Арчибалд Маклиш. Критика. Особенности стихов Арчибалда Маклиша
И. Попов
Это самый полный из поэтических сборников Арчибальда Маклиша (род. в .) Стихи и поэмы за шестьдесят лет. Двадцатый век, увиденный глазами мудрого, ироничного поэта.
Прогресс, и наука,и революция,И Маркс,и войны, все более убийственные,И музыка в каждом доме,
а еще и Гувер, —
перечисляет Маклиш в «Обращении к социальной музе» (написанном в начале 30-х годов) некоторые из проблем, по которым поэты «должны сказать свое слово». Маклиш свое слово, конечно, сказал. Недаром в издательской аннотации, сопровождающей сборник, отмечается: «Здесь и полет «Аполлона», и прошлое страны, первая мировая война и Вьетнам, создание Конституции США и Уотергейт».
Даже краткие эти перечни дают возможность почувствовать одну из основных особенностей Маклиша-поэта. Его «обращение к социальной музе» оказалось не эпизодом биографии, а вехой, определившей весь дальнейший творческий путь.
Основными ориентирами этого пути, как заметил однажды И.А.
Кашкин, могут служить сами названия книг Маклиша: «Башня из слоновой кости» (1917), «Вновь открытая земля» (1930), «Общественное выступление» (1936), «Этот скверный старикан»…
В последней из названных книг, вышедшей незадолго до 80-летия поэта, есть строки:
На старом дубев самый поздний срокВсегда один останется листок,Который, всем ветрам наперекор,Ведетсо смертьюдолгий-долгий спор…
И бьется с ветромв гибельной игре,И позывные точек и тире —SOS несдающегося корабля —Он постоянно шлет тебе, Земля…Я жажду тишины,но этот лист,Отчаянно-шальной телеграфист.
Не устает сигналы подавать,И слышу я,что хочет он сказать…Я отступаю, ухожу под крышу —И все же слышу,слышу,
слышу…
Полвека уже, почти ежегодно выступая с новой книгой, ведет поэт доверительный, неизменно серьезный разговор с современником.
Ведет разговор, то прямо вторгаясь в актуальнейшие, наиболее злободневные вопросы общественной жизни («Строители империи», «Кризис», «Германские девушки! Германские девушки!», «Об Испании», «Черные дни», «Парад американской революции»), то обращаясь к извечным темам поэзии — таким, как жизнь и смерть, труд, отношение человека к другим людям, к природе, искусству.
Поистине удивительна чуткость поэта ко времени, к сменам поэтических эпох. Всегда оставаясь самим собой, А.
Маклиш сумел аккумулировать и воплотить в своем творчестве наиболее характерные приметы каждого из весьма несходных и своеобразных этапов в развитии американской поэзии XX века.
Критики не без основания замечали, что по стихам Маклиша можно изучать пути и перепутья поэзии США нашего времени.
Есть у Маклиша стихотворения, которые стали символами литературной эпохи. Таково знаменитое «Слово к тем, кто говорит: товарищ», написанное в середине 30-х годов.
«Красные тридцатые» вывели это слово, которое «пришло объединить весь мир, поднять всех людей его на высоту свободы и связать их новыми узами, крепкими узами уважения друг к другу…» (Горький), на авансцену общественной жизни США. И именно Арчибальд Маклиш оказался тем писателем, который с уитменовской широтой поэтического дыхания приветстввал «тех, кто говорит: товарищ»…
Кто они — кровные братья по праву?Горновые тех же домен, тех же вагранок,Те, кто харкал кровью в той же литейной;Вместе сплавляли плоты в половодье;Вместе дрались с полицией на площадях,Усмехались в ответ на удары, на пытки…Те, кто скрывался от преследователей в Женеве…Те, кто вместе бились, вместе работали…Братство в этом враждующем мире — богатый,И редкий, и неоценимый дар жизни…
(Перевод И. Кашкина)
Это «грозовое десятилетие», отмеченное для миллионов американцев тяжелыми испытаниями экономического кризиса, а чуть позднее — опасностью фашизма, все более нагло поднимавшего голову в Европе, опасностью, сознание которой активизировало передовое общественное мнение США, стало периодом наивысшего подъема в поэтической и гражданской биографии Маклиша. Далекий от социалистического мировоззрения, но неизменно честный и последовательный в своем гуманизме поэт занимает в эту пору видное место в рядах демократического литературного движения 30-х годов, объединившего писателей разных и несхожих.
Маклишу было предоставлено почетное право председательства на открытии Второго съезда американских писателей в июне 1937 года, проходившего под лозунгами сплочения всех прогрессивных сил Америки в борьбе против реакции, фашизма и войны.
Общеизвестно, что именно в 30-е годы эволюция творческой индивидуальности Маклиша-художника, все нараставшая потребность поэта в непосредственном общении с современниками, поиск путей к наиболее широкой аудитории привели его на радио.
В новом сборнике нет ни одной из поэтических радиопьес Маклиша, принадлежащих к лучшим созданиям американской радиодраматургии: правда, есть в нем стихи из некоторых пьес да «бывшая» (трансформированная позднее в поэму) радиопьеса «Разговор штатов». Но интересно другое. Стихи Маклиша, начиная с самых ранних книг, свидетельствуют о закономерности его прихода к жанру радиодрамы.
Высокую культуру стиха, его мелодическое богатство, словно специально рассчитанное на внимательного слушателя, следует отнести к тем особенностям поэтики Маклиша, которые свидетельствуют о заинтересованности поэта в хорошем чтении его стихов вслух, то есть в какой-то степени помогают понять его тягу к радио, а в конечном счете и его стремление создавать произведения, рассчитанные специально на радиослушателей.
Не менее важна и другая очевидная тенденция творчества Маклиша: постоянно расширяющийся адресат его поэзии. Основной перелом происходит опять-таки на рубеже 20-х и 30-х годов. Меняется в соответствии с этой задачей и тональность стиха.
Голос поэта звучит увереннее, тверже; это уже голос поэта-трибуна, выступающего от имени масс, от имени рядовых американцев.
Плодотворность этой поэтической традиции, уитменовской по своей сути, подтвердилась всем последующим развитием американской поэзии, особенно «поэзией протеста» 60-х годов.
Примерно раз в десятилетие Маклиш публикует собрание своих избранных стихов (1952, 1963, 1976). Одни и те же произведения составляют основу этих сборников.
Но вот что удивительно: стихи эти не стареют. Каждый раз они прочитываются по-новому.
Нужными прежде всего потому, что эта поэзия воплотила в себе демократические идеалы американской революции, прогрессивные устремления литературы 30-х годов.
И неизменно восхищает своей завершенностью емкая, афористичная, литая маклишевская строка:
Она,девчонкой,налегке,Потоком искр рядясь в порфиру,С горящим факелом в руке,Бежит, смеясь, навстречу миру…Когда же ее малютка дочьИграет в сене у амбара,Она бросает факел прочь —Во избежание пожара.
(«Свобода»)
Сегодня, как и прежде, стихи не самый ходкий товар на американском рынке духовных ценностей. Но творчество Арчибальда Маклиша исполнено веры в преображающую и воспитательную силу поэтического слова, в действенность разговора поэта с современником «о месте человека на земле».
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1978. – Вып. 1. – С. 62-65.
Биография
Произведения
- Ars Poetica
- Вам, Эндрю Марвелл
- Падение города
Критика
Ключевые слова: Арчибалд Маклиш, Archibald MacLeish, стихи Арчибалда Маклиша, критика на творчество Арчибалда Маклиша, критика на произведения Арчибалда Маклиша, скачать критику, скачать бесплатно, американская литература 20 века
Источник: http://md-eksperiment.org/post/20180702-maklish-novye-i-izbrannye-stihi-1917-1976
Огден Нэш – Вот что должно быть вышито на каждом слюнявчике
Здесь можно скачать бесплатно “Огден Нэш – Вот что должно быть вышито на каждом слюнявчике” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Юмористические стихи, издательство Иностранная литература журнал, год 2012.
Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы
Описание и краткое содержание “Вот что должно быть вышито на каждом слюнявчике” читать бесплатно онлайн.
Вот что должно быть вышито на каждом слюнявчике
Когда Огдена Нэша попросили написать предисловие к сборнику произведений Вудхауса, Нэш ограничился фразой: «Сочинения Вудхауса не нуждаются в предисловии». Очень хотелось бы последовать примеру столь выразительного лаконизма. Но, увы! Публикации стихов Огдена Нэша все еще в предисловии нуждаются.
А в Соединенных Штатах — по прошествии четырех десятилетий после смерти поэта — уже нуждаются.
В книге Брендана Гилла «Здесь, в 'Нью-Йоркере'», как с сожалением заметил Ричард Корлисс на страницах журнала «Тайм», Нэш даже не упомянут, в то время как с 1930 года по 1971-й — год смерти поэта — «Нью-Йоркер» опубликовал триста двадцать девять стихотворений Нэша.
Огден Нэш родился в 1902 году, свою деятельность начал в издательстве «Дабблдей», где он и «дабблдействовал» по его же словам некоторое время, пока как-то не набросал стихотворение «Весна приходит в Мюррей-Хилл».
Нэш счел, видимо, занятие стихосложением глупостью и отправил свои каракули в мусорную корзину.
Однако, поразмыслив, он извлек их и вместо корзины отправил в журнал «Нью-Йоркер», где они были опубликованы в 1930 году и произвели настоящую сенсацию.
Биографы и журналисты предпочитают рассказывать именно эту историю поэтического дебюта Нэша, она выглядит весьма привлекательной, хотя справедливости ради следует сказать, что первое стихотворение Нэша появилось в «Нью-Йоркере» четырьмя месяцами ранее — 11 января 1930 года.
Если заглянуть в любую энциклопедию, в любую публикацию, посвященную Огдену Нэшу, он там будет назван непревзойденным мастером легкой поэзии — «поэзии-лайт».
«Лайт»! Слово ныне хорошо знакомое нам и без перевода по надписям на бутылках с прохладительными напитками и пачках сигарет, что уже могло бы стать темой для стихотворения Нэша.
«Сам термин 'легкая поэзия' — пишет Арчибальд Маклиш в предисловии к солидному изданию избранных произведений Нэша, — несет в себе уничижительную коннотацию. Есть только один вид поэзии, — считает Маклиш, — поэзия!» Утверждение банально, но неоспоримо. Подлинное искусство не терпит классификации.
Мы же позволим себе, преодолев «трудности перевода», все же причислить Огдена Нэша к мастерам так называемой светлой поэзии.
По признанию самого Нэша, манерой своего письма он обязан плохим поэтам, и пальму первенства в том влиянии, какое они оказали на его технику, отдавал Джулии А. Мур.
О Джулии Мур, получившей титул Сладкоголосого певца Мичигана (так называлось одно из ее стихотворений), Марк Твен как-то сказал: «Она вызывает жалость в тех стихах, которыми она хотела вызвать смех, и — смех там, где она пыталась вызвать жалость».
Нэш, заимствуя у Джулии Мур сверхдифирамбические, выспренные метры, псевдопоэтические инверсии, нескладные, неуклюжие асимметричные строки, чрезвычайно банальные или с невероятным тщанием подобранные неточные рифмы, игру слов там, где она не подразумевалась (и, безусловно, пародируя ее), создавал свой метод письма, где все перечисленные недостатки становились совершенно осознанным художественным приемом, позволяющим бросить ироничный, но неизменно добродушный взгляд на окружающую его действительность.
Нэш утверждал, что «намеренно вольно обращался с правилами грамматики, правописания и просодии».
Таким образом выработанный стиль позволил впоследствии Нэшу сказать о себе: «Я сделал свой выбор, и пусть лучше я буду хорошим 'плохим поэтом' ('a great bad poet'), чем плохим 'хорошим поэтом' ('a bad good poet')».
В отличие от Уайльда, считавшего словари рифм очень полезным подспорьем для поэтической лиры, Нэш «не утруждал» себя поиском рифмы, он их выдумывал, изобретал там, где это позволял его творческий метод, создавая тем самым свой собственный словарь рифм — необычных и экстравагантных.
Стиховую строку Нэш «произвольно удлинил, превратил ее практически в 'безразмерную': от начальной прописной буквы до рифмы она может растянуться на три-четыре строки печатного текста» [1]. Но иногда стихи Нэша оказывались такими короткими, что на марке, выпущенной почтовым ведомством США к столетию со дня рождения Огдена Нэша, поместилось шесть (!) его стихотворений.
«Если уж строки Нэша не превосходят фолкнеровы или джеймсджойсовы пассажи,
Они оказываются столь коротки, что короче уже не скаже…» — писал Ричард Корлисс в упоминаемой уже статье из журнала «Тайм».
И все же метод Нэша не сработал бы, не обладай он удивительным слухом на «несовместимость понятий и на неуместность выражений», не обладай он уникальным даром сближения вещей возвышенных и приземленных, не ощущай он, как никто другой, с невероятной остротой и чуткостью, что «быт» и «бытие» — слова того же корня. Ни одному другому поэту, пожалуй, не удалось столь ярко и выразительно подчеркнуть, что и слова «гуманность» и «юмор» имеют общее происхождение. В английском эта общность выглядит еще более наглядно: «human» и «humor». А если учесть, что слово «юмор» восходит своими корнями к слову «гумор», которое в этимологических словарях толкуется как «жизненные соки» организма, определяющие темперамент человека, то стихи Нэша совершенно оправданно можно назвать «сочными». И живительными!
Репертуар Нэша обширен, если не сказать — всеобъемлющ.
Нэш пишет обо всем! Стоит только взглянуть на оглавление почти всех посмертных изданий Нэша, составленных, как правило, по тематическому принципу: «Дела семейные», «Он и она», «Любовь и брак», «Путешествуем с Нэшем», «Спортивная жизнь», «Интересные люди», «Такова американская жизнь», «Человек за работой», бестиарий, названный в одном из сборников «Нэшиональным зверинцем»… еда, выпивка, болезни и здоровье, возраст человека, его старение и, конечно, — писательство, а также темы для размышлений, краткие, как правило, двухстрочные, но неизменно емкие размышления самого Нэша.
Нэш написал множество книг для детей и взрослых, хотя сказать с определенностью, какие из них для детей, а какие для взрослых, весьма затруднительно.
Его короткие строки — которые, кажется, еще не поэзия, равно как почти безразмерные, которые, кажется, уже не поэзия — с яркой парадоксальной рифмой позволяют вычленить «поэтические вкрапления» из прозы жизни.
А искажения в рифмовке только подчеркивают, что всего пара букв, звуков отделяют прозу от поэзии, они как бы говорят: чуть-чуть подправь орфографию — и проза станет поэзией.
И, конечно, главным талантом Нэша была его способность смешить. Нэш смешил миссис Нэш, смешил своих дочерей, на протяжении всей своей жизни смешил читателей. Но, обладая несомненным чувством юмора, Нэш довольно скромно оценил вклад людей, «у которых есть чувство юмора», в поэзию:
Люди, у которых есть чувство юмора, проводят время в общем неплохо, Но они не совершат ничего выдающегося и ничем не обессмертят свою эпоху…[2]
Один из американских журналов назвал Нэша «божьим даром Америке». И не только Америке, добавим мы.
Вот Пэлем Вустер, вновь жив и шустр он[3]
В книжный бегите и в библиотеку, Гоните монету, платите по чеку. Что книг вам хватает, не думайте даже, Вудхаус и Вустер снова в продаже.
Готовьтесь вкушать, ибо это не проза, а Пища богов — нектар и амброзия. Смакуйте, скандируйте перлы, покуда Не станет ясна вся изысканность блюда. И лишь насладившись, молю вас, ответьте, Кем все-таки перлы написаны эти?
Кто первый из них? Кто яйцо, а кто курица? Вустер? Вудхаус? Тут впору нахмуриться: Сокола с цаплей [4]не спутаю — драма В том, что я путаю с Пламом[5] Бертрама.
Как разобраться? В сознании хаос. Автор ли Вустера Берти Вудхаус? Или Вудхаус написан П. Вустером? Не разделить их, как «Саймона с Шустером»[6].
Что было и с кем из двоих в сорок первом, Нет смысла уже разбираться теперь вам. Faux pas не случился бы, Дживс воспротивься, Но не оказалось поблизости Дживса. Сомнений теперь не осталось ни кампли, Раз Дживс — слава Богу — вернулся в Стипл-Бампли.
(Подражание Уильяму Блейку)[7]
Нищий, нищий, в хлад и мрак Тусклый свой вперивший зрак! Кто сумел тебя создать? Хладом кто посмел объять?
Как случилось, что исчез В бездне лжи огонь очес? Кто приял такой позор, Погасив твой ясный взор?
Кто в биенье слабых жил Жизни ток остановил? Боль в глазах твоих, испуг Делом чьих явились рук?
Кто ужасный млат вздымал? Кто в клещах твой мозг терзал? А, исполнив бизнес-план, В нем узрел ли Он изъян?
Или был творенью рад, Встретив твой застывший взгляд? Неужели это был Тот, кто Форда сотворил?
Источник: https://www.libfox.ru/368705-ogden-nesh-vot-chto-dolzhno-byt-vyshito-na-kazhdom-slyunyavchike.html
Читать Падение города
Арчибальд Маклиш
Падение города
Голос диктора радиостудии (звучно, профессионально).
Дамы и господа!
Эта передача ведется из города,
За которым в течение трех дней
Следит весь мир, –
Не из-за обычного случая жестокого преступления
Или заурядного насилия,
Или коронации царя,
Или народного празднества.
Нет, удивительней повод,
Лишивший всех покоя:
Из мертвых воскресла женщина…
Три дня подряд
В полдень выходит из склепа
Женщина, погребенная там.
Ужас давит на плечи и леденит кровь.
В других городах бывали иные предзнаменования,
Но нигде не случалось подобного и столь очевидного.
Во времена, подобные нашему, знамения значат много.
Все люди живут в страхе.
И мы уже чувствуем ветер, который меняет погоду…
А сейчас мы отправимся с вами
На площадь, где все происходит…
Постепенно нарастает гул огромной толпы.
Голос диктора (деловито).
Мы на центральной площади.
Мы на восточной стороне, недалеко от края.
Здесь возвышается подобие террасы.
Время – одиннадцать часов пятьдесят шесть минут.
Толпа огромная – тысяч десять,
А может быть, и больше. Вся площадь – лица…
Напротив, над крышами – горы.
День безоблачный. Только кружатся птицы.
По виду – это коршуны. Они очень высоко.
Склеп где-то справа,
Нам его не видно из-за большой толпы.
Возле нас – министры,
Они на трибуне под навесом.
Жены фермеров сидят на камнях.
На руках у них спят дети.
Очень жарко. Свет слепит глаза…
Без одной минуты двенадцать.
Пока ничего нет. Все ждут.
Никто не сомневается в ее приходе.
Никто не сомневается, что она заговорит.
В те три раза она молчала.
Гул толпы меняется. Он становится напряженнее, выше, хота и не громче.
Голос диктора (тихо, но все более возбужденно).
Двенадцать! Все встают.
Встает вся площадь.
Отцы поднимают своих маленьких детей.
Веера на трибуне замерли…
(Пауза.)
Слышен только скрип обуви…
(Пауза.)
Вот и он стих…
(Пауза.)
Сейчас так тихо, что слышно коршунов…
(Пауза.)
Странно видеть такую массу людей в безмолвии…
(Пауза.)
Все еще ничего нет. Ничего не случилось…
(Пауза.)
А вот какое-то движение справа.
Все поворачивают головы. Толпа поворачивается.
Министры наклоняются с балкона.
Все повернулись – и ни звука больше…
В тишине звучит женский голос. Он слабый, но проникновенный. Слова произносятся медленно и как бы с трудом.
Голос мертвой женщины.
Сначала волны поднялись без ветра…
Голос диктора (шепотом).
Слушайте! Это она! Она говорит!..
Голос мертвой женщины.
Затем воспламенились камни храма –
Без трута, без огня воспламенились…
Голос диктора (шепотом).
Люди видят!.. Они видят ее!..
Голос мертвой женщины.
А ныне я должна вас устрашать –
Я, мертвая уже четыре дня, –
По мне еще не выплаканы слезы,
И по ночам зовет меня дитя…
(Пауза.)
Тягостна речь моя, но я должна говорить.
Для того я и вышла на солнце, чтобы говорить…
(Пауза.)
(Затем ее голос звучит опять – она громко, машинально произносит слова как заученные.)
В свободный город ваш
Придет властитель.
Сначала будут крики одобренья,
А после – кровь!..
В толпе движение.
(Голос женщины продолжает звучать тихо и медленно, как сначала.)
Что это значит – я сама не знаю.
Осталась скорбь, и больше нет надежды…
Голос диктора.
Она ушла.
Мы судим об этом по толпе.
Люди подходят совсем близко.
Мы слышим их вздохи после долгого оцепенения,
И шарканье ног…
Гул толпы нарастает.
Не удивительно, что им страшно:
Приходы мертвых предвещают беды.
Предчувствия, которые живым
Не помешают вдоволь отоспаться,
Разбудят мертвых и дадут им голос.
Об этом знали древние прекрасно.
Голоса из толпы.
– Свободные люди…
– Когда это случится?…
– Свободные люди
Обретут властителя…
– Что она сказала нам?…
– Когда это случится?…
– Свободные люди
Обретут властителя.
А после – кровь…
– Что она сказала?…
Голоса (вместе).
А после – кровь!..
Голоса сливаются в возбужденном шуме толпы.
Голос диктора (покрывает его).
Они кружатся вокруг нас, как скот, чующий смерть.
Вся площадь в смятении. Они кружатся и кричат.
Один из министров поднимает руки…
Никто не слушает… Забили барабаны.
Но разве успокоишь их? Куда там!..
Случилось что-то – в дальнем том углу…
Это гонец, вестник… Он шатается… Люди помогают ему…
К нему взывают… Он проходит сквозь толпу… Все стихают.
Только в другом конце все еще кричат.
Слушайте! Сейчас он здесь, возле министров. Он говорит…
Голос гонца.
Завоеватель пришел!
Я здесь, чтобы сказать вам это.
Я мчался морями,
Я мчался полями,
И горы прошел я –
Таков был мой долг –
Любою ценою,
Не зная покоя
Ни ночью, ни днем,
Предстать перед вами…
И вот я здесь.
Знайте же о завоевателе!
Он опасен.
Молва опередила его.
К востоку, за морем,
Все страны
Захвачены.
Нет там больше свободных людей.
Их подслушивают.
За каждое слово – казнят.
Приговоренные до суда,
Пытаемые после,
Они гибнут подобно животным,
Подставляя горло,
Как коза мяснику.
Террор приучил их к этому…
И вот он здесь –
Как в засаде, таясь в ночи.
Если люди прячутся с вечера,
Он приходит на рассвете.
Где стойкости нету –
Туда он является.
Где в страхе спят –
Туда он идет.
Говорю вам: берегитесь его!
Лиха беда начало.
Лишь толстосумы украдкой смеются,
Такого властителя ждут не дождутся.
Да тот, кто божится, что любит людей,
Отвесит поклон для подобных гостей.
Все, кто отведал крови людской,
Выйдут встречать его дружной толпой.
Сгинет надежда
Пред безысходностью.
Я говорю правду
Всем честным людям:
Таков этот завоеватель!
И все, кто с ним, – подонки,
Лизуны его плевков.
Живут они отвратительно
И умирают подло…
Знайте же!
Я вас предупредил!..
Голос диктора.
Он падает с ног от усталости.
Его уводят.
Вот он скрылся в толпе… Все молчат.
Никто еще не проронил ни слова.
Все стоят вокруг министров.
Не слышно ни звука.
И неподвижна толпа.
Даже самые дальние замерли.
Они ждут, полагаясь на старейшин.
Они преданно ждут ответа…
Источник: http://online-knigi.com/page/96304
Вот что должно быть вышито на каждом слюнявчике
Ничего смешного
Огден Нэш
Вот что должно быть вышито на каждом слюнявчике
Стихи
Перевод с английского и вступление Михаила Матвеева
Когда Огдена Нэша попросили написать предисловие к сборнику произведений Вудхауса, Нэш ограничился фразой: “Сочинения Вудхауса не нуждаются в предисловии”. Очень хотелось бы последовать примеру столь выразительного лаконизма. Но, увы! Публикации стихов Огдена Нэша все еще в предисловии нуждаются.
А в Соединенных Штатах – по прошествии четырех десятилетий после смерти поэта – уже нуждаются.
В книге Брендана Гилла “Здесь, в ▒Нью-Йоркере’”, как с сожалением заметил Ричард Корлисс на страницах журнала “Тайм”, Нэш даже не упомянут, в то время как с 1930 года по 1971-й – год смерти поэта – “Нью-Йоркер” опубликовал триста двадцать девять стихотворений Нэша.
Огден Нэш родился в 1902 году, свою деятельность начал в издательстве “Дабблдей”, где он и “дабблдействовал” по его же словам некоторое время, пока как-то не набросал стихотворение “Весна приходит в Мюррей-Хилл”.
Нэш счел, видимо, занятие стихосложением глупостью и отправил свои каракули в мусорную корзину.
Однако, поразмыслив, он извлек их и вместо корзины отправил в журнал “Нью-Йоркер”, где они были опубликованы в 1930 году и произвели настоящую сенсацию.
Биографы и журналисты предпочитают рассказывать именно эту историю поэтического дебюта Нэша, она выглядит весьма привлекательной, хотя справедливости ради следует сказать, что первое стихотворение Нэша появилось в “Нью-Йоркере” четырьмя месяцами ранее – 11 января 1930 года.
Если заглянуть в любую энциклопедию, в любую публикацию, посвященную Огдену Нэшу, он там будет назван непревзойденным мастером легкой поэзии – “поэзии-лайт”.
“Лайт”! Слово ныне хорошо знакомое нам и без перевода по надписям на бутылках с прохладительными напитками и пачках сигарет, что уже могло бы стать темой для стихотворения Нэша.
“Сам термин ▒легкая поэзия’ – пишет Арчибальд Маклиш в предисловии к солидному изданию избранных произведений Нэша, – несет в себе уничижительную коннотацию. Есть только один вид поэзии, – считает Маклиш, – поэзия!” Утверждение банально, но неоспоримо. Подлинное искусство не терпит классификации.
Мы же позволим себе, преодолев “трудности перевода”, все же причислить Огдена Нэша к мастерам так называемой светлой поэзии.
По признанию самого Нэша, манерой своего письма он обязан плохим поэтам, и пальму первенства в том влиянии, какое они оказали на его технику, отдавал Джулии А. Мур.
О Джулии Мур, получившей титул Cладкоголосого певца Мичигана (так называлось одно из ее стихотворений), Марк Твен как-то сказал: “Она вызывает жалость в тех стихах, которыми она хотела вызвать смех, и – смех там, где она пыталась вызвать жалость”.
Нэш, заимствуя у Джулии Мур сверхдифирамбические, выспренные метры, псевдопоэтические инверсии, нескладные, неуклюжие асимметричные строки, чрезвычайно банальные или с невероятным тщанием подобранные неточные рифмы, игру слов там, где она не подразумевалась (и, безусловно, пародируя ее), создавал свой метод письма, где все перечисленные недостатки становились совершенно осознанным художественным приемом, позволяющим бросить ироничный, но неизменно добродушный взгляд на окружающую его действительность.
Нэш утверждал, что “намеренно вольно обращался с правилами грамматики, правописания и просодии”.
Таким образом выработанный стиль позволил впоследствии Нэшу сказать о себе: “Я сделал свой выбор, и пусть лучше я буду хорошим ▒плохим поэтом’ (▒a great bad poet’), чем плохим ▒хорошим поэтом’ (▒a bad good poet’)”.
В отличие от Уайльда, считавшего словари рифм очень полезным подспорьем для поэтической лиры, Нэш “не утруждал” себя поиском рифмы, он их выдумывал, изобретал там, где это позволял его творческий метод, создавая тем самым свой собственный словарь рифм – необычных и экстравагантных.
Стиховую строку Нэш “произвольно удлинил, превратил ее практически в ▒безразмерную’: от начальной прописной буквы до рифмы она может растянуться на три-четыре строки печатного текста”. Но иногда стихи Нэша оказывались такими короткими, что на марке, выпущенной почтовым ведомством США к столетию со дня рождения Огдена Нэша, поместилось шесть (!) его стихотворений.
“Если уж строки Нэша не превосходят фолкнеровы
или джеймсджойсовы пассажи,
Они оказываются столь коротки, что короче уже не скаже…” –
писал Ричард Корлисс в упоминаемой уже статье из журнала “Тайм”.
И все же метод Нэша не сработал бы, не обладай он удивительным слухом на “несовместимость понятий и на неуместность выражений”, не обладай он уникальным даром сближения вещей возвышенных и приземленных, не ощущай он, как никто другой, с невероятной остротой и чуткостью, что “быт” и “бытие” – слова того же корня. Ни одному другому поэту, пожалуй, не удалось столь ярко и выразительно подчеркнуть, что и слова “гуманность” и “юмор” имеют общее происхождение. В английском эта общность выглядит еще более наглядно: “human” и “humor”. А если учесть, что слово “юмор” восходит своими корнями к слову “гумор”, которое в этимологических словарях толкуется как “жизненные соки” организма, определяющие темперамент человека, то стихи Нэша совершенно оправданно можно назвать “сочными”. И живительными!
Репертуар Нэша обширен, если не сказать – всеобъемлющ.
Нэш пишет обо всем! Стоит только взглянуть на оглавление почти всех посмертных изданий Нэша, составленных, как правило, по тематическому принципу: “Дела семейные”, “Он и она”, “Любовь и брак”, “Путешествуем с Нэшем”, “Спортивная жизнь”, “Интересные люди”, “Такова американская жизнь”, “Человек за работой”, бестиарий, названный в одном из сборников “Нэшиональным зверинцем”… еда, выпивка, болезни и здоровье, возраст человека, его старение и, конечно, – писательство, а также темы для размышлений, краткие, как правило, двухстрочные, но неизменно емкие размышления самого Нэша.
Нэш написал множество книг для детей и взрослых, хотя сказать с определенностью, какие из них для детей, а какие для взрослых, весьма затруднительно.
Его короткие строки – которые, кажется, еще не поэзия, равно как почти безразмерные, которые, кажется, уже не поэзия – с яркой парадоксальной рифмой позволяют вычленить “поэтические вкрапления” из прозы жизни.
А искажения в рифмовке только подчеркивают, что всего пара букв, звуков отделяют прозу от поэзии, они как бы говорят: чуть-чуть подправь орфографию – и проза станет поэзией.
И, конечно, главным талантом Нэша была его способность смешить. Нэш смешил миссис Нэш, смешил своих дочерей, на протяжении всей своей жизни смешил читателей. Но, обладая несомненным чувством юмора, Нэш довольно скромно оценил вклад людей, “у которых есть чувство юмора”, в поэзию:
Люди, у которых есть чувство юмора, проводят время в общем неплохо, Но они не совершат ничего выдающегося и ничем не обессмертят свою эпоху…
Один из американских журналов назвал Нэша “божьим даром Америке”. И не только Америке, добавим мы.
В книжный бегите и в библиотеку,
Гоните монету, платите по чеку.
Что книг вам хватает, не думайте даже,
Вудхаус и Вустер снова в продаже.
Готовьтесь вкушать, ибо это не проза, а
Пища богов – нектар и амброзия.
Смакуйте, скандируйте перлы, покуда
Не станет ясна вся изысканность блюда.
И лишь насладившись, молю вас, ответьте,
Кем все-таки перлы написаны эти?
Кто первый из них? Кто яйцо, а кто курица?
Вустер? Вудхаус? Тут впору нахмуриться:
Сокола с цаплей не спутаю – драма
В том, что я путаю с Пламом Бертрама.
Как разобраться? В сознании хаос.
Автор ли Вустера Берти Вудхаус?
Или Вудхаус написан П. Вустером?
Не разделить их, как “Саймона с Шустером”.
Что было и с кем из двоих в сорок первом,
Нет смысла уже разбираться теперь вам.
Faux pas не случился бы, Дживс воспротивься,
Но не оказалось поблизости Дживса.
Сомнений теперь не осталось ни кампли,
Раз Дживс – слава Богу – вернулся в Стипл-Бампли.
(Подражание Уильяму Блейку)
Нищий, нищий, в хлад и мрак
Тусклый свой вперивший зрак!
Кто сумел тебя создать?
Хладом кто посмел объять?
Как случилось, что исчез
В бездне лжи огонь очес?
Кто приял такой позор,
Погасив твой ясный взор?
Кто в биенье слабых жил
Жизни ток остановил?
Боль в глазах твоих, испуг
Делом чьих явились рук?
Кто ужасный млат вздымал?
Кто в клещах твой мозг терзал?
А, исполнив бизнес-план,
В нем узрел ли Он изъян?
Или был творенью рад,
Встретив твой застывший взгляд?
Неужели это был
Тот, кто Форда сотворил?
(Далее см. бумажную версию.)
Источник: http://magazines.russ.ru/inostran/2012/4/n9-pr.html
Загрузка...
