько лет. Безымянная героиня Ходченковой не разочаровала — но и полноценным образом ее назвать нельзя. Скорее и она, и Давид — просто двигатели повествования.
Образ Довлатова в фильме получился самый спорный. Он передан все так же недосказанно, неполно, и, может быть, не совсем достоверно.
Каким был Довлатов? Известно, что у него были проблемы с алкоголем, он был популярен у женщин и не тушевался перед ними.
В фильме же он чаще всего спокойный, с женщинами общается равнодушно, что вроде как противоречит его репутации донжуана, а про проблемы с алкоголем была брошена всего пара фраз. Но я ни в коем случае не хочу сказать, что это огромный недостаток фильма.
Мне кажется, режиссеру просто не хотелось представлять писателя с помощью приевшихся опознавательных знаков вроде, например, знаменитой кудряшки в духе Кларка Кента.
Возможно цель была в том, чтобы отвлечься от шаблонов и узнаваемых характеристик и обратить наше внимание лишь на сознание писателя, его мысли, что-то незримое, отвлеченное и не такое прямолинейное. Если бы в фильме были кутежи, пьянки, похмелья, то может быть они бы забили своим шумом такие тонкие вещи, как внутренние терзания и нервное напряжение.
Фильм Германа-младшего — про извечные терзания и проблемы человека и действительности. Конфликт желания в самореализации и обстоятельств, желаний и возможностей, борьбы с самим собой. Жить по правилам других, чтобы выжить, или следовать своим и не потерять себя, но рисковать благополучием, свободой или жизнью?
Идеологическое давление того времени было препятствием на пути многих писателей, не отвечавших требованиям цензуры, иронизировавших и поднимавших вопросы, в обсуждении которых правительство было не заинтересовано.
Писателям было сложно добиться того, чтобы издательства их опубликовали. Также и еще неизвестный Довлатов в течение фильма пытается добиться публикации своих рукописей.
А пока он вынужден работать журналистом и писать на заказ, чего он не любит и не может делать.
«Нам нужна статья о нашем фильме. Только искренняя, с чувством!»
Вот так его попросили написать статью о фильме, который завод заказал на годовщину революции. На секундочку, в том фильме рабочие, одетые как великие русские поэты и писатели, хвалили советские достижения (Пушкин точно был бы горд).
«Родной, стисни зубы пожалуйста и натяни улыбку»
другими словами. Кому захочется заниматься чем-то подобным? Даже если забыть о том, что выполнять такие требования это в некотором смысле не уважать себя, остается тот факт, что далеко не каждый художник способен создать что-то стоящее из того, что ему не интересно и противоречит его внутренним убеждениям.
Востребованы не свободные творцы, а ремесленники. Человек ломается, его личность и талант в таких условиях пропадают.
Ну а если кого-то мало волнует, как там психическое и эмоциональное состояние человека, а больше волнует результат его деятельности, тогда что прекрасного художники могут создать в таких условиях?
Горечь от подобного отношения к творчеству у фильма удается вызвать вполне успешно. Чего только стоит кадр, где Довлатов стоит среди стопок рукописей, которые отдали школьникам на макулатуру.
В «Довлатове» нет полной картины 70-х годов и полного портрета писателя, фильм не богат информацией и подробностями. Интерес к происходящему будет в основном у тех, кто знаком с личностью Довлатова и проблемами того времени.
Лента временами бесцельно дрейфует, но ведь найти направление — это как раз большая проблема в жизни художников. В целом это художественно мягкий фильм о памяти и мечтах, напоминающий о том, что искусство не должно поддаваться государственному (да и любому другому) контролю.
«Довлатов» Алексея Германа-младшего: фэнтези о «литературном неудачнике» Первый художественный фильм про писателя показали в Берлине — Meduza
Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента.
Подпишите петицию с требованием отменить закон об иноагентах!
На Берлинском кинофестивале состоялась мировая премьера картины Алексея Германа-младшего «Довлатов» — первого художественного фильма о советском писателе.
Действие фильма укладывается в несколько дней ноября 1971 года, но кинокритик Антон Долин считает, что в эти дни режиссеру удалось вместить и тоску по исчезнувшему призрачному Ленинграду, и общее для семидесятых ощущение застоя, и довлатовское предчувствие преждевременного ухода.
«Довлатов» — позывной. Сразу и пароль, и отзыв. Для нескольких поколений читателей — кодовое имя, которое нельзя не знать. Из его сверстников и друзей многие живы и вовсе не дряхлы, самому Сергею Донатовичу в этом году могло бы стукнуть 77. А его первые читатели еще молоды.
Они родились в тех самых 1970-х, к которым относится действие фильма, росли и формировались в 1990-х, и были бы другими, если бы не читали Довлатова. Мы с одноклассниками листали под партой только что изданные «Чемодан», «Компромисс» и «Зону», стараясь смеяться молча и не привлекать внимание учителя.
Алексей Герман-младший — из этого самого поколения.
С его стороны решение снять фильм о Довлатове — как минимум рискованное. Слишком уж многие российские зрители считают Довлатова «своим» и будут сличать кино с фактами биографии и прозой писателя, находя десять (и более) отличий. Без ревности не обойдется.
Но и показ «Довлатова» на фестивале в Берлине — смелый шаг. Тут-то, напротив, о нем мало кто слышал. Если слышали, то вряд ли читали. Если вдруг читали, то вряд ли многое поняли. Довлатов — из тех писателей, с которыми надо знакомиться на языке оригинала и, желательно, с погружением в контекст.
Как ни странно, Герману удалось устроить свой фильм так, что незнакомство потенциальной публики с героем стало преимуществом. Этот Довлатов — еще не образцовый стилист и колумнист журнала The New Yorker, не автор потрясающих повестей, в честь которого за океаном назвали улицу.
Скорее уж, герой «Ремесла» — возможно, самой пронзительной книги писателя. Молодой, перспективный, несчастливый, поскольку его не печатают — а значит, не читают. «Литературный неудачник», как он сам себя аттестует. Возможно, внешне у него все благополучно.
Но, пишет Довлатов, «почему же я ощущаю себя на грани физической катастрофы? Откуда у меня чувство безнадежной жизненной непригодности? В чем причина моей тоски?».
Сегодня, когда у Сергея Довлатова сложилось посмертное амплуа легкомысленного остряка, имеет смысл повторить эти вопросы вслух. Что и делает Герман.
Его нежный и бесконечно грустный фильм, крайне редко позволяющий себе быть смешным, — именно о чувствах безнадежности, непригодности и катастрофы, нормальных для писателя без публикаций.
Вроде бы, в наши времена интернет-самиздат раз и навсегда решил эту проблему. И все-таки «Довлатов» выглядит пугающе современным.
1970-е вообще удивительно рифмуются с нашим временем: схлынувшая эйфория от полусвободы предыдущего десятилетия, чувство повсюду расставленных невидимых флажков, за которые выходить не рекомендуется, общая если не духота, то душноватость, и трусливая присказка «Бывали времена пострашнее, грех жаловаться». А героем этого «романа без героя» становится тот, кто единственным разумным ориентиром считает совесть, уравнивая, согласно ушедшему в народ афоризму Анатолия Наймана, «советское» с «антисоветским», не разделяя зэков и их охранников — заложников одной колючей проволоки.
Правильно выбранные время, место и герой, разумеется, не дают гарантии, что удастся оживить их на экране. У Германа получилось. «Довлатов» — самая зрелая, цельная и внятная его картина. Возможно, потому, что самая личная.
Родители режиссера, Алексей Герман-старший и Светлана Кармалита («Довлатов» — первый фильм, завершенный после их смерти), прожили самое насыщенное и плодотворное десятилетие своей жизни именно в Ленинграде 1970-х.
Герман-старший даже собирался снимать Довлатова в главной роли в «Хрусталев, машину», но не успел: писатель умер трагически рано, в 48 лет.
Предчувствие преждевременного ухода и щемящее чувство нереализованности висит дамокловым мечом и над зафиксированными в фильме буднями тридцатилетнего героя — у которого, если свериться с биографией писателя, все впереди. Но ведь и зрелый Довлатов, уже вовсе не неудачник, не застал времени, когда родина начала зачитываться его книгами, а любой школьник мог процитировать его грустные остроты.
Писателю снится несбыточное будущее, нам — воображаемое прошлое.
Сновидения Довлатова — вот он жалуется Брежневу и Фиделю, что его не печатают, а генсек дружелюбно предлагает соавторство; а вот возвращается память о зоне, диком братстве зэков и вертухаев, — намекают более чем прозрачно, что туманный, снежный, осенне-зимний Ленинград фильма — не попытка документальной реконструкции, а тоже своего рода сон. Он привиделся сразу двоим, Герману и его жене, художнику-постановщику Елене Окопной. Ее работа в «Довлатове» — не просто тщательная и сложная, а по-настоящему вдохновенная.
Вся картина смотрится как фэнтези, исчезнувший с карты город Ленинград — что твой Китеж или Нарния, замороженная колдуньей. Телефонные будки, журнальная редакция, дача профессора урологии, будни метростроевцев и заводской газеты, съемки одного фильма и озвучание другого. И повсюду, как приметы ушедшего, коммуналки-коммуналки-коммуналки.
Их этику и эстетику начал исследовать Герман-старший, и Герман-младший закрывает скобки, завершает главу, переворачивает страницу: двое его героев — Бродский и Довлатов — вот-вот покинут общий быт, будут стерты из него и нарисуют себя заново в другом, еще более фантастическом, мире.
Сделают шаг из коммунального в одинокое, из неизвестности — в историю литературы.
Вот ведь какая странность, уже признанный гением Бродский — плоть от плоти этого призрачного, будто гоголевского Ленинграда (на экране вдруг всплывают ряженые: Гоголь, Толстой, Достоевский, Пушкин), частичка многоголосого и многоликого универсума интеллигентской коммуналки, в которой каждый житель и гость, каждый актер и фигурант «без слов» — сокровище на вес неизвестного драгметалла. А Довлатов — рослый, плечистый, с неловким извиняющимся взглядом собаки, сразу выделяется из любой толпы, будь то друзья-нонконформисты или чиновники, солдаты, редакторы, милиционеры, рабочие, да просто пассажиры автобуса. Видимо, выбор серба Милана Марича на главную роль был самым верным решением. Не потому что актер не известен широкому зрителю, не потому, что хорош собой, от природы обаятелен и внешне похож на писателя, а потому, что сразу видно — чужой, нездешний, и сам от этого мучается.
Однако стоит приглядеться, и становится ясно: здесь у каждого собственный сюжет, своя маленькая драма, со стороны кажущаяся незначительной.
Персонажи узнаваемых Антона Шагина (поэт-метростроевец), Данилы Козловского (художник-фарцовщик), Светланы Ходченковой, Елены Лядовой, Игната Акрачкова проживают эпоху, будто пережидая, когда она кончится. И подозревают, что на их век хватит.
Недаром фильм укладывается в неделю накануне 7 ноября — главного советского праздника, который давно уже стал поводом отдохнуть от постылой работы и выпить.
Ритуал возвращающихся дат, короткие перебежки от гонорара до гонорара, беличье колесо рутины, в которой невозможно стало вспомнить, кто ты такой на самом деле. Здесь не осталось иных доблестей, кроме «мужества быть никем и быть собой». Все-таки, пожалуй, неплохо помнить о том, что и это — доблесть. Как в 1971-м, так и в 2018-м.
Своя Голгофа. Рецензия на фильм «Довлатов» Алексея Германа-младшего
Фильмы, где присутствует Сергей Довлатов, для меня, абсолютного поклонника творчества писателя, всегда испытание.
Первая попытка снять «по мотивам» – «Комедия строго режима» – скорее удачная, смешная… но не довлатовская.
Да, юмор, очень своевременный для 90-х, когда вождя мирового пролетариата уже нужно было высмеивать, а не демонизировать, но не Сергея Донатовича. В его «Зоне» смех переходит в ужас, а в картине больше эксцентрики.
Ещё была парочка невнятных попыток. Последняя, Станислава Говорухина, «Конец прекрасной эпохи», почти привёл к мысли, что не стоит и пытаться. Слишком много авторского, закадрового, которое не представляешь, как перенести на экран. Впрочем, вполне допускаю, что мы просто ещё не знаем того гениального режиссёра…
Но Алексей Герман-младший и не пытался ничего экранизировать. Просто представил себе несколько дней из жизни писателя и снял.
Ничем особо не выдающихся дней, разве что, не пьёт, как обычно (хотя, мне кажется, в его описаниях собственных попоек много авторской гиперболы). Но именно такие дни привели его к мысли об эмиграции.
Ещё будет впереди Таллин, попытка что-то поменять в своей жизни в самой западной из советских республик. Однако исход один – чемодан-аэропорт-Вена-Нью-Йорк… сколько моих знакомых прошли по этому тоннелю…
Вспомним 71-й. XXIV-й съезд КПСС, полный одобрям-с брежневской политики.
19 апреля 1971 года, ракетой-носителем «Протон-К» на орбиту Земли с космодрома Байконур была запущена первая в мире долговременная орбитальная станция (ДОС) «Салют-1».
На Балтийском заводе в Ленинграде заложен атомный ледокол «Арктика». Наконец-то увековечен подвиг защитников Брестской крепости (открыт мемориальный комплекс).
В это же время по Ленинграду ходят-бродят неприкаянные лишние люди.
Пьют дешёвый портвейн, читают друг другу собственные вирши, от которых под разными предлогами отказываются издательства, непризнанные художники устраивают подпольные выставки своих непризнанных работ (хрущёвское клеймо пи…асы в действии), музыканты устраивают квартирники. Так было и в Москве… за остальные советские города не скажу, но в какой-то мере.
Объединяющее именно непризнанность (андеграунд), портвейн, дай бог, на втором месте. Очень бережное отношение к друг другу, гонений им от власти вдосталь. Бедность (часто расхристанная), неухоженность, неустроенность, как показатель бескомпромиссности в собственном творчестве.
Нет, не хиппи, это другое движение, хотя в определённых точках пересекающееся. Все в той или иной мере диссиденты, так как власть им благодарить не за что. Но сопротивление это пассивное. На уровне анекдотов, нехождения на выборы и «Собачьего сердца» под копирку.
Как это всё знакомо, то же самое было и в окружении моих родителей.
Все дни, показанные в фильме, Довлатова поучают, как жить. Поучают от желания помочь – «ты напиши что-нибудь советское, пусть признают в тебе писателя, а уж потом потихоньку своё». Увы, прошли те времена, когда своё хоть как-то пролезало.
Не самое страшное, надо сказать время. За книги уже не сажали. Могли выслать из страны… но так везло тем, кто успел набрать популярность в оттепель. Начинающих просто не замечали. Как Довлатова. Удел их – заводская многотиражка как надёжный путь к идеологическому исправлению. Сколько там платили? Рублей 90… чтобы задумался – а не лучше ли к станку?
Примерный диалог той власти с начинающим писателем:
– Кто вам сказал, что вы писатель?
– Ну, я же пишу…
– Но вас же не читают…
– Так вы же меня и не печатаете!
– Правильно. И запомни, сука, ты весь в наших руках.
Странное время.
Средняя зарплата по стране 150-200, у министров 600, а мой друг, сотрудник провинциального литературного журнала, написал идеологически выдержанную туфту о комсомольских стройках, издался 25-тысячным тиражом, и гонорара хватило и на новенький «Жигуль», да обмывал он его в течении года.
Важное уточнение, выплатили деньги сразу по выходу книги из печати, не дожидаясь продаж. Друг тоже своё мечтал писать… но бабки затянули. Так тогда приручали. Сегодняшние условия да в те годы… Довлатов был бы долларовым мультимиллионером. И уезжать никуда не надо…
Туманное время. Это передано работой оператора. Краски приглушены, хотя и не чб. Вроде залито светом… но всё зациклено – одни и те же люди перемещаются из буфетов в редакции, а оттуда в тусовочные коммуналки. Те же разговоры, восторги, проклятия.
Совершенно неживой Ленинград, как будто специально выстроенный под стилистику Германа-младшего (уже пора сына отделять от папы… заслужил). Власть как бы не замечает, что существует иная жизнь, контролирует её, но старается лишний раз не соприкасаться. Странные съёмки странного фильма народными силами на заводской территории.
Главные персонажи – русские классики. Могло такое быть в реальности? Почему нет, если партком одобрил.
«Какое надо иметь мужество, чтобы быть никем, но оставаясь самим собой», – вот о чём «Довлатов» (устами героини Светланы Ходченко). У творческих людей того времени были разные пути, кто-то выбрал путь на Голгофу. Впрочем…
Сербский актёр, конечно, хорош. Но из воспоминаний друзей Сергея Донатовича я знаю, что он был шумным заводилой, душой любой компании. А мы видим типичного меланхолика. Возможно, это последствия резкой завязки. Ещё один мой друг, поэт-песенник, в такие дни вообще лежит на кровати, повернувшись ж…й к миру, но через двое суток встаёт и выдаёт что-нибудь хитовое. Типа «Играй, музыкант».
Ещё что резануло по глазам. На одной из коммунальных тусовок, где Бродский читает новые вирши, Довлатов демонстративно уходит, не дослушав до конца. Я так понимаю, что позавидовал. Ну, совсем не вяжется с реальным писателем, как я его себе представляю.
Меня всегда интересовало, как в жизни выглядит довлатовская жена Лена. Обсуждал это с друзьями, пришли к мнению, что очень мудрая женщина, понимающая, что в своих книгах гениальный муж пишет не её портрет, а некий собирательный и утрированный образ.
«Моя жена Лена уверена, что супружеские обязанности это, прежде всего, трезвость».… куда уж дальше. Но ту, что показал на экране Герман-младший… типичная серая мышь, и внешне, и по внутреннему содержанию. Куда ещё такой, как не в декабристки.
Честно говоря, я расстроен.
Странен мне и Давидик (Козловский), неудавшийся художник, нашедший себя в спекуляции.
В какой-то мере перепродажами тогда занимались многие, у кого была родня в границах хотя бы соцлагеря (странно, но в их число опять же в основном попадала творческая интеллигенция).
Но делать из этого профессию, доставать (принципиальное отличие спекулянта от благородного фарцовщика) – это надо иметь особый склад ума и души. Никак не совместимые с рисованием. Впрочем, допускаются исключения.
И всё-таки, перед нами не байопик, а талантливый рассказ о талантливом рассказчике и его времени. Лучшее, что я видел с участием Довлатова, хотя бы в качестве образа.
А экранизацию я буду опять ждать… а вдруг у кого-то получится?
Леонид Черток
Загрузка...
