Александр иванов – нам бы ямбы: читать стих, текст стихотворения поэта классика

Стихотворный размер стихотворения. Примеры стихотворных размеров

Здравствуйте, уважаемые читатели LITER-RM.RU! Продолжим постигать азы поэтического творчества. Ранее, определившись с тем, как стать поэтом, мы подробно говорили об основах написания стихов, там вкратце упоминали и о стихотворных размерах, но только очень кратенько. Сегодняшняя статья сосредоточена исключительно на  видах стихотворных размеров стиха с приведением конкретных примеров.

Кроме того, настоятельно рекомендую прочитать статью о рифмах и рифмовках: статья эта здесь.

Стихотворный размер стихотворения

Была у меня одна знакомая, которая очень не любила следить за расстановкой ударений в стихотворениях и объясняла это тем, что поэзия идёт от души, а не подчиняется грубой силе литературной теории.

Стоит признаться, что творения её читать было очень сложно, они напоминали маленьких лохматых домовых, которые прячутся от любознательного взора читателя. Точнее от его внимания, литературного вкуса и прочих атрибутов, необходимых при чтении.

Стихи эти не цепляли, не покоряли и оказались невостребованными. Впрочем, человек просто писал для себя, не претендуя на большее.

Со стихотворным размером мы знакомимся ещё в школе, дабы понимать, как тот или иной поэт использует обычное сочетание ударных и безударных звуков для создания особого настроения. Когда же ты пишешь сам, то должен прекрасно понимать: причёсанное и гладкое стихотворение легче воспринимается и больше нравится читателю.

Если же хочется выделить что-то особо, то всегда есть исключения из правил. Но не более того. Отвергать значимость размера стихотворения – это значит, проявлять необъяснимое упрямство и выставлять напоказ своё невежество. Мы же — это люди грамотные, поэтому попытаемся разобраться и в этой области. Надо признаться, весьма непростой.

Помните, что известный Онегин так и не научился отличать ямб от хорея?

Начнём с нескольких важных определений.

Стихотворный размер стихотворения

– это упорядоченное сочетание ударных и безударных слогов.

Стопа – это группа слогов, на один из которых обязательно должно падать ударение. Сколько ударных слогов в строке вы насчитаете, столько стоп и будет.

Различают двусложные стихотворные размеры (сочетание двух слогов) и трёхсложные (сочетание трёх слогов). Есть, правда, и другие, о которых мы упомянем в самом конце.

Двусложные размеры – это как раз те самые ямб и хорей.

Примеры стихотворных размеров

Ямб

Ямб подразумевает сочетание безударного слога с ударным.

Хорей

Хорей – подразумевает сочетание ударного с безударным слогом. Для того чтобы стало понятно, приведём несколько примеров.

Пример ямба:

ОнА всё Ярче, блИже-блИже,

И Оком Ярким, кАк алмАз…

Наблюдаем уверенное чередование безударного слога с ударным, и понимаем, что перед нами ямб. Считаем количество стоп, и вот уже профессионально отмечаем, что имеем дело с четырёхстопным ямбом. Как видно, пока ничего сложного.

            Пример хорея:

МАло, мАло в жИзни скАзок,

МАло Очень в нЕй чудЕс…

Очень хочется верить, что на этом этапе каждый испытал некоторое удовлетворение и стал считать себя гораздо разумнее героя А.С. Пушкина. Что ж… Шагаем дальше.

Трёхсложные стихотворные размеры

  1. В сочетании трёх слогов ударение будет падать на первый. Кстати, если переводить название термина с греческого языка, то мы наткнёмся на слово «палец». Не лишено смысла, если подумать. Автор будто поднимает палец и заставляет прислушаться к последующему шелесту звуков.

дактиль (примеры):

МОлча сижУ, ожидАя сигнАла,

СлЫшен стук сЕрдца да стУк темнотЫ

Если вы определяете шестистопный дактиль, то речь идёт непосредственно о гекзаметре, который известен ещё с античных времён и отлично используется Гомером в его культовых эпических произведениях. Наверное, «Илиада» и «Одиссея» известны почти всем.

  1. Амфибрахий. Уже в самом названии, если руководствоваться переводом, заложена его сущность: «с двух сторон». Ударный слог расположен между двумя безударными.

Амфибрахий (примеры):

Я пОмню звонкИ и порОй тишинУ,

СомнЕния, пОлные рОбких намЁков.

3.

Анапест

– это сочетание трёх слогов, где ударение падает на самый последний. Перевод тоже достаточно любопытный: «отражённый назад».

Анапест примеры:

ГлубокО-глубокО всей душОй

Я вдохнУ запах двУх городОв,

Стоит честно признаться, что в чистом виде размер стихотворения встречается очень редко. Наверное, именно поэтому в качестве примера всегда предлагаются одни и те же стихи, известные по школьной программе.

Всё-таки стихотворение передаёт внутреннюю жизнь человека, веления его души, а значит, оно обязано быть живым. Оно должно дышать, содрогаться, обрываться и делать всё то, что делает обычно лирический герой.

Именно поэтому следует знать два таких термина, как пиррихий и спондей.

Пиррихий – это два безударных слога рядом, спондей – это сочетание двух ударных слогов подряд. Если вы пытаетесь определить размер стихотворения, но в нескольких местах идёт явное нарушение ритма, то есть вероятность, что использован именно один из этих приемов.

Конечно, речь идёт об однократном, двукратном нарушении при условии, что правильное чередование слогов всё-таки просматривается и явно выделяется. В противном случае, когда слоги просто хаотично сплетаются между собой, мы не говорим о стихотворном размере, а заявляем о дилетантстве и непрофессионализме автора.

Впрочем, поспешных выводов никогда делать не следует.

Помимо обозначенных стихотворных размеров, можно упомянуть ещё несколько.

  1. Брахиколон – это самый простой и самый оригинальный стихотворный размер, так как подразумевает наличие только ударных слогов. Естественно, что часто такое не встретишь, однако можно обратиться к поэтам Серебряного века, которые крайне любили новые формы и новые приёмы. Таким вот поэтом-гурманом был и Владислав Ходасевич. Первое четверостишье его творения таково:

Лоб –

Мел.

Бел

Гроб.

  1. Александрийский стих имеет прямое отношение к ямбу. Но есть ряд оговорок: ямб обязательно должен быть шестистопным, а рифмовка – парной. О рифмовке мы говорили совсем недавно.
  2. Логаэд – это союз неодинаковых стоп. Например, ямб будет чередоваться с анапестом или дактилем. Главное условие: правильное повторение той или иной последовательности. Сейчас данный размер не используется или используется редко, однако именно им писались древнегреческие трагедии и лирические песни. В эпоху Серебряного века к подобному размеру пришёл, например, В. Брюсов.

Пожалуй, это то, что действительно необходимо знать каждому начинающему поэту и знатоку литературы. Сколько угодно, можно отрицать теорию и правила, однако они есть, и это факт. Никто не заставляет вас действовать так и не иначе. Мы – это явно творческие люди. Многие из нас – неоспоримые новаторы.

Мы ищем всё новое и пытаемся оставить в истории литературы что-то своё. Это ценно и это очень важно. Но согласитесь, что прежде чем что-то нарушить, прежде чем выступать против чего-то, это что-то надо выучить и знать. В этом нужно разбираться. Это нужно понимать. Поэтому не стоит зацикливаться только на своей оригинальности и постоянно проявлять бунтарский дух.

Читайте также:  Сочинение-рецензия по повести Николая Карамзина «Бедная Лиза»

Мы учимся, а учиться следует всё-таки на лучших образцах. Успехов!

Источник: http://liter-rm.ru/stixotvornyj-razmer-stixotvoreniya-primery-stixotvornyx-razmerov.html

Николай Гумилев — Пятистопные ямбы

Стихотворения русских поэтов » Стихи Николая Гумилева » Николай Гумилев — Пятистопные ямбы

Я помню ночь, как черную наяду,
В морях под знаком Южного Креста.
Я плыл на юг; могучих волн громаду
Взрывали мощно лопасти винта,
И встречные суда, очей отраду,

Брала почти мгновенно темнота.

О, как я их жалел, как было странно Мне думать, что они идут назад И не остались в бухте необманной, Что Дон-Жуан не встретил Донны Анны, Что гор алмазных не нашел Синдбад

И Вечный Жид несчастней во сто крат.

Но проходили месяцы, обратно Я плыл и увозил клыки слонов, Картины абиссинских мастеров, Меха пантер — мне нравились их пятна — И то, что прежде было непонятно,

Презренье к миру и усталость снов.

Я молод был, был жаден и уверен, Но дух земли молчал, высокомерен, И умерли слепящие мечты, Как умирают птицы и цветы. Теперь мой голос медлен и размерен,

Я знаю, жизнь не удалась… и ты.

Ты, для кого искал я на Леванте Нетленный пурпур королевских мантий, Я проиграл тебя, как Дамаянти Когда-то проиграл безумный Наль. Взлетели кости, звонкие, как сталь,

Упали кости — и была печаль.

Сказала ты, задумчивая, строго: «Я верила, любила слишком много, А ухожу, не веря, не любя, И пред лицом всевидящего Бога, Быть может, самое себя губя,

Навек я отрекаюсь от тебя».

Твоих волос не смел поцеловать я, Ни даже сжать холодных, тонких рук, Я сам себе был гадок, как паук, Меня пугал и мучил каждый звук, И ты ушла, в простом и темном платье,

Похожая на древнее распятье.

То лето было грозами полно, Жарой и духотою небывалой, Такой, что сразу делалось темно И сердце биться вдруг переставало, В полях колосья сыпали зерно,

И солнце даже в полдень было ало.

И в реве человеческой толпы, В гуденье проезжающих орудий, В немолчном зове боевой трубы Я вдруг услышал песнь моей судьбы И побежал, куда бежали люди,

Покорно повторяя: буди, буди.

Солдаты громко пели, и слова Невнятны были, сердце их ловило: «Скорей вперед! Могила, так могила! Нам ложем будет свежая трава, А пологом — зеленая листва,

Союзником — архангельская сила».

Так сладко эта песнь лилась, маня, Что я пошел, и приняли меня, И дали мне винтовку и коня, И поле, полное врагов могучих, Гудящих грозно бомб и пуль певучих,

И небо в молнийных и рдяных тучах.

И счастием душа обожжена С тех самых пор; веселием полна И ясностью, и мудростью; о Боге Со звездами беседует она, Глас Бога слышит в воинской тревоге

И Божьими зовет свои дороги.

Честнейшую честнейших херувим, Славнейшую славнейших серафим, Земных надежд небесное свершенье Она величит каждое мгновенье И чувствует к простым словам своим

Вниманье, милость и благоволенье.

Есть на море пустынном монастырь Из камня белого, золотоглавый, Он озарен немеркнущею славой. Туда б уйти, покинув мир лукавый, Смотреть на ширь воды и неба ширь…

В тот золотой и белый монастырь!

Источник: https://rupoets.ru/nikolaj-gumilev-pyatistopnye-yamby.html

Александр Блок. ЯМБЫ (Сб. СТИХОТВОРЕНИЯ. КНИГА ТРЕТЬЯ)

Fecit indignatio versum.

Juven. Sat. 1, 79.

Посвящается

памяти

моей покойной сестры

Ангелины Александровны Блок

* * *

О, я хочу безумно жить:

Все сущее – увековечить,

Безличное – вочеловечить,

Несбывшееся – воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжелый,

Пусть задыхаюсь в этом сне, –

Быть может, юноша веселый

В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света,

Он весь – свободы торжество!

5 февраля 1914

* * *

Я ухо приложил к земле.

Я муки криком не нарушу.

Ты слишком хриплым стоном душу

Бессмертную томишь во мгле!

Эй, встань и загорись и жги!

Эй, подними свой верный молот,

Чтоб молнией живой расколот

Был мрак, где не видать ни зги!

Ты роешься, подземный крот!

Я слышу трудный, хриплый голос…

Не медли. Помни: слабый колос

Под их секирой упадет…

Как зерна, злую землю рой

И выходи на свет. И ведай:

За их случайною победой

Роится сумрак гробовой.

Лелей, пои, таи ту новь,

Пройдет весна – над этой новью,

Вспоенная твоею кровью,

Созреет новая любовь.

3 июня 1907

* * *

Тропами тайными, ночными,

При свете траурной зари,

Придут замученные ими,

Над ними встанут упыри.

Овеют призраки ночные

Их помышленья и дела,

И загниют еще живые

Их слишком сытые тела.

Их корабли в пучине водной

Не сыщут ржавых якорей,

И не успеть дочесть отходной

Тебе, пузатый иерей!

Довольных сытое обличье,

Сокройся в темные гроба!

Так нам велит времен величье

И розоперстая судьба!

Гроба, наполненные гнилью,

Свободный, сбрось с могучих плеч!

Все, все – да станет легкой пылью

Под солнцем, не уставшим жечь!

3 июня 1907

* * *

В голодной и больной неволе

И день не в день, и год не в год.

Когда же всколосится поле,

Вздохнет униженный народ?

Что лето, шелестят во мраке,

То выпрямляясь, то клонясь

Всю ночь, под тайным ветром, злаки:

Пора цветенья началась.

Народ – венец земного цвета,

Краса и радость всем цветам:

Не миновать Господня лета

Благоприятного – и нам.

15 февраля 1909

* * *

Не спят, не помнят, не торгуют.

Над черным городом, как стон,

Стоит, терзая ночь глухую,

Торжественный пасхальный звон.

Над человеческим созданьем,

Которое он в землю вбил,

Над смрадом, смертью и страданьем

Трезвонят до потери сил…

Над мировою чепухою;

Над всем, чему нельзя помочь;

Звонят над шубкой меховою,

В которой ты была в ту ночь.

30 марта 1909

Ревель

* * *

О, как смеялись вы над нами,

Как ненавидели вы нас

За то, что тихими стихами

Мы громко обличали вас!

Но мы – все те же. Мы, поэты,

За вас, о вас тоскуем вновь,

Храня священную любовь,

Твердя старинные обеты…

И так же прост наш тихий храм,

Мы на стенах читаем сроки…

Так смейтесь и не верьте нам,

И не читайте наши строки

О том, что под землей струи

Поют, о том, что бродят светы…

Но помни Тютчева заветы:

Читайте также:  Сочинение: Образы мертвых душ в поэме «Мертвые души» (Н.В. Гоголь)

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои…

Январь 1911

* * *

Я – Гамлет. Холодеет кровь,

Когда плетет коварство сети,

И в сердце – первая любовь

Жива – к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою,

Увел далеко жизни холод,

И гибну, принц, в родном краю

Клинком отравленным заколот.

6 февраля 1914

* * *

Так. Буря этих лет прошла.

Мужик поплелся бороздою,

Сырой и черной. Надо мною

Опять звенят весны крыла…

И страшно, и легко, и больно;

Опять весна мне шепчет: встань…

И я целую богомольно

Ее невидимую ткань…

И сердце бьется слишком скоро,

И слишком молодеет кровь,

Когда за тучкой легкоперой

Сквозит мне первая любовь…

Забудь, забудь о страшном мире,

Взмахни крылом, лети туда…

Нет, не один я был на пире!

Нет, не забуду никогда!

14 февраля 1909

* * *

Да. Так диктует вдохновенье:

Моя свободная мечта

Все льнет туда, где униженье,

Где грязь, и мрак, и нищета.

Туда, туда, смиренней, ниже, –

Оттуда зримей мир иной…

Ты видел ли детей в Париже,

Иль нищих на мосту зимой?

На непроглядный ужас жизни

Открой скорей, открой глаза,

Пока великая гроза

Все не смела в твоей отчизне, –

Дай гневу правому созреть,

Приготовляй к работе руки…

Не можешь – дай тоске и скуке

В тебе копиться и гореть…

Но только – лживой жизни этой

Румяна жирные сотри,

Как боязливый крот, от света

Заройся в землю – там замри,

Всю жизнь жестоко ненавидя

И презирая этот свет,

Пускай грядущего не видя, –

Дням настоящим молвив: нет!

Сентябрь 1911 – 7 февраля 1914

* * *

Когда мы встретились с тобой,

Я был больной, с душою ржавой.

Сестра, сужденная судьбой,

Весь мир казался мне Варшавой!

Я помню: днем я был «поэт»,

А ночью (призрак жизни вольной!)

Над черной Вислой – черный бред…

Как скучно, холодно и больно!

Когда б из памяти моей

Я вычеркнуть имел бы право

Сырой притон тоски твоей

И скуки, мрачная Варшава!

Лишь ты, сестра, твердила мне

Своей волнующей тревогой

О том, что мир – жилище Бога,

О холоде и об огне.

1910 – 6 февраля 1914

* * *

Земное сердце стынет вновь,

Но стужу я встречаю грудью.

Храню я к людям на безлюдьи

Неразделенную любовь.

Но за любовью – зреет гнев,

Растет презренье и желанье

Читать в глазах мужей и дев

Печать забвенья, иль избранья.

Пускай зовут: Забудь, поэт!

Вернись в красивые уюты!

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!

Уюта – нет. Покоя – нет.

1911 – 6 февраля 1814

* * *

В огне и холоде тревог –

Так жизнь пройдет. Запомним оба,

Что встретиться судил нам Бог

В час искупительный – у гроба.

Я верю: новый век взойдет

Средь всех несчастных поколений.

Недаром славит каждый род

Смертельно оскорбленный гений.

И все, как он, оскорблены

В своих сердцах, в своих певучих.

И всем – священный меч войны

Сверкает в неизбежных тучах.

Пусть день далек – у нас все те ж

Заветы юношам и девам:

Презренье созревает гневом,

А зрелость гнева – есть мятеж.

Разыгрывайте жизнь, как фант.

Сердца поэтов чутко внемлют,

В их беспокойстве – воли дремлют;

Так точно – черный бриллиант

Спит сном неведомым и странным,

В очарованья бездыханном,

Среди глубоких недр, – пока

В горах не запоет кирка.

1910 – 6 февраля 1914

ВЕСЬ СБОРНИК

СКАЧАТЬ ВЕСЬ СБОРНИК 

Источник: https://rusilverage.blogspot.com/2016/03/blog-post_97.html

Русский ямб

История поэзии убедительно показывает, что ямб — это естественное дыхание русской речи и русского стиха. Ямб передает все оттенки смысла и чувства, монолог и диалог, голос одиночки и ропот толпы.

В августе 1739 года русские войска взяли в Бессарабии турецкую крепость Хотин и пленили “трехбунчужного Кан-чака-пашу”.

В Европе, где до того распространялись слухи об упадке военной мощи России после смерти Петра Великого, эти события широко обсуждались, а молодой Ломоносов, изучавший в ту пору металлургию в Саксонии, ямбами “Оды… на победу над Турками и Татарами и на взятие Хотина…” выразил свой восторг:

Прости, что раб твой к громкой славе, Звучит что крепость сил Твоих, Придать дерзнул некрасный стих

В подданства знак Твоей державе.

Ода, посвященная памяти императрицы Анны Иоан-новны (такое обращение было обычным для литературного этикета эпохи), была приложена поэтом к “Письму о правилах российского стихотворства” как художественный пример нового стихосложения.

Впоследствии Белинский предложил вести начало новой русской литературы именно от этой оды.В “Письме о правилах российского стихотворства” (1739) Ломоносов пишет: “Чистые ямбические стихи хотя и трудновато сочинять, однако, поднимаяся тихо вверх, материи благородство, великолепие и красоту умножают”.

Лучше не скажешь! Вслушаемся: “…поднимаяся тихо вверх” — безударный слог сменяется ударным, голос повышается, идет ввысь и тем самым “материи благородство, великолепие и красоту умножают”. Таковы — по Ломоносову — ямбические стихи.У Державина ямб обрел редкостное разнообразие.

Кисть этого стихийного мастера исключительно сильна в интерьере, натюрморте, пейзаже. На его ямбы русская поэзия будет оглядываться долго — от описания комнаты Онегина до “Столбцов” Заболоцкого уже в нашем веке.

Но Державин не только плоть и кровь бытия, это мысль о бытии и небытии, беспокойная мысль, доискивающаяся ответа на вечные вопросы.

Глагол времен! металла звон! Твой страшный глас меня смущает, Зовет меня, зовет твой стон,

Зовет — и к гробу приближает.

Мысль Державина беспощадна, как воспеваемое им время: “Приемлем с жизнью смерть свою, На то, чтоб умереть родимся”, “Сегодня льстит надежда лестна, А завтра — где ты, человек?”Строки о кончине князя Мещерского становятся размышлением о смерти вообще: “Глядит на всех — и на царей”.

“Глядит на силы дерзновенны И точит лезвие косы”.Подобно тому как ломоносовские ямбы ( “открылась бездна…”) открыли русской поэзии Вселенную, державинские ямбы о времени (“Река времен в своем стремленьи…

“) породили элегическую традицию: Батюшков, Пушкин, Баратынский, Дельвиг, Веневитинов, Лермонтов и далее — к Анненс-кому, Волошину, Ахматовой, Ходасевичу, Мандельштаму.”Мой гений” Батюшкова, “Анчар” Пушкина, “Элегия” (“Когда, душа, просилась ты…

“) Дельвига, “Участь русских поэтов” Кюхельбекера, “Вальс” Давыдова, “Еще тройка” Вяземского, “Водопад” Баратынского, “Вечерний звон” Козлова, “Ветка Палестины” Лермонтова, “Молитва” Языкова, “Фонтан” Тютчева и десятки, сотни, тысячи замечательных стихотворений — все ямб. Но какой он разный в своем звучании.Ямб захватил басню.

Крыловские ямбы показывают, как естественно и просто сочетается народная речь с приданными ей ритмами.

Читайте также:  Сочинение: Причина бездеятельности Обломова

“Соседушка, мой сваи!Пожалуйста, покушай”. —”Соседушка, я сыт по горло”. — “Нужды нет.Еще тарелочку; послушай:Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!”

Многие басни Крылова — ямбические: “Муравей”, “Пастух и море”, “Свинья под дубом”, “Лисица и осел”, “Две собаки”, “Лев”, “Волки и овцы”…

А от Крылова рукой подать до Грибоедова:

А судьи кто? — За древностию лап К свободной жизни их вражда непримирима, Сужденья черпают из забытых газет Времян Очаковских и покоренья Крыма;Всегда готовые к журьбе, Поют всё песнь одну и ту же, Не замечая об себе:

Что старее, то хуже.

Мы читаем произведение истинного поэта, упиваясь им, и только позднее обнаруживаем, что в основе его — ямб. Ямб — канва. А узор сделан рукой мастера. Важны интонация, живые переливы голоса поэта, трепет его.Но и у одного автора, и, более того, в пределах одного произведения мы находим разные ямбы.

Строфа XXVI главы второй “Евгения Онегина”:

От самых колыбельных дней,Теченье сельского досугаМечтами украшала ей.Ея изнеженные пальцыНе знали игл; склонясь на пяльцы,Узором шелковым онаНе оживляла полотна.

Охоты властвовать примета,С послушной куклою дитяПриготовляется шутяК приличию, закону света,И важно повторяет ей

Уроки маменьки своей.

Теперь — для сравнения — строфа XLII главы пятой:

Мазурка раздалась.

Бывало, Когда гремел мазурки гром, В огромной зале всё дрожало, Паркет трещал под каблуком, Тряслися, дребезжали рамы; Теперь не то: и лая, как дамы,Скользим по лаковым доскам.

Но в городах, по деревням Еще мазурка сохранила Первоначальные красы: Припрыжки, каблуки, усы Всё те же: их не изменила Лихая люда, наш тиран, Недуг новейших россиян.

Содержание, настроение, образы, интонация этих двух “онегинских строф” различны, оттого и звучание ямбов здесь столь несходно, что создается впечатление, будто эти фрагменты написаны разными стихотворными размерами.

В одном случае — звучание романса, элегии, в другом — танец, он и назван — мазурка.Ямб богат, гармоничен. Он легко и естественно вбирает в себя слова разных слогоударных типов.Двухстопный пушкинский ямб легок, изящен, виртуозен.

Играй, Адель, Не знай печали.

Хариты, Лель Тебя венчали И колыбель

Твою качали.

Но и шестистопный ямб Фета легок, изящен, виртуозен! И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь…В четырехстопном ямбе Пушкин выражает все, что может испытать душа человека. От величественных явлений природы, катаклизмов истории до колыбельной.

Его ямб с пиррихиями, когда появляются два смежных безударных слога, дает возможность вобрать в строку сложные слова разных слогоударных типов:Адмиралтейская игла…Здесь вместо четырех ударений — два.Мелодика стиха от подобных сокращений ударных слогов выигрывает.

Отдаленность ритма от метра, несовпадение их служат распеву, кантилене.Русские поэты и были привязаны к ямбу и силились вырваться из его пут. Один из первых приверженцев ямба, Тютчев, внес в его мелодику нечто новое:

О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней…

Сияй, сияй, прощальный свет

Любви последней, зари вечерней!

Во второй и четвертой строках лишние безударные слоги. Стихотворение дает новый рисунок старого ямба, что создает особое очарование.Ямб выдержал нагрузку не только лирической миниатюры, басни, поэмы.

Он несет — и легко несет — монументальные конструкции “Евгения Онегина” и “Кому на Руси жить хорошо”.

Некрасовский ямб с дактилическими и мужскими окончаниями на протяжении многих и многих страниц звучит естественно и увлекает:

В каком году — рассчитывай,
В какой земле — угадывай…

Непроизвольная смена рифмовки с акцентом на дактилической, свободно льющаяся народная речь, своеобразная интонированность ее — все это обогащает наше представление о ямбе, его возможностях. У каждого из мастеров русского стиха ямб приобретает свои особые приметы.

Так, Блок чувствовал ямбическую волну, докатившуюся до него от ломоносовских од и пушкинского “Медного всадника”: “…все мы находимся в вибрациях его меди” (“Записные книжки”).

В цикле-книге Блока “Ямбы” (1907—1914) выражены смутные, но мощные предчувствия перемен, более того — катастроф. Ямб лег в основу блоковской поэмы “Возмездие “Дроби, мой гневный ямб, каменья”.В ямбах Блока умещаются и лирика, и сатира.

Ночной пасхальный звон в Ревеле:

Над человеческим созданьем, Которое Он в землю вбил, Над смрадом, смертью и страданьем

Трезвонят до потери сил…

Еще в юности эта строфа потрясла меня. Гребень волны достигает вершины. И тогда мы ждем спада. Но спада нет.' Происходит переход патетики в лирику, в лирическую драму. Итак, звонят — Над мировою чепухою; Над всем, чему нельзя помочь; Звонят над шубкой меховою, В которой ты была в ту ночь.

Ямб у Блока — его любимая забота, способ лирического собеседования, энергия стиха, естественная возможность и право перемолвиться с классикой.Культура ямба — это одухотворенное выражение лица нашей поэзии, ее прекрасная улыбка, ее нахмуренное чело.Обращает на себя внимание то, что начало и конец творческого пути Маяковского — ямбические.

Начало — стихотворение 1913 года “А вы могли бы?”: “А вы // ноктюрн сыграть // могли бы // на флейте водосточных труб?”И впоследствии из поисков тонически нового он не раз возвращался к ямбу. “В сто сорок солнц закат пылал…” — ямб, да к тому же четырехстопный.

“Я даже ямбом подсю-сюкну, чтоб только быть приятным вам” — “обещал” Маяковский Пушкину в “Юбилейном”, буде он согласится сотрудничать в агитплакате.В поэме “Во весь голос” написано только первое вступление.

Ямб! И предсмертные строки Маяковского из записной книжки 1930 года тоже ямбические:Я знаю силу слов я знаю слов набатЧистая народная речь, доведенная до алмазного блеска в басне и комедии, лирике и эпосе — решительно во всех литературных жанрах, оказывается обязанной ямбической стихии.

Непреднамеренно живое высказывание совпадало с ямбом, словно желало встретиться с ним, готовилось к этой встрече.Даже проза, пусть и поэтичная, тяготела к ямбу. У Горького в “Песне о Соколе”:”Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море…”Ямб не раз сбрасывали с “парохода современности”. Но эти попытки оканчивались плачевно.

Ямб мстительно появлялся в стихах “сбрасывателей”. Умозрительно его гнали, а он со всей очевидностью появлялся в сочинениях гонителей. Здесь нет смысла злорадствовать.Ямб — это порода. Врубаешься в речь — вторгаешься в ямб.Ямб — это природа. Природа естественного распева русской речи. Не навязанный ей извне способ подверстывать слова и располагать их в определенном ритме, а удобное для жизни натуральное дыхание.Так продолжает жить ямб в нашей поэзии.

Лев ОЗЕРОВ

Источник: http://www.megalib.com/urokiliteratury/228-2013-02-16-14-32-08.html

Ссылка на основную публикацию