Лагерная проза в русской литературе 20 века кратко

«ЛАГЕРНАЯ ПРОЗА» – литературные произведения, созданные бывшими узниками мест заключения.

Лагерная проза — явление уникальное не только в русской, но и в мировой литературе. Она порождена напряженным духовным стремлением осмыслить итоги катастрофических событий, совершившихся в стране на протяжении ХХ столетия.

Отсюда и тот нравственно-философский потенциал, который заключен в книгах бывших узников ГУЛАГа И. Солоневича, Б. Ширяева, О. Волкова, А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина, Л. Бородина и др.

, чей личный творческий опыт позволил им не только запечатлеть ужас гулаговских застенков, но и затронуть «вечные» проблемы человеческого существования.

  • Особенности лагерной прозы:
  • v автобиографичность, мемуарный характер
  • v документальность, установка на правдивость;
  • v временнóй интервал как авторского опыта, так и отражаемого явления – сталинская эпоха;
  • v убеждение автора в ненормальности такого явления, как лагерь;
  • v разоблачительный пафос;
  • v серьёзность интонации, отсутствие иронии.

«Лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключённый, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели – инженеры, геологи, врачи – ни начальники, ни подчинённые» (Валериан Шаламов, писатель, бывший узник концлагерей).

«Лагерная проза» А.И. Солженицына (обзор).

Изображая человека в условиях несвободы, Солженицын восходит к традиции европейской литературы девятнадцатого века. Для него лагерь – это не только место растления, что в лагере может наступить духовное пробуждение человека. При этом он отнюдь не идеализировал неволю, в его произведениях нет ни малейшего намека на тюремную романтику.

Так, в повести “Один день Ивана Денисовича” автор совершенно беспристрастно описывает рабочий день заключенного от подъема до отбоя со всеми его трудностями, хотя Шаламов считал, что Солженицын в этом произведении сильно смягчил реальность: “В настоящем лагере ложка – лишний инструмент. И суп, и каша такой консистенции, что их легко выпить через борт миски.

Около санчасти ходит кот – невероятно для настоящего лагеря – кота давно бы съели. Махорку меряют стаканом! Не таскают к следователю. Не посылают после работы за пять километров в лес за дровами. Не бьют. Хлеб оставляют в матрасе. В матрасе! Да еще набитом! Да еще и подушка есть! Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок посидеть там в свое время”.

Но Солженицына никак нельзя обвинить в искажении фактов, достаточно вспомнить, что его осудили почти сразу после окончания войны (июль 1945).

Тем людям, которые начинали свой срок именно в это время, не пришлось в полной мере испытать на себе ужасы печально известного тридцать восьмого года, когда гулаговский режим ужесточился до предела, чего не мог осознать Шаламов, утверждавший, что “Солженицын не знает лагеря”. Кроме того, очень многое зависело от направления этапа.

Да, разница между условиями жизни зэка в Казахстане и в Магаданской области была очень велика. Если у солженицынских героев тридцатиградусный мороз вызывал тоску, то шаламовские, напротив, были ему безмерно рады. Для обитателей Колымы это значило, что наступает долгожданная весна.

Помимо Шаламова, на Колыме отбывал срок литератор – поэт Анатолий Жигулин, которому довелось провести десять лет в Бутугычаге, а это был самый тяжелый лагерь на всей территории Советского Союза. Урановый рудник, где вероятность выжить была ничтожно малой.

Много опасностей таил Бутугычаг (само слово “бутугычаг” переводится с местного наречия как “долина смерти”), и это не только постоянные голод, холод и радиоактивное излучение. Здесь проводились сверхсекретные медицинские опыты на человеческом мозге.

Подопытным материалом для этих преступных действий служили беззащитные зэки. По официальным данным, с 1937 по 1956 год в Бутугычаге было уничтожено 380 тысяч человек. Численность населения современной магаданской области почти в три раза ниже показателей того времени.

Однако Жигулин, как и Солженицын, не терял надежды на лучшее даже в таких страшных условиях.

Многие критики разделяют точку зрения Шаламова: в нечеловеческих условиях заключения быстро стирается грань между добром и злом, измученные доходяги превращаются в полузверей, живущих одними инстинктами. Здесь нет и не может быть такого понятия как “личность”.

Человек за две недели становится тенью в бушлате. Иногда бушлат с номером. Как отмечал Шаламов, “на Колыме глаза ни у кого не имеют цвета”. Это выражение позже встретится у Солженицына при описании Натальи Герасимович, героини романа “В круге первом”.

Ее глаза также не будут иметь цвета.

Лагерная проза в русской литературе 20 века кратко

Очень быстро люди расставались с чувством собственного достоинства, за триста граммов хлеба они терпели всякие унижения. Голод затмевал сознание даже самых гордых лагерников.

По свидетельству Солженицына, началом подавления личности в лагере был номер, который присваивался заключенному вместо имени. Это обычай немецких концлагерей, который со временем перешел в ГУЛАГ. Все начинается с малого, не случайно знаменитая повесть Солженицына называется “Один день Ивана Денисовича”, хотя изначально планировалось название “Щ-854”.

Есть имя – есть живая душа, а значит, есть и надежда на спасение. Если человек не забыл самого себя, то у него еще найдутся силы побороться за свои права. Так, кавторанг Буйновский реагирует на голос надзирателя только тогда, когда слышит собственную фамилию. Некоторые персонажи этой повести носят номера Щ-311, Щ-854, Ю-81.

Буквы, которые стоят почти в конце алфавита и трехзначное число говорят о невероятных масштабах сталинских репрессий. Людям приходилось заниматься непосильным физическим трудом на холоде по 12-16 часов в сутки при постоянном недосыпании. Рацион заключенных был скудный и однообразный, отсутствие витаминов влекло за собой цингу и пеллагру.

Особо мучительным было постоянное недоедание, за которым неизбежно наступала дистрофия. А зимой – серьезные обморожения. Очень часто люди намеренно сами себе наносили телесные повреждения, чтобы хоть на один день освободиться от тяжелых работ. Иногда это помогало, иногда нет. Можно было на всю жизнь остаться калекой и при этом продолжать трудиться.

Относительно благополучно проживали отведенный срок те, кто сумел устроиться на более легкую должность вроде нормировщика или парикмахера. Но это было непросто. Многие умирали, даже не ступив на территорию лагеря. В тюремных камерах, где находились арестанты до отправления на этап, была ужасающая скученность.

Как свидетельствует Солженицын, в камеру на 25 мест могли поместить 80 человек, и это не предел. Невозможно было лечь, вытянуть ноги. В этой давке не сразу обнаруживались трупы. То же самое было и при транспортировке в вагонах, люди быстро задыхались, а в пути они могли провести месяц, не меньше. Месяц без света и воздуха, а часто и без воды.

Тех, кто пытался бежать, расстреливали конвоиры. Неважно, в какой части страны располагался лагерь, ведь опасности, подстерегавшие заключенных, везде были одинаковыми. Но разные люди и относились к ним по-разному.

Центральный персонаж вышеупомянутой повести, сорокалетний крестьянин Иван Шухов сидит уже почти восемь лет. Со своим положением Шухов давно свыкся и старается соблюдать все лагерные законы. Главная для него задача – выйти на волю с наименьшими потерями.

Срок Ивана Денисовича подходит к концу, но он знает, что за малейшую провинность вполне реально получить еще один, и потому не радуется преждевременно. К серьезным жизненным испытаниям Шухову не привыкать, во время войны он прошел немецкий плен, за что и был осужден у себя на родине.

Шухов отлично разбирается в людях, с начальством держится вежливо, но не заискивающе. Может пуститься на небольшую хитрость, если это будет ему выгодно, но старается особо не выделяться. Однако высокая степень приспособляемости Шухова не имеет ничего общего с унизительным лакейством.

Как в свое время высказался Чуковский, “Шухов – обобщенный характер простого русского человека: жизнестойкий, “злоупорный”, выносливый, мастер на все руки, лукавый – и добрый”.

Полной противоположностью Шухова является капитан Буйновский. Он сидит совсем недолго (меньше трех месяцев из присужденного ему двадцатипятилетнего срока) и еще не успел адаптироваться, по-прежнему чувствует себя властным морским офицером, с однобригадниками разговаривает резко и называет их “краснофлотцами”.

Когда конвоиры собираются конфисковать его жилет, Буйновский кричит на них – он еще не знает, какие последствия может повлечь за собой прямое сопротивление режиму. А теми последствиями были десять суток карцера, что значило подорванное на всю жизнь здоровье: верное приобретение туберкулеза.

Солженицын дал понять, что полюбившийся многим читателям капитан, резкий внешне и чувствительный изнутри человек, просто обязан “нарастить шкуру”, так как это единственная возможность выжить в нечеловеческих лагерных условиях. И чем скорее он это сделает, тем будет лучше для него: “Это же самое главное.

Тот, кто не отупеет в лагере, не огрубит свои чувства – погибает. Я сам только тем и спасся. Мне страшно сейчас смотреть на фотографию, каким я оттуда вышел: тогда я был старше, чем теперь, лет на пятнадцать, и я был туп, неповоротлив, мысль работала неуклюже. И только потому спасся.

Если бы, как интеллигент, внутренне метался, нервничал, переживал все, что случилось – наверняка бы погиб”.

Шухов приучил себя жить по принципу “кряхти да гнись, а упрешься – переломишься”. Буйновский уже согнут, а еще один заключенный по фамилии Фетюков сломлен окончательно. Это опустившийся человек, который не брезгует шарить по помойкам и вылизывать чужие миски, за что периодически бывает избит.

Он часто плачет и не скрывает своих слез. Фетюков – это фигура по-своему трагическая. Данный образ совсем не похож на солженицынских “благородных” зэков. Его легко представить на месте героев “Колымских рассказов”, где такие фетюковы были обычным явлением.

Они отрубали себе пальцы, надеясь попасть в лазарет, рыдали, получив к завтраку миску кипятка и ничего больше, смиренно прислуживали уголовникам, чтобы получить вознаграждение в виде куска хлеба или папиросы. На Колыме подобное поведение было нормой, и слезы лагерников не считались постыдными.

Читайте также:  Краткая биография Стивена Кинга

Но если шаламовским героям искренне сопереживаешь, то Фетюков вызывает жалость, смешанную с презрением. Автор дает читателям сведения о биографии героя, из которых можно узнать, что на воле он занимал некую крупную должность и создавал жесткие условия своим подчиненным.

Падение Фетюкова в лагере часто трактуется литературоведами как закон бумеранга, акт возмездия.

Среди лагерников выделялась отдельная категория, более известная как “придурки”. Это банщики, парикмахеры, хлеборезы, повара, кладовщики, нормировщики, фельдшеры – те, кому не приходилось заниматься тяжелым физическим трудом наравне со всеми. В лагере они считались почти элитой. “Придурки” значительно влияли на жизнь “рядовых” заключенных.

Есть “придурок” и в бригаде Шухова – это помощник нормировщика Цезарь Маркович, очень неоднозначный персонаж. Бывший кинорежиссер, он поддерживает в лагере отношения лишь с образованными людьми, со всеми остальными держит дистанцию. Это роднит его с Дмитрием Сологдиным, героем романа “В круге первом”. Цезарь еще молод, и лагерный быт не стер лоска с его лица.

Он часто получает посылки с воли, имеет возможность носить гражданскую одежду вместо тюремной. Цезарь Маркович не скупой, он щедро угощает своего друга Буйновского, к которому не приходят посылки, отдает ужин с хлебом Шухову. Старается отгородиться от жестоких реалий мыслями об искусстве.

Но есть у Цезаря недостаток, который роднит его с капитаном Буйновским и не позволяет считаться истинным интеллигентом – барственная снисходительность к людям “из народа”, которые уступают ему по уровню интеллекта и образованности. На людей, подобных Шухову, он обращает внимание только тогда, если ему требуется их помощь.

Когда Иван Денисович приносит Цезарю в контору обед (общей столовой Цезарь принципиально никогда не посещал), тот молча протягивает руку за миской, не глядя на человека, который ее принес. Вроде бы мелочь, но говорит о многом. Лагерный аристократ принимает услуги простого работяги как нечто само собой разумеющееся.

Конечно, он не забывает их оплачивать продуктами или сигаретами, но все же такое поведение не красит Цезаря. Однако незлобивый Шухов не осуждает его, а напротив, даже немного жалеет.

Каждый выбирал свой путь выживания по мере сил, и совсем особым был этот путь у бригадиров. Они не имели таких привилегий, за которые цепко держались “придурки”, но их влияние на жизнь заключенных было ничуть не меньшим.

Вот как описывает Солженицын образ идеального бригадира в “Архипелаге ГУЛАГ”: “В меру жестокий, хорошо знающий все нравственные (безнравственные) законы ГУЛАГа; проницательный и справедливый в бригаде; со своей отработанной хваткой против начальства – кто хриплым лаем, кто исподтишка; страшноватый для всех придурков, не пропускающий случая вырвать для бригады лишнюю стограммовку, ватные брюки, пару ботинок. Но и со связями среди придурков влиятельных, откуда узнает все лагерные новости и предстоящие перемены, это все нужно ему для правильного руководства. А в бригаде он всегда знает, кого взглядом подбодрить, кого отматерить, а кому дать сегодня работу полегче. И такая бригада с таким бригадиром сурово сживается и выживает сурово. Нежностей нет, но никто и не падает”. Это описание вполне применимо к Андрею Прокофьевичу Тюрину, бригадиру Шухова: “В плечах здоров, да и образ у него широкий. Смехуечками он бригаду свою не жалует, а кормит – ничего, о большой пайке заботлив”. Тюрина ценят и уважают все заключенные. Это суровый, но справедливый человек, который никогда не станет требовать от обессиленного доходяги выполнения запредельных норм. Он способен постоять за себя и не дать в обиду своих подчиненных. Тюрин демократичен, он откровенно рассказывает бригаде историю своей непростой жизни, стараясь поддержать зэков, среди которых были новички.

Мы говорим об арестантах, но были также и арестантки.

Солженицын свидетельствует, что у женщин было больше шансов выжить в тяжелых условиях, если они становились сожительницами надзирателей или даже высокопоставленных “придурков”: “Если ты приехала в лагерь физически сохраненной и сделала умный шаг в первые дни – ты надолго устроена в санчасть, в кухню, в бухгалтерию, в швейную или в прачечную, и годы потекут безбедно, вполне похожие на волю. Случится этап – ты и на новое место прибудешь вполне в расцвете, ты и там уже знаешь, как поступать с первых же дней”. Красота заключенной – это палка о двух концах: “Только явная старость или явное уродство были защитой женщины – и больше ничто. Привлекательность была проклятьем, у такой непрерывно сидели гости на койке, ее постоянно окружали, ее просили и ей угрожали побоями и ножом, – и не в том уже была ее надежда, чтоб устоять, но – сдаться-то умело, но выбрать такого, который потом под угрозой своего имени и ножа защитит ее от остальных…”. Красота могла одновременно спасти и погубить женщину. Самые гордые арестантки быстро уступали тем, к кому испытывали отвращение, просто чтобы сохранить жизнь и здоровье. Остальных ждали тяжелые физические работы на лесоповале и медленное умирание. Но даже в гулаговском аду порой встречалась истинная любовь, это можно рассмотреть подробнее на примере главной героини драмы “Олень и шалашовка”.

Люба Негневицкая – молодая привлекательная женщина, арестованная по политической 58-ой статье и осужденная на десять лет. В лагере она вызывает интерес у начальства и умеет пользоваться этим.

Но под маской циничной “шалашовки” скрывается утонченная душа, которую еще не раздавил ГУЛАГ, что сумел разглядеть заключенный Глеб Нержин, бывший завпроизводством лагеря.

Однако Люба, которая еще до заключения многое пережила, настороженно относится к искреннему чувству Глеба.

Люба рассказывает Нержину свою историю: жизненные трудности Любы начались с того момента, когда ее семья была раскулачена. Девочка рано осиротела и жила в семье старшего брата на положении типичной бедной родственницы: ” А как мы жили потом! Комнаты не было, пять лет в темных проходных сенях, нет даже окна, чтобы готовить уроки.

В школу всегда иду одетая, как нищая, есть хочется. И нельзя жаловаться, нельзя просить помощи, чтоб никто не узнал, что мы раскулаченные. А одеваться хочется! И в кино хочется! Брат женился, свои дети… И в четырнадцать лет меня выдали замуж”. Негневицкая была замужем дважды, оба раза – неудачно.

Мягкий, интеллигентный, романтично настроенный Нержин, который находится в лагере недавно, понимает, что любит эту женщину с тяжелой судьбой: “Ты – просто отчаянная какая-то… Ты меня – выпиваешь всего. Я… теперь не буду без тебя, слышишь? Я не могу без тебя! Я – полюбил тебя, Любонька. Не по-лагерному, по-настоящему.

После твоего поцелуя мне – хоть и не жить…”.

Люба тронута, она и сама проникается теплыми чувствами к Нержину. Но по жестоким лагерным законам у этой чистой, искренней любви не было продолжения.

Люба понимает, что не может отказаться от тех немногих благ, которые сулит ей связь с врачом Тимофеем, Глеб же не хочет делить свою любимую с “придурками”. Кончается все тем, что Люба отправляется по этапу.

Как отметил Солженицын, “кто-то шел содержанками придурков без любви, чтобы спастись, а кто-то шел на общие и гиб – за любовь”.

«Один день Ивана Денисовича».

Лагерная проза в русской литературе 20 века

Введение

Все, что написано о лагерях, тюрьмах, острогах – это своеобразные исторические и человеческие документы, дающие богатую пищу для размышлений о нашем историческом пути, о природе нашего общества и, что немаловажно, о природе самого человека, которая наиболее выразительно проявляется именно в чрезвычайных обстоятельствах, какими и были для писателей-«лагерников» страшные годы тюрем, острогов, каторги, ГУЛАГа…

Тюрьмы, остроги, лагеря – это изобретение не нового времени. Они существовали со времен Древнего Рима, где в качестве наказания применяли высылку, депортацию, «сопровождающуюся наложением цепей и тюремным заключением» (136, 77), а также пожизненную ссылку.

В Англии и Франции, например, весьма распространенной формой наказания преступников, за исключением тюрем, была так называемая колониальная высылка: в Австралию и Америку из Англии, во Франции – ссылка на галеры, в Гвиану и Новую Каледонию.

В царской России осужденных отправляли в Сибирь, позднее – на Сахалин. Опираясь на данные, которые приводит в своей статье В.

Шапошников, нам стало известно, что в 1892 году на территории России было

11 каторжных тюрем и острогов, где содержалось в общей сложности 5 335 человек, из них 369 женщин. «Эти данные, полагаю, – пишет автор статьи, – вызовут саркастическую усмешку в адрес тех, кто долгие годы вдалбливал в наши головы тезис о невероятных жестокостях царского самодержавия и называл дореволюционную Россию не иначе как тюрьмой народов» (143, 144).

  • Историческая справка материальных процессов в России 60-х годов ХХ века
  • 1960-е годы — десятилетие, включающее года с 1960 по 1969.
  • Также известно как культурное явление «свингующие шестидесятые» или просто «шестидесятые», границы которого трактуют более широко: в него часто включают начало семидесятых, а также иногда конец пятидесятых.

1960-е — время радикальных, новых, захватывающих открытий и тенденций, которые продолжили развиваться в 70, 80, 90-х годах XX века. В Африке это время было периодом политических перемен — 32 колониальные страны получили независимость.

1960-е можно по праву назвать началом эры пилотируемой космонавтики: советский космонавт Юрий Гагарин был первым, кто совершил полёт в космическое пространство, Алексей Леонов первым вышел в открытый космос, а американец Нил Армстронг был первым, кто ступил на Луну.

Читайте также:  Согласны ли Вы с фразой: Не сочувствуй самому себе. Самим себе сочувствуют только примитивные люди

Также шестидесятые — разгар холодной войны между СССР и его союзниками, с одной стороны, и США и их союзниками — с другой.

Завершение «хрущёвской оттепели» (1964), начало «эпохи застоя» (1965).

  1. Семилетка (до 1965).
  2. Десятикратная деноминация (1961).
  3. Забастовка рабочих в Новочеркасске и последующий Новочеркасский расстрел (1962).
  4. Разделение обкомов (1963).
  5. Косыгинская реформа (1965).
  6. В Москве на Пушкинской площади прошёл первый в СССР правозащитный митинг (1965).
  7. Введена пятидневная рабочая неделя с двумя выходными днями (1967).
  8. СССР заявил о разрыве дипломатических отношений с Израилем (1967).
  9. Неудачное покушение на Брежнева (1969).
  10. Открытие и начало освоения крупнейшего нефтяного месторождения страны — Самотлора (1965)
  11. Лагерная проза в русской литературе 20 века

Лагерная проза тематическое направление в русском литературном процессе конца 50-х 90-х гг.

XX века, создающее художественный образ лагеря в творческой рефлексии писателей (очевидцев, наблюдателей со стороны, тех, кто не видел вообще или изучал по архивам, воспоминаниям), обладающее следующими чертами: общие тематика и проблематика, связанные с экзистенциальной средой лагеря; автобиографический характер; документальность; историзм; художественное воплощение образа лагеря; особое пространство (замкнутость, остров, ад); особая психология человека, философское осмысление человека в ситуации несвободы; особая авторская рефлексия над текстом .

Лагерная тема в русской прозе появилась после того, как была утрачена подлинная духовная свобода, когда войны и революции приблизили нашу историю к аду. К аду во всем в жизни и в смерти. Такие утверждения можно прочитать во многих публикациях критиков, которые издавались на протяжении всего двадцатого века.

Они свидетельствуют о том, что данный жанр создан временем и только в тех странах, где для этого были свои условия. Борьба за справедливость и знание правды жизни вот направленность таких произведений, а понятие борьба влечет за собой гонения и преследования.

Поэтому многие авторы, работающие в жанре лагерной прозы, и их произведения нередко становились выдворенными не только из страны, но и из литературы в целом. Понятие правды всегда несет в себе очищение души и духовность, которой так не хватает нашему обществу.

Однако многие книги лагерной тематики действительно противоречивы и непонятны для большего числа читателей и требуют особого осмысления и изменения сознания.

Биография А.Солженицын

Родился будущий писатель в конце 1918 года в городе Кисловодск. Проблемы с новой властью начались у Солженицына еще в младших классах, так как он воспитывался в традициях религиозной культуры, носил крестик и отказывался вступать в пионеры.

В старших классах его поглотила литература: юноша зачитывается произведениями русской классики и даже вынашивает планы написать собственный революционный роман.

Но когда пришло время выбирать специальность, Солженицын почему-то поступает на физико-математический факультет Ростовского государственного университета.

Арест и заключение

Уже в чине капитана Солженицын продолжал доблестно служить родине, но все больше разочаровывался в ее лидере – Иосифе Сталине. Подобными мыслями он делился в письмах к другу Николаю Виткевичу.

И однажды такое письменное недовольство Сталиным, а, следовательно, по советским понятиям – и коммунистическим строем в целом, попало на стол к начальнику военной цензуры. Александра Исаевича арестовывают, лишают звания и отправляют в Москву, на «Лубянку».

После многомесячных допросов с пристрастием бывшего героя войны приговаривают к семи годам исправительно-трудовых лагерей и вечной ссылке по окончании срока заключения.

Солженицын сначала работал на стройке и, кстати, участвовал в создании домов в районе нынешней московской площади Гагарина. Затем государство решило использовать математическое образование заключенного и ввело его в систему специальных тюрем, подчинявшуюся закрытому конструкторскому бюро.

Но из-за размолвки с начальством Александра Исаевича переводят в жесткие условия общего лагеря в Казахстане. Там он провел более трети своего заключения. После освобождения Солженицыну запрещено приближаться к столице. Ему дают работу в Южном Казахстане, где он преподает математику в школе.

В 1956 году дело Солженицына пересмотрели и объявили, что в нем нет состава преступления. Теперь мужчина мог вернуться в Россию. Он начал учительствовать в Рязани, а после первых публикаций рассказов сосредоточился на писательстве.

Творчество Солженицына поддерживал сам генсек Никита Хрущев, так как антисталинские мотивы были ему весьма на руку.

Но позднее писатель утратил расположение главы государства, а с приходом к власти Леонида Брежнева и вовсе попал под запрет.

Смерть

Последние годы жизни Солженицын провел на подмосковной даче, подаренной ему Борисом Ельциным. Он очень тяжело болел – сказались последствия тюремных лагерей и отравления ядом при покушении. К тому же Александр Исаевич перенес тяжёлый гипертонический криз и сложную операцию.

В результате работоспособной у него осталась только одна рука. Умер Александр Солженицын от острой сердечной недостаточности 3 августа 2008 года, не дожив нескольких месяцев до своего 90-летия.

Похоронили этого человека, которому выпала неординарная, но невероятно тяжелая судьба, на Донском кладбище в Москве – самом крупном дворянском некрополе столицы.

Лагерная проза

ЛАГЕРНАЯ 
ПРОЗА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА

1. Проблемно-тематическая специфика произведений, объединённых термином «лагерная проза». Её место в русской литературе второй половины ХХ века.

«Лагерная проза» – литературные произведения, созданные бывшими 
узниками мест заключения. Она порождена 
напряженным духовным стремлением 
осмыслить итоги катастрофических событий, совершившихся в стране на протяжении ХХ столетия.

Отсюда и 
тот нравственно-философский потенциал, который заключен в книгах бывших узников ГУЛАГа И. Солоневича, Б. Ширяева, О. Волкова, А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина, Л. Бородина и др.

, чей личный творческий опыт позволил им не только запечатлеть ужас гулаговских застенков, но и затронуть «вечные» проблемы человеческого существования.

Естественно, что в своих 
творческих исканиях представители 
«лагерной прозы» не могли пройти мимо художественно-философского опыта 
Достоевского, автора «Записок из Мертвого дома». Не случайно в книгах А. Солженицына, в рассказах В. Шаламова, в повестях Л. Бородина и др.

мы постоянно встречаемся 
с реминисценциями из Достоевского, ссылками на его «Записки из Мертвого дома», которые оказываются отправной 
точкой отсчета в художественном исчислении.

В своих размышлениях о человеческой душе, о борьбе добра 
и зла в ней эти прозаики приходят к тем же выводам, к каким 
приходил их великий предшественник, утверждавший, что зло таится в 
человечестве глубже, чем предполагают социалисты.

Первые лагерные вещи явились на свет в разреженной 
атмосфере неведения о жизни 
Архипелага. Информация о тюрьмах 
и зонах была заблокирована в 
закрытых отделах архивов и библиотек.

Значение «лагерной прозы» определяется тем, что она позволяет 
глубже осознать процессы, происходящие в современной действительности.

Знакомство с «лагерной прозой» 
убеждает, как неисчерпаемы психологические 
глубины человека, способного не только на духовный взлет, но и на разнообразные 
формы морального падения.

При всем эстетическом разнообразии и стилевой разноплановости «лагерная проза» пронизана мыслью, что в кровавых событиях ХХ в. виновен и сам человек, оказавшийся не столь совершенным.

  2. Мемуарно-биографические книги Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» (1967), А.В. Жигулина «Чёрные камни» (1988), О.В. Волкова «Погружение во тьму» (1957-1979). «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына – главная книга на эту тему.

Мемуарно-биографические книги, всегда тяготевшие к историческому 
жанру, приобретают особое значение. «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Черные 
камни» А Жигулина, «Погружение во тьму О. Волкова написаны людьми, попавшими в сталинскую мясорубку.

Оказавшись в лагерях по навету, пережив ужасающие страдания и унижения, эти авторы выплеснули на страницы книг всю боль своих измученных душ, тяжелую обиду на вопиющую несправедливость, и их произведение приобрели звучания подлинных, исторически достоверных документов.

“Крутой маршрут” (1965) Е.С. Гинзбург – интереснейший показательный документ эпохи и в то же время страстный, очень субъективный монолог женщины, интеллигента, мыслящего человека.

В этой книге обнаруживается попытка осмыслить причины трагедии, которая стряслась с ней и ее товарищами по несчастью, веру в конечное торжество справедливости и в то же время наивность многих суждений, рожденную представлениями ее времени. 

Книга Е.С.Гинзбург — драматическое 
повествование о восемнадцати годах 
тюрем, лагерей и ссылок, потрясающее 
своей беспощадной правдивостью и вызывающее глубочайшее уважение к силе человеческого духа, который 
не сломили страшные испытания.

Нельзя не увидеть, как 
бьется в книге мысль автора в 
поисках ответа на вопросы, волнующие 
общественность в 50-60-е гг.: кто виноват? Как и почему произошли события, связанные с эпохой культа личности? Где гарантии, что это не повторится? Но четкого ответа в книге нет.

Не случайно в книге четко определена исходная позиция автора “Крутого маршрута” и весьма туманно изложены взгляды автора на одном из завершающих этапов ее пути: “…я считала своим долгом дописать все до конца…

чтобы раскрылась внутренняя душевная эволюция героини, путь превращения наивной коммунистической идеалистки в человека, основательно вкусившего от древа познания добра и зла…” 

«Чёрные камни» (1988) А.В. Жигулин считал главной книгой своей жизни.

Ещё в застойные годы он прочитал в самиздате произведения Александра Солженицына и Варлама Шаламова и был поражён их содержательной глубиной и художественной мощью. Естественно, он не мог пройти мимо жизненного и философского опыта Ф.М. Достоевского, которому тоже пришлось провести годы «во глубине сибирских руд». 

Попав на Колыму, Жигулин стал заинтересованно изучать лагерный фольклор: блатные (а по существу, народные) песни, анекдоты, шутки, «переводы» отдельных слов, произнесённых на «фене».

 
Всё это он записывал в особую тетрадку, которую у него изъяли при освобождении в 1954 году.

Собирание словарей русского языка на протяжении всей жизни было увлечением поэта, они занимали значительное место в его домашней библиотеке. 

Сразу после освобождения Жигулин, по собственным словам, «не умевший толком писать ни стихи, ни прозу», с присущей ему аккуратностью и вниманием к деталям зафиксировал в своём дневнике воспоминания о наиболее важных событиях, относящихся к периоду КПМ и тюремно-лагерной одиссеи. Спустя 30 лет эти записи очень пригодились ему в работе над «Чёрными камнями». 

«Писать в небольших записных книжках Анатолий начал с 1954 г., когда 
его привезли с Колымы в один из воронежских лагерей в связи 
с пересмотром дела молодёжной антисталинской организации, – вспоминала Ирина Жигулина.– Первые две записные книжки (№1 и №2) написаны карандашом. Первая почти вся посвящена поэзии.

Он восстанавливает первые строчки стихов, написанных в тюрьме во время долгого следствия 1949-1950 гг., в лагере (без объяснения, что это за строчки). Тексты из осторожности не записывались.

Он жадно пытается писать новые стихи, делает вольные переводы из Горация, размышляет о поэзии, о жизни, но ни слова – о лагерном прошлом… 

Записная книжка №2 – 
как пульсирующее обнажённое сердце. Он уже откровенно пишет о своих 
мучительных ощущениях, сомнениях. Делает записи о Колыме и о военном 
детстве. 
 

Читайте также:  Человек в творчестве Пушкина

Своим «Архипелагом ГУЛАГ» А.И. Солженицын сделал самый решительный шаг по пути синтеза искусства и истории. Не случайно он дал своей книге такое жанровое обозначение — «опыт художественного исследования».

И именно эта книга, несмотря на ее «судорожность и недоработанность» (что автор объяснял гонениями, которым он тогда подвергался), произвела самое сильное впечатление на читающее общество как в Советском Союзе, так и за рубежом.

Самым главным источником потрясения был тот фактический 
материал, который представил Солженицын на основании 227 свидетельств бывших узников 
ГУЛАГа, бесед с разными людьми, собственных изысканий и своей биографии. В годы «оттепели» кое-что о массовых репрессиях в «период культа личности» стало известно, кое-что бродило в слухах и молве.

Но то, что сделал Солженицын, оглушило читателей 1970-х годов.

Он первым дал систематический обзор преступлений правящего режима против своего народа: тут и история всех волн массовых репрессий, начинаяс 1921 года (концлагеря для семей крестьян во время Тамбовского восстания) и кончая 1948-м (высылкой причерноморских греков); тут и история самых громких политических процессов, начиная с 1918 года и вплоть до судилищ 1937—1938 годов; тут и обозрение всех разновидностей карательных учреждений, созданных советской властью, всех «островов» и «портов» ГУЛАГа; тут и длиннейший список строек, выполненных рабским трудом арестантов «с первой пятилетки по хрущевские времена»; тут и жуткая классификация приемов сламывания воли и личности арестанта во время следствия.

Эта книга окончательно развеяла иллюзии насчет так называемых «преимуществ реального социализма». Она показала всему миру, что тот режим, который 
пришел к власти в результате октябрьского переворота, был изначально преступен.

Что на совести этого режима — уничтожение десятков миллионов

советских людей, т.е. геноцид 
собственного народа. Все, названное 
выше, конечно же, относится к 
сфере исторического знания.

Но то эмоциональное впечатление, которое 
вызывали представленные в «Архипелаге» реальные факты и документальные материалы, рождало, как цепную реакцию, эффект эстетический — ценностное отношение читателя.

Нельзя не учитывать 
и того, что отдельные факты, приводимые Солженицыным, это, можно сказать, готовые 
образы, перед ними меркнет фантазия самого изобретательного беллетриста 
— настолько они ошеломляющи 
сами по себе, настолько емки по своей 
обобщающей силе.

Эти факты, к тому же, изложены пластическим словом Солженицына-художника 
и эмоционально окрашены его нескрываемым чувством. А из сплава жизненного материала 
и раскаленного чувства автора-исследователя 
возникает определенная поэтика.

Солженицын в своем 
исследовании советской карательной 
системы во главу угла ставит «человеческое 
измерение».

Главное, на чем сосредоточено 
внимание автора: что ГУЛАГ делает с человеческой душой? Есть ли у человека возможность сопротивляться этой бездушной 
махине? Из семи частей в «Архипелаге» только одна небольшая по объему часть 
непосредственно посвящена обозначенной проблеме — это часть четвертая, которая называется «Дуща и колючая проволока». Но в ситуации «душа и колючая проволока» представлены автором рассказанные во всех других частях судьбы сотен людей, прошедших через «канализационные трубы» ГУЛАГа. Солженицын показывает, как целенаправленно и беспощадно ГУЛАГ растлевал душу отдельного человека, как системе удавалось добиваться растления миллионов («массовой паршой душ» называет автор эту эпидемию) и в чем это растление проявлялось (страх, ложь, скрытность, жестокость, стукачество, а главное — рабская психология).

В сущности, воспоминания Автора о своих постыдных поступках 
и о своих прежних политических убеждениях носят характер покаяния. И с этого начинается процесс 
его духовного восхождения.

Солженицын отмечает основные ступени, по которым 
поднимается душа узника ГУЛАГа: тут и уроки интеллектуального самостоянья, извлекаемые из общения с умными людьми, с которыми его свела тюремная доля, тут и трезвое осознание несоизмеримости своей собственной беды с эпическим разливом трагедии миллионов жертв тирании. И наконец, это близкое к религиозной идее великомученичества благодарное чувство к своему узилищу.

3. Тема репрессий в романах А.Н. Рыбакова «Дети Арбата», «35-й и другие годы» (1988-1989).

В своем романе “Дети Арбата” (1966-1983) А.Рыбаков пытается постигнуть внутреннюю жизнь “человека с тигриными глазами” – Сталина. Писатель уверен, что диктатор исказил основные идеи Ленина, предал дело создателя партии.

Проявилось это в Свертывании НЭПа, в насильственной коллективизации, в пестовании гигантского бюрократического аппарата, в культивировании вождизма, в подмене “социалистической демократии совсем другим режимом”. Сталин “еще тогда, в молодости…понял, что демократия в России – это лишь свобода для развязывания грубых сил.

Грубые инстинкты можно подавить только сильной властью, такая власть называется диктатурой”. Во имя “социалистического рая” на земле нужно, по мысли Сталина, безжалостно расправляться с политическими противниками. “Смерть решает все проблемы. Нет человека и нет проблем”. Власть должна опираться на страх.

“Страх надо поддерживать любыми средствами, теория непотухающей классовой борьбы дает для этого все возможности. Если при этом погибнет несколько миллионов человек, история простит это товарищу Сталину”.

Тема сталинских репрессий – важнейшая в романе “Дети Арбата”. Книга воссоздает события 1933-1934 годов: ХУП съезд партии, подготовку покушения на С.М.Кирова, яростную борьбу за власть различных сил в партии и стране, многочисленные аресты невинных людей, повседневный быт политических заключенных.

Интересна полная абсурдность поводов для ареста: Борис Соловейчик отбывает ссылку за неправильную пунктуацию в лозунге, сын белоэмигранта Игорь расплачивается за свою комсомольскую наивность, типографский наборщик Ивашкин сослан за пустяковую опечатку в газете , повар районной столовой наказан за наличие в меню блюда под названием “щи ленивые”, Саша Панкратов осужден за предложение изучать в институте бухгалтерию и выпуск стенгазеты… Конечно же, все эти нелепые обвинения не являются случайными. Они помогают насаждать в народе страх, покорность. А страх рождается тогда, когда нет уверенности в собственной безопасности.

Лагерная тема в русской прозе

Лагерная тема в русской прозе 1950 — 1980-х ГОДОВ

Большинство людей, когда начинаешь говорить о лагере, поспешно зажимают пальцами нос и отводят глаза — «Каждый нечестный человек попадает в тюрьму. Раз он преступник, значит его место — там, а не среди нас, — рассуждают они. — Вот отсидит срок — исправится, выйдет… Да и вообще — хватит об этом!»

Неизвестно какое время могла бы продержаться эта точка зрения. Но тут внезапно посадили писателей (людей довольно не плохих) и все резко изменилось.

Появилась лагерная проза 50-60-х годов. Она показала зыбкость границ между понятиями «хороший надзиратель» и «плохой арестант», «лагерь преступников» и «государство добродетельных граждан». Важно подчеркнуть, что время это было когда

  • … ненужным довеском болтался
  • Возле тюрем своих Ленинград.
  • Когда «шли уже осужденных полки» — это начинался первый «кировский» поток в ГУЛАГ, а разгул ежовщины (1937-1938) был еще впереди. Это было время, когда «стомильонный народ» корчился
  • … под шинами черных марусь.

Очевидно, что «Реквием» Анны Ахматовой открыл лагерную литературу, то есть поэзия открыла путь прозе. Прозе, которая натолкнулась на живые, но ранее запретные факты, но прежде недоступный материал.

Теперь коснемся вопроса о градации этой литературной эпохи. И не столько градации временной (так как имеем дело с возвращенной литературой 89-90 гг.), сколько пространственной.

Если театр начинается с вешалки, то зона — с мира пока еще вольных от лагеря людей, с т.н. «зазонья» (А. Ахматова «Реквием», Л. Чуковская «Софья Петровна»).

Далее следует «предзонник» — сюда отнесем «следственную литературу» (Рыбаков «Дети Арбата» и Домбровский «Факультет ненужных вещей). И, наконец, собственно лагерная проза — А.Солженицин (8 лет лагерей), В.

Шаламов (16 лет) и С.Довлатов (надзиратель)…

Небывалое крепостное право в расцвете XX века открывало для писателей плодотворный, хотя и гибельный путь.

Владимов, Кураев, Можаев и Гинзбург… Миллионы русских интеллигентов бросили в лагерь не на экскурсию: на увечья, на смерть и без надежды на возврат.

Только сам став крепостным, русский образованный человек мог теперь (если поднимался над собственным горем) писать крепостного мужика изнутри.

Так впервые в мировой истории (в таких масштабах) слились воедино опыт верхнего и нижнего слоев общества! Этот путь прошли буквально считанные единицы уцелевших ученых, писателей, мыслителей. И лишь им было дано — историей, судьбой или Божьей волей — донести до читателей этот слившийся опыт — интеллигенции и народа.

Десяткам миллионом людей не хватило жизни, чтобы поведать о лагерной прозе. Все они погибли, пройдя воистину евангельский «путь зерна» (Ев. от Иоанна 12:24). Но тем дороже должен быть опыт уцелевших.

Страшный слившийся опыт интеллигенции и народа показал, что проходя через 10-е (да, хоть 30-е!) круги ада, русский человек способен подняться над собственным горем.

Русский человек овладел жизненной философией и, обобщив долгий лагерный опыт — тяжкий исторический опыт советской истории — он сохранил при этом доброту к людям, человечность, снисходительность к человеческим слабостям и непримиримость к нравственным порокам. (Не без помощи, конечно, своей свободной речи).

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Так получилось, что автору этих строк удалось побывать в современной колонии (но не как осужденному, а как корреспонденту). Да, систему ГУЛАГ ликвидировали; и феодального принципа лагерей как будто бы нет. Однако со времен «Записок из мертвого дома» отношение к заключенным со стороны правительства, уголовников-блатарей и обывателей не изменилось ни на дюйм.

Вопрос трудозанятости, открытый Солженициным и Шаламовым, получил еще более хлесткий и опасный виток в своем развитии. На территории Петербурга и области содержится около 10 000 осужденных. И 2/3 из них сегодня лишены рабочих мест.

Исправление осужденного трудом по теории Макаренко (ст.43 УК РФ) и предупреждение совершения новых преступлений утрачивается. На лицо гиподинамия и сенсорный голод у осужденных.

Сотрудники ИТК признают, что тюрьма нынче «конвейер потенциальной преступности».

Ясно одно: русская литература изучила пенитенциарную систему чуть ли не со всех сторон (не было бы счастья, да несчастье помогло). А отвергать ее громадный исторический и научный опыт было опасно.

А. Данилов

Ссылка на основную публикацию