Анализ стихотворения «Луга мутило жаром лиловатым…» (Б. Л. Пастернак «В лесу»)

Стихотворение “Февраль. Достать чернил и плакать!” – это яркий образец ранней лирики Пастернака.

Поэт возвращался к нему на протяжении всей жизни, не раз переписывал и переделывал, так что оно само стало воплощением своей идеи о сиюминутности жизни. Краткий анализ “Февраль.

Достать чернил и плакать!” по плану можно использовать на уроке литературы в 10 классе как дополнительный материал.

Краткий анализ

  • История создания – это стихотворение было написано в 1912 году, но Пастернак переделывал его еще по крайней мере трижды, возвращаясь в поэтическим строчкам на разных этапах своей жизни.
  • Тема стихотворения – изображение порывов человеческой души через призму природы: они одинаково обновляются в преддверии весны.
  • Композиция – трехчастная, состоящая из зачина, основной части и концовки.

  Краткое содержание Чехов Анна на шее

  1. Жанр – лирическое стихотворение.
  2. Стихотворный размер – классический четырехстопный ямб.
  3. Эпитеты – “сухая грусть”, “черная весна”, “грохочущая слякоть”.

  4. Метафоры – “ветер криками изрыт”, “дно очей”, “слякоть горит”.
  5. Сравнение – грачи, “как обугленные груши”.

LiveInternetLiveInternet

Февраль

Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною черною горит. Достать пролетку.

За шесть гривен, Чрез благовест, чрез клик колес, Перенестись туда, где ливень Еще шумней чернил и слез. Где, как обугленные груши, С деревьев тысячи грачей Сорвутся в лужи и обрушат Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют, И ветер криками изрыт, И чем случайней, тем вернее Слагаются стихи навзрыд. * * *

Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества — самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. Но надо жить без самозванства, Так жить, чтобы в конце концов Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы В судьбе, а не среди бумаг, Места и главы жизни целой Отчеркивая на полях. И окунаться в неизвестность, И прятать в ней свои шаги, Как прячется в тумане местность, Когда в ней не видать ни зги. Другие по живому следу Пройдут твой путь за пядью пядь, Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой Не отступаться от лица, Но быть живым, живым и только, Живым и только до конца

Единственные дни.

На протяженьи многих зим Я помню дни солнцеворота, И каждый был неповторим И повторялся вновь без счета. И целая их череда Составилась мало-помалу — Тех дней единственных, когда Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет: Зима подходит к середине, Дороги мокнут, с крыш течет, И солнце греется на льдине. И любящие, как во сне, Друг к другу тянутся поспешней, И на деревьях в вышине Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень Ворочаться на циферблате, И дольше века длится день, И не кончается объятье

Никого не будет в доме.

Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин. Только белых мокрых комьев Быстрый промельк маховой. Только крыши, снег и, кроме Крыш и снега, — никого. И опять зачертит иней, И опять завертит мной Прошлогоднее унынье И дела зимы иной.

И опять кольнут доныне Неотпущенной виной, И окно по крестовине Сдавит голод дровяной. Но нежданно по портьере Пробежит вторженья дрожь. Тишину шагами меря, Ты, как будущность, найдешь.

Ты появишься у двери В чем-то белом, без причуд, В чем-то впрямь из тех материй, Из которых хлопья шьют.

В лесу

Луга мутило жаром лиловатым, В лесу клубился кафедральный мрак. Что оставалось в мире целовать им? Он весь был их, как воск на пальцах мяк. Есть сон такой, не спишь, а только снится, Что жаждешь сна; что дремлет человек, Которому сквозь сон палят ресницы Два черных солнца, бьющих из под век. Текли лучи. Текли жуки с отливом. Стекло стрекоз сновало по щекам.

Был полон лес мерцаньем кропотливым, Как под щипцами у часовщика. Казалось, он уснул под стук цифири, Меж тем как выше, в терпком янтаре, Испытаннейшие часы в эфире Переставляют, сверив по жаре. Их переводят, сотрясают иглы И сеют тень, и мают, и сверлят Мачтовый мрак, который ввысь воздвигло, В истому дня, на синий циферблат Казалось, древность счастья облетает.

Казалось, лес закатом снов объят. Счастливые часов не наблюдают, Но те, вдвоем, казалось, только спят* * * Любить иных — тяжелый крест, А ты прекрасна без извилин, И прелести твоей секрет Разгадке жизни равносилен. Весною слышен шорох снов И шелест новостей и истин. Ты из семьи таких основ. Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть, Словесный сор из сердца вытрясть И жить, не засоряясь впредь, Все это — не большая хитрость.

Сосны

В траве, меж диких бальзаминов, Ромашек и лесных купав, Лежим мы, руки запрокинув И к небу головы задрав. Трава на просеке сосновой Непроходима и густа. Мы переглянемся и снова Меняем позы и места. И вот, бессмертные на время, Мы к лику сосен причтены И от болезней, эпидемий И смерти освобождены. С намеренным однообразьем, Как мазь, густая синева Ложится зайчиками наземь И пачкает нам рукава. Мы делим отдых краснолесья, Под копошенье мураша Сосновою снотворной смесью Лимона с ладаном дыша. И так неистовы на синем Разбеги огненных стволов, И мы так долго рук не вынем Из-под заломленных голов, И столько широты во взоре, И так покорны все извне, Что где-то за стволами море Мерещится все время мне. Там волны выше этих веток И, сваливаясь с валуна, Обрушивают град креветок Со взбаламученного дна. А вечерами за буксиром На пробках тянется заря И отливает рыбьим жиром И мглистой дымкой янтаря. Смеркается, и постепенно Луна хоронит все следы Под белой магией пены И черной магией воды. А волны все шумней и выше, И публика на поплавке Толпится у столба с афишей, Неразличимой вдалеке.

Весна

  Статья на тему “Художественный стиль Л.Н.Андреева”

Весна, я с улицы, где тополь удивлен, Где даль пугается, где дом упасть боится, Где воздух синь, как узелок с бельем У выписавшегося из больницы.

Где вечер пуст, как прерванный рассказ, Оставленный звездой без продолженья К недоуменью тысяч шумных глаз, Бездонных и лишенных выраженья*** Когда до тончайшей мелочи Весь день пред тобой на весу, Лишь знойное щелканье белочье Не молкнет в смолистом лесу.

И млея, и силы накапливая, Спит строй сосновых высот. И лес шелушится и каплями Роняет струящийся пот.

Зимняя Ночь

Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела. Как летом роем мошкара Летит на пламя, Слетались хлопья со двора К оконной раме. Метель лепила на стекле Кружки и стрелы. Свеча горела на столе, Свеча горела. На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка Со стуком на пол. И воск слезами с ночника На платье капал. И всё терялось в снежной мгле, Седой и белой. Свеча горела на столе, Свеча горела. На свечку дуло их угла, И жар соблазна Вздымал, как ангел, два крыла Крестообразно. Мело весь месяц в феврале, И то и дело Свеча горела на столе, Свеча горела.

lossofsoul.com/ ЖИЗНЬ/ Жизнь — это Поэзия/ Хорошие стихи

История создания

Это стихотворение относят к раннему периоду творчества Пастернака – и действительно, оно написано в 1912 году. В 1913 его опубликовали вместе с пятью другими произведениями молодого автора в коллективном сборнике под названием “Лирика”.

Но у него более длинная и интересная история создания: поэт очень любил его и не раз возвращался, так что основа была переделана еще два раза – в 1928 году и в 1945-м.

Дорабатывалось оно с тем, чтобы передать ощущение сиюминутности, которое очень хотел показать Пастернак.

Но после последней переделки, 1945 года, он неожиданно вернулся к первой редакции, решив, что так оно наилучшим образом отражает внешнюю и внутреннюю реальность.

Почему все время хочется плакать и что с этим делать?

Первое, что будет самым эффективным и полезным – поплакать. Да-да, не постесняться и пореветь, залив слезами всю подушку. А дальше сесть и выпить теплый чай. Вы почувствуете облегчение или даже слабость, сон поможет выйти из этого состояния.

Но увлекаться не стоит. А вот найти место для хорошего отдыха – обязательно. Обычные вечерние прогулки перед сном, общение с друзьями или выход с собакой в лес/ парк – повлияют на прекращение беспричинного плача. Организм поблагодарит за лишний часок, который вы уделили себе, а настроение резко возрастет, успокоив нервную систему.

Поэтому не стесняйтесь плакать, но и не увлекайтесь этими слабостями. Смотрите на все с более позитивной стороны. Радуйтесь каждой победе, акцентируйте внимание, даже на небольшой успех, отдыхайте чаще, только так удастся справиться с беспричинными слезами, о которых вы забудете навсегда.

  • Есть цель — развалить наш славянский мир
  • Войска Азербайджана в ходе наступления в Карабахе захватили армянское село
  • Avia.pro: Армения впервые в истории применила российские комплексы С-300 в бою
  • Avia.pro: Азербайджан мог выпустить ракеты в сторону аэропорта с «российскими самолетами»
  • Пираты московского моря
  • 4 мужских секрета, которые должна знать каждая женщина
  • Почему хочется плакать без причин

Станьте членом КЛАНА и каждый вторник вы будете получать свежий номер «Аргументы Недели», со скидкой более чем 70%, вместе с эксклюзивными материалами, не вошедшими в полосы газеты.

Получите премиум доступ к библиотеке интереснейших и популярных книг, а также архиву более чем 700 вышедших номеров БЕСПЛАТНО.

В дополнение у вас появится возможность целый год пользоваться бесплатными юридическими консультациями наших экспертов.

  • Введите свой электронный адрес, после чего выберите любой удобный способ оплаты годовой подписки
  • Или

  • Отсканируйте QR. В открывшемся приложении Сбербанк Онлайн введите стоимость подписки год (490 рублей). После чего вышлите код подтверждения на почту
Читайте также:  Вся россия – наш сад (сочинение по пьесе чехова «вишневый сад»)

Композиция

Произведение включает четыре катрена, которые делятся на три части. Вступительная показывает начало пробуждения в природе, которая еще в феврале готовится к весне. С помощью неопределенной формы глаголов, обилие которых сложно не заметить и которым придается побудительный оттенок, Пастернак показывает, что зима начинает уступать место весне и пробуждению.

Основная часть раскрывает заявленную мысль: хотя февраль – это еще зима, и он ассоциируется с холодом и морозами, на самом деле это уже слякоть, предвещающая весну.

  Идейно-художественное своеобразие поэмы А.Блока “Двенадцать”

Концовка произведения имеет еще один мотив – это творчество, Таким образом последовательно развивавшаяся композиция завершается.

Но она сложнее, чем кажется на первый взгляд: слово “навзрыд”, которое использовано во второй от начала строчке потом завершает стихотворение и становится последним словом в нем, таким образом закольцовывая композицию.

Именно концовка выражает творческое кредо Пастернака, который считал, что стихи пишутся по внутреннему порыву души.

Почему люди плачут просто так?

Смотришь на человека и, кажется, что его жизнь удалась, а он приходит домой и начинает плакать, смотря в потолок, а еще хуже лицом в подушку. Но на самом деле, многие психологи считают, что слезы не появляются без причины – так и есть.

С помощью слез организм выражает защитную реакцию на стресс, событие. Поэтому быть сдержанным всегда – очень плохо. Эксперты доказали это, проведя следующий эксперимент.

Они дали посмотреть грустный фильм 4 девушкам, 2 из них – могут позволить себе поплакать, а 2 – нет. Те, кто были сдержанными и не упустили ни одной слезы – показатели стресса, повышения кортизола – значительно возросли.

А, девушки, не постеснявшиеся заплакать – внешне расстроились, но внутренние показатели остались в норме.

Вывод стал таков: слезы способны улучшить контроль организма над эмоциональным возбуждением. Они помогут избежать последствий, которые негативно повлияют на органы и системы человека.

Поэтому на вопрос: «Плачу просто так, почему?» — ответ найден. Организм защищается от депрессии и ее последствий. Главное плакать в меру и уметь вовремя остановиться.

Средства выразительности

Для того, чтобы донести до читателя свои идеи, Пастернак использует самые разные художественные средства, такие, как:

  • Эпитеты – “сухая грусть”, “черная весна”, “грохочущая слякоть”.
  • Метафоры– “ветер криками изрыт”, “дно очей”, “слякоть горит”.
  • Сравнение – грачи, “как обугленные груши”.

В нем также используются ассонанс и аллитерация, которые передают настроение поэта и показывают, как, по его мнению, выглядит пробуждающаяся природа. В то же время Пастернак как будто перекидывает мостики между окружающим миром и человеком, используя для этого однокоренные слова – весна у него “черная” и в то же время в мире человека также есть кое-что черное – это “чернила”.

  • Предыдущая
  • Анализ стихотворений«Где гнутся над омутом лозы» анализ стихотворения Толстого по плану кратко – эпитеты, история создания, метафоры, идея
  • Следующая
  • Анализ стихотворений«Как океан объемлет шар земной» анализ стихотворения Тютчева по плану кратко – тема, идея, жанр

Фрик пати feat. найтивыход — влюбиться и плакать текст песни

  1. Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать[Куплет 1: Фрик Пати] Ты куда-то убегаешь От меня по площадям По чужим городам Растворяешься в дождях В тех эмоциях на час И симпатиях на день Я едва ли не зачах И мечтаю ощущать Заходи ко мне на чай Я забыл твоё лицо Но имя твоё – любовь Да, я помню до сих пор Да, я помню до сих пор Как шагали босиком И умели улыбаться Без пива и косяков Загнался, что я испорчен Съебался со вписки ночью Тут каждый второй фальшивый Каждый второй просрочен А мне всё ещё так важно В мире пустых красоток Не остаться чёрным-белым На фоне грязных тусовок Под ребрами будет свет Если сердцем не ослеп Если ты умеешь чувствовать Тебе не нужен склеп Пусть вместо парфюма водка Тепло лишь от батареи Пить и писать – работа Пить и любить до смерти [Припев: Фрик Пати] Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего дня Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего дня Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать
  2. [Куплет 2: найтивыход] Когда мне будет тридцать Я со вкусом больных органов Приспичит веселиться Я снова покрашу голову И без ножей у горла И без рандеву с наркологом Так же буду мечтать Что дальше будет всё здорово Я буду так же грустным И со мною будет музыка С незаконченным ВУЗом Есть повадки био-мусора Возьму с собой вино И убегу туда без устали Где помнят как хозяина Поехавшего кузова Едь на наше место Я там же, на берегу Пока солнце где-то вдали С Луной вышел на перекур Я буду пить и ждать Хоть ты сказала – не приду И ты прости, но моя память Вновь взяла себе отгул И до сих пор у рёбер света нет И сердцем не ослеп И если склеп – то только дом Где я пишу стихи тебе Этим холодным летом Тепла нет от батареи Но пить и писать – работа Пить и любить до смерти
  3. [Припев: Фрик Пати] Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего дня Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего дня Я хочу напиться и падать Влюбиться и плакать Влюбиться и плакать До последнего

( 1 оценка, среднее 5 из 5 )

Читать

Томас Венцлова

Собеседники на пиру: Литературоведческие работы

Статьи о русской литературе

К вопросу о текстовой омонимии:

«Путешествие в страну гуигнгнмов» и «Холстомер»

  • Ваш мерин,
  • я уверен,
  • будет, будет
  • беспримерен.

Афанасий Фет — Льву Толстому

6 апреля 1863 года

В 1929 году один из исследователей Толстого, говоря о «Холстомере», употребил выражение «полусвифтовская форма»[1]. Действительно, при чтении «Холстомера» напрашивается аналогия с четвертой частью знаменитого свифтовского романа: ее легко проследить на многих уровнях — как содержательных, так и формальных.

«Холстомер», как и четвертая часть «Путешествия Гулливера», — исключительно резкое обличение цивилизации. «Он тут беспощаднее всего», — сказал по поводу «Холстомера» Иван Бунин[2]; «Путешествие в страну гуигнгнмов» также не без оснований считается предельно саркастической и мизантропической книгой.

И Толстой, и Свифт почти одинаковым образом используют остранение: критика человеческих систем дается с самой необычной точки зрения — глазами не-человека[3]. Оба писателя склоняются к жанру дидактической аллегории, хотя и в разной степени.

Тонкая ученая сатира Свифта при всех своих натуралистических эффектах весьма отличается от грубоватого, выразительного и в общем вполне реалистического толстовского повествования. У Свифта сильна установка на демифологизацию; Толстой, «срывая маски», остается внутренне родственным мифу.

Как уже замечал Борис Эйхенбаум[4], в «Холстомере» ощутима структура животного эпоса, и само течение времени в повести имеет мифический, вне-исторический характер. Также указывалось, что «Холстомер» не лишен конкретных мифологических реминисценций.

В нем присутствует мотив Пегаса, а волчица в знаменитой финальной сцене, монументальная и скульптурная, невзирая на весь натурализм деталей, явственно напоминает римскую волчицу[5]. Однако различия между Толстым и Свифтом не отменяют весьма существенного сходства. Прежде всего бросается в глаза то, что и у Свифта, и у Толстого вырождающийся и низменный человек противопоставлен благородной и мудрой лошади.

Как ни странно, тема «Толстой и Свифт», кажется, до сих пор всерьез не разработана. Кроме упомянутой фразы Т.

 Райнова, нам не удалось обнаружить сопоставлений «Холстомера» со свифтовским романом (Георг Лукач в известной работе сравнивает «Путешествие в страну гуигнгнмов» не с «Холстомером», а с «Воскресением»[6]).

Правда, литература о Толстом (как и о Свифте) практически необъятна, и некоторые работы, возможно, не попали в поле нашего зрения[7].

Есть ли между романом Свифта и «Холстомером» генетическая связь, трудно и, скорее всего, невозможно установить. Впрочем, это второстепенный вопрос. Всё же отметим некоторые относящиеся к нему факты. Толстой, как и каждый образованный европеец его времени, читал и неплохо знал «Путешествие Гулливера». В 70-е годы он советовал его прочесть своим детям[8].

«Путешествие Гулливера» намечалось издать для народа в «Посреднике»[9]. Хорошо известно обращение Толстого к мотиву Гулливера, связанного лилипутами, в дневнике (10 ноября 1897 года)[10].

Для нашей темы еще более существенно, что Толстой дважды цитировал антивоенную тираду Свифта именно из четвертой части «Путешествия Гулливера»: она приведена в «Круге чтения» за 17 июня[11] и как эпиграф к статье 1904 года «Одумайтесь!»[12].

К 1879 году относится любопытная незавершенная «Сказка» Толстого, по весьма правдоподобному предположению Николая Гусева, навеянная Свифтом[13]. С другой стороны, в записях Петра Сергеенко (22 сентября 1902 года) отмечено, что Толстой, хотя и живо интересовался «Путешествием Гулливера», к этому времени его основательно забыл[14].

С генетической стороны «Холстомер» достаточно изучен[15]. Основной мотив повести впервые упоминается Толстым в 1856 году (запись в дневнике 31 мая)[16]. Несколько позже сюжет ее был подсказан Толстому Александром Стаховичем. Ранняя редакция повести под названием «Холстомер» относится к 1861–1863 годам.

Она не была опубликована и пролежала в архиве до 1885 года: именно тогда, поддавшись уговорам Софьи Андреевны, Толстой завершил ее и в следующем году напечатал. Работа Толстого над повестью растянулась более чем на четверть века. Вторая редакция во многом отличается от первой.

Она создана уже после двух великих романов и, что еще важнее, после «Исповеди». Как заметил Николай Гусев, это первое произведение, написанное Толстым для интеллигентных читателей после его духовного переворота[17].

Читайте также:  «Три сестры», Чехов: анализ

Неудивительно, что в нем радикально усилен обличительный момент: в частности, переработан финал, весьма важный для интерпретации повести.

Известно, что Холстомер существовал реально (в начале XIX века). В первоначальном плане повести, принадлежащем Михаилу Стаховичу, использовалась схема авантюрного романа.

Холстомер переходил из рук в руки, и таким образом предполагалось дать панораму русского общества, как бы его синхронный срез (замысел, напоминающий физиологические очерки, а в плане высокой литературы — поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»). Толстой хотел включить в повесть даже военную главу[18].

Однако позднее он отошел от этого плана: с одной стороны, в повести отчетливо проступил торжественно-эпический, фольклорный элемент[19], с другой — структура дидактической аллегории, морализирующей басни.

Именно вторая жанровая структура, как мы уже говорили, приближает Толстого к Свифту, и здесь показательно, что его особый интерес к английскому автору приблизительно совпадает по времени (точнее, по эпохе творческого развития) со второй редакцией повести.

«Холстомер» и «Путешествие в страну гуигнгнмов» построены на одинаковом парадоксальном обращении ролей животного и «мыслящего животного» — человека. Пегий мерин, с юности показывавший «склонность к серьезности и глубокомыслию», явно сродни наблюдательным и рассуждающим гуигнгнмам.

Его хозяин Серпуховский в эпилоге повести три раза характеризуется почти одинаковым образом, но так, чтобы нарастали физическое отвращение и сарказм: «ходившее по свету мертвое тело», «тотчас же загнившее, пухлое тело», «гниющее, кишащее червями тело».

Здесь, в эпилоге, он почти совпадает со свифтовским йэху — омерзительной плотью, для которой разум заменяют экскременты, а дух оборачивается кишечным запахом.

Холстомер, как и гуигнгнм — собеседник Гулливера, задумывается «над свойствами той странной породы животных, с которыми мы так тесно связаны и которых мы называем людьми»; оба, Холстомер и гуигнгнм, приходят к совершенно одинаковому выводу: «Мы […] смело можем сказать, что стоим в лестнице живых существ выше, чем люди».

Центральные главы «Путешествия в страну гуигнгнмов» посвящены ироническому исследованию цивилизации. Гуигнгнм с помощью Гулливера, прибегающего к иносказаниям, знакомится с понятиями денег, закона, промышленности, торговли, правительства, войны, догматической религии, с человеческими пороками, человеческой медициной, человеческой диетой.

Любая человеческая институция, с точки зрения гуигнгнмов, оказывается неестественной и, прежде всего, нерациональной. Мир людей оказывается «миром наизнанку», где преимуществами обладает не лучший, а худший. Любопытно, что Гулливер рассказывает гуигнгнму и о судьбе лошади среди людей (эта судьба вплоть до деталей совпадает с судьбой Холстомера).

Любая из радикальных инвектив Свифта могла бы быть практически в тех же терминах повторена Толстым. Правда, Холстомер сосредоточивает свой гнев на одном неестественном, с его точки зрения, феномене: это «низкий и животный людской инстинкт, называемый ими чувством или правом собственности». Пожалуй, здесь точнее говорить не о свифтианстве Толстого, а о его руссоизме (либо прудонизме, как заметил Борис Эйхенбаум). Но толстовство как цельная система отвергает все те явления, которые отвергает свифтовский гуигнгнм: как и Свифт, поздний Толстой оказывается очередным звеном в древней и устойчивой традиции антицивилизационных утопий.

«Нескучный сад» Борис Пастернак – читать текст полностью

1. Нескучный

Как всякий факт на всяком бланке, Так все дознанья хорош О вакханалиях изнанки Нескучного любой души. Он тоже — сад. В нем тоже — скучен Набор уставших цвесть пород. Он тоже, как сад,- нескучен От набережной до ворот. И, окуная парк за старой Беседкою в заглохший пруд, Похож и он на тень гитары,

С которой, тешась, струны рвут.

2

Достатком, а там и пирами И мебелью стиля жакоб Иссушат, убьют темперамент, Гудевший, как ветвь жуком. Он сыплет искры с зубьев, Когда, сгребя их в ком, Ты бесов самолюбья Терзаешь гребешком. В осанке твоей: «С кой стати?», Любовь, а в губах у тебя Насмешливое: «Оставьте, Вы хуже малых ребят». О свежесть, о капля смарагда В упившихся ливнем кистях, О сонный начес беспорядка,

  • О дивный, божий пустяк!
  • 3. Орешник
  • Орешник тебя отрешает от дня, И мшистые солнца ложатся с опушки То решкой на плотное тленье пня,
  • То мутно-зеленым орлом на лягушку.
  • Кусты обгоняют тебя, и пока С родимою чащей сроднишься с отвычки, Она уж безбрежна: ряды кругляка, И роща редеет, и птичка как гичка, И песня как пена, и наперерез, Лазурь забирая, нырком, душегубкой И мимо… И долго безмолвствует лес,
  • Следя с облаков за пронесшейся шлюпкой.
  • О место свиданья малины с грозой, Где, в тучи рогами лишайника тычясь, Горят, одуряя наш мозг молодой,
  • Лиловые топи угасших язычеств!
  • 4. В лесу

Луга мутило жаром лиловатым, В лесу клубился кафедральный мрак. Что оставалось в мире целовать им?

  1. Он весь был их, как воск на пальцах мяк.
  2. Есть сон такой, не спишь, а только снится, Что жаждешь сна; что дремлет человек, Которому сквозь сон палят ресницы
  3. Два черных солнца, бьющих из под век.

Текли лучи. Текли жуки с отливом. Стекло стрекоз сновало по щекам. Был полон лес мерцаньем кропотливым,

  • Как под щипцами у часовщика.
  • Казалось, он уснул под стук цифири, Меж тем как выше, в терпком янтаре, Испытаннейшие часы в эфире
  • Переставляют, сверив по жаре.
  • Их переводят, сотрясают иглы И сеют тень, и мают, и сверлят Мачтовый мрак, который ввысь воздвигло,
  • В истому дня, на синий циферблат.

Казалось, древность счастья облетает. Казалось, лес закатом снов объят. Счастливые часов не наблюдают,

Но те, вдвоем, казалось, только спят.

5. Спасское

Незабвенный сентябрь осыпается в Спасском. Не сегодня ли с дачи съезжать вам пора? За плетнем перекликнулось эхо с подпаском И в лесу различило удар топора. Этой ночью за парком знобило трясину. Только солнце взошло, и опять наутек. Колокольчик не пьет костоломных росинок.

На березах несмытый лиловый отек. Лес хандрит. И ему захотелось на отдых, Под снега, в непробудную спячку берлог. Да и то, меж стволов, в почерневших обводах Парк зияет в столбцах, как сплошной некролог.

Березняк престал ли линять и пятнаться, Водянистую сень потуплять и редеть? Этот ропщет еще, и опять вам пятнадцать И опять, о дитя, о, куда нам их деть? Их так много уже, что не все ж куролесить. Их что птиц по кустам, что грибов за межой.

Ими свой кругозор уж случалось завесить, Их туманом случалось застлать и чужой. В ночь кончины от тифа сгорающий комик Слышит гул: гомерический хохот райка. Нынче в Спасском с дороги бревенчатый домик

Видит, галлюцинируя, та же тоска.

6. Да будет

Рассвет расколыхнет свечу, Зажжет и пустит в цель стрижа. Напоминанием влечу: Да будет так же жизнь свежа! Заря, как выстрел в темноту. Бабах! И тухнет на лету Пожар ружейного пыжа.

Да будет так же жизнь свежа. Еще снаружи ветерок, Что ночью жался к нам, дрожа. Зарей шел дождь, и он продрог. Да будет так же жизнь свежа.

Он поразительно смешон! Зачем совался в сторожа? Он видел, вход не разрешен.

  1. Да будет так же жизнь свежа.
  2. Повелевай, пока на взмах Платка пока ты госпожа, Пока покамест мы впотьмах,
  3. Покамест не угас пожар.
  4. 7. Зимнее утро (пять стихотворений)
  5. Воздух седенькими складками падает. Снег припоминает мельком, мельком: Спатки называлось, шепотом и патокою
  6. День позападал за колыбельку.
  7. Выйдешь и мурашки разбегаются, и ежится Кожица, бывало, сумки, дети, Улица в бесшумные складки ложится
  8. Серой рыболовной сети.
  9. Все бывало, складывают: сказку о лисице, Рыбу пошвырявшей с возу, Дерево, сарай и варежки, и спицы,
  10. Зимний изумленный воздух.
  11. А потом поздней, под чижиком, пред цветиками Не сложеньем, что ли, с воли Дуло и мело, не ей, не арифметикой ли
  12. Подирало столик в школе?
  13. Зуб, бывало, ноет: мажут его, лечат его, В докторском глазу ж безумье Сумок и снежков, линованное, клетчатое,
  14. С сонными каракулями в сумме.
  15. Та же нынче сказка, зимняя, мурлыкина, На бегу шурша метелью по газете, За барашек грив и тротуаров выкинулась
  16. Серой рыболовной сетью.
  17. Ватная, примерзлая и байковая, фортковая Та же жуть берез безгнездых Гарусную ночь чем свет за чаем свертывает,
  18. Зимний изумленный воздух.
  19. Как не в своем рассудке, Как дети ослушанья, Облизываясь, сутки Шутя мы осушали. Иной, не отрываясь От судорог страницы До утренних трамваев,
  20. Грозил заре допиться.

Раскидывая хлопко Снежок, бывало, чижик Шумит: какою пробкой Такую рожу выжег? И день вставал, оплеснясь, В помойной жаркой яме, В кругах пожарных лестниц, Ушибленный дровами. Я не знаю, что тошней: Рушащийся лист с конюшни Или то, что все в кашне, Все в снегу и все в минувшем.

Пентюх и головотяп, Там, меж листьев, меж домов там Машет галкою октябрь По каракулевым кофтам. Треск ветвей ни дать, ни взять Сушек с запахом рогожи. Не растряс бы вихрь связать, Упадут, стуча, похоже. Упадут в морозный прах, Ах, похоже, спозаранок Вихрь берется трясть впотьмах Тминной вязкою баранок.

Ну, и надо ж было, тужась, Каркнуть и взлететь в хаос, Чтоб сложить октябрьский ужас Парой крыльев на киоск. И поднять содом со шпилей Над живой рекой голов, Где и ты, вуаль зашпилив, Шляпу шпилькой заколов, Где и ты, моя забота, Котик лайкой застегнув, Темной рысью в серых ботах Машешь муфтой в море муфт.

Между прочим, все вы, чтицы, Лгать охотницы, а лгать У оконницы учиться,

  • Вот и вся вам недолга.
  • Тоже блещет, как баллада, Дивной влагой; тоже льет Слезы; тоже мечет взгляды
  • Мимо, словом, тот же лед.
  • Тоже, вне правдоподобья, Ширит, рвет ее зрачок, Птичью церковь на сугробе,
  • Отдаленный конский чок.
  • И Чайковский на афише Патетично, как и вас, Может потрясти, и к крыше,
  • В вихорь театральных касс.
  • 8. Весна (пять стихотворений)
  • Весна, я с улицы, где тополь удивлен, Где даль пугается, где дом упасть боится, Где воздух синь, как узелок с бельем
  • У выписавшегося из больницы.
  • Где вечер пуст, как прерванный рассказ, Оставленный звездой без продолженья К недоуменью тысяч шумных глаз,
  • Бездонных и лишенных выраженья.
  • Пара форточных петелек, Февраля отголоски. Пить, пока не заметили,
  • Пить вискам и прическе!
Читайте также:  Список литературы на лето для 9 класса

Гул ворвался, как шомпол. О холодный, сначала бы! Бурный друг мой, о чем бы?

  1. Воздух воли и жалобы?
  2. Что за смысл в этом пойле? Боже, кем это мелются, Языком ли, душой ли,
  3. Этот плеск, эти прелести?
  4. Кто ты, март? Закипал же Даже лед, и обуглятся, Раскатясь, экипажи
  5. По свихнувшийся улице!
  6. Научи, как ворочать Языком, чтоб растрогались, Как тобой, этой ночью
  7. Эти дрожки и щеголи.

Воздух дождиком частым сечется. Поседев, шелудивеет лед. Ждешь: вот-вот горизонт и очнется И начнется. И гул пойдет. Как всегда, расстегнув на распашку Пальтецо и кашне на груди, Пред собой он погонит неспавших, Очумелых птиц впереди.

Он зайдет и к тебе и, развинчен, Станет свечный натек колупать, И зевнет, и припомнит, что нынче Можно снять с гиацинтов колпак. И шальной, шевелюру ероша, В замешательстве смысл темня, Ошарашит тебя нехорошей, Глупой сказкой своей про меня. Закрой глаза.

В наиглушайшюм органе На тридцать верст забывшихся пространств Стоят в парах и каплют храп и хорканье, Смех, лепет, плач, беспамятство и транс. Им, как и мне, невмочь с весною свыкнуться, Не в первый раз стараюсь, не привык. Сейчас по чащам мне и этим мыканцам Подносит чашу дыма паровик.

Давно ль под сенью орденских капитулов, Служивших в полном облаченьи хвой, Мирянин-март украдкою пропитывал Тропинки парка терпкой синевой? Его грехи на мне под старость скажутся, Бродивших верб откупоривши штоф, Он уходил с утра под прутья саженцев, В пруды с угаром тонущих кустов.

В вечерний час переставала двигаться Жемчужных луж и речек акварель, И у дверей показывались выходцы Из первых игр и первых букварей. Чирикали птицы и были искренни. Сияло солнце на лаке карет. С точильного камня не сыпались искры.

  • А сыпались гасли, в лучах сгорев.
  • В раскрытые окна на их рукоделье Садились, как голуби, облака. Они замечали: с воды похудели
  • Заборы заметно, кресты слегка.
  • Чирикали птицы. Из школы на улицу, На тумбы ложилось, хлынув волной, Немолчное пенье и щелканье шпулек,
  • Мелькали косички и цокал челнок.
  • Не сыпались искры, а сыпались гасли. Был день расточителен; над школой свежей Неслись облака, и точильщик был счастлив,
  • Что столько на свете у женщин ножей.
  • 9. Сон в летнюю ночь (пять стихотворений)

Крупный разговор. Еще не запирали, Вдруг как: моментально вон отсюда! Сбитая прическа, туча препирательств, И сплошной поток Шопеновских этюдов. Вряд ли, гений, ты распределяешь кету В белом доме против кооператива, Что хвосты луны стоят до края света

  1. Чередой ночных садов без перерыва.
  2. Все утро с девяти до двух Из сада шел томящий дух Озона, змей и розмарина,
  3. И олеандры разморило.

Синеет белый мезонин. На мызе сон, кругом безлюдье. Седой малинник, а за ним

Лиловый грунт его прелюдий.

Кому ужонок прошипел? Кому прощально машет розан? Опять депешею Шопен

  • К балладе страждущей отозван.
  • Когда ее не излечить, Все лето будет в дифтерите. Сейчас ли, черные ключи,
  • Иль позже кровь нам отворить ей?
  • Прикосновение руки И полвселенной в изоляции, И там плантации пылятся
  • И душно дышат табаки.

Пианисту понятно шнырянье ветошниц С косыми крюками обвалов в плечах. Одно прозябанье корзины и крошни И крышки раскрытых роялей влачат. По стройкам таскавшись с толпою тряпичниц И клад этот где-то на свалках сыскав, Он вешает облако бури кирпичной, Как робу на вешалку на лето в шкаф.

И тянется, как за походною флягой, Военную карту грозы расстелив, К роялю, обычно обильному влагой Огромного душного лета столиц. Когда, подоспевши совсем незаметно, Сгорая от жажды, гроза четырьмя Прыжками бросается к бочкам с цементом, Дрожащими лапами ливня гремя.

Я вишу на пере у творца Крупной каплей лилового лоска. Под домами загадки канав. Шибко воздух ли соткой и коксом По вокзалам дышал и зажегся, Но едва лишь зарю доконав, Снова розова ночь, как она, И забор поражен парадоксом. И бормочет: прерви до утра Этих сохлых белил колебанье.

Грунт убит и червив до нутра, Эхо чутко, как шар в кегельбане. Вешний ветер, шевьот и грязца, И гвоздильных застав отголоски, И на утренней терке торца От зари, как от хренной полоски, Проступают отчетливо слезки. Я креплюсь на пере у творца Терпкой каплей густого свинца.

Пей и пиши, непрерывным патрулем Ламп керосиновых подкарауленный С улиц, гуляющих под руку в июле

С кружкою пива, тобою пригубленной.

Зеленоглазая жажда гигантов! Тополь столы осыпает пикулями, Шпанкой, шиповником тише, не гамьте!

Шепчут и шепчут пивца загогулины.

Бурная кружка с трехгорным Рембрандтом! Спертость предгрозья тебя не испортила. Ночью быть буре. Виденья, обратно!

  1. Память, труби отступленье к портерной!
  2. Век мой безумный, когда образумлю Темп потемнелый былого бездонного! Глуби мазурских озер не раздуют
  3. В сон погруженных горнистов Самсонова.

После в Москве мотоцикл тараторил, Громкий до звезд, как второе пришествие. Это был мор. Это был мораторий

  • Страшных судов, не съезжавшихся к сессии.
  • 10. Поэзия
  • Поэзия, я буду клясться Тобой, и кончу, прохрипев: Ты не осанка сладкогласца, Ты лето с местом в третьем классе,
  • Ты пригород, а не припев.
  • Ты душная, как май, ямская, Шевардина ночной редут, Где тучи стоны испускают
  • И врозь по роспуске идут.
  • И в рельсовом витье двояся, Предместье, а не перепев Ползут с вокзалов восвояси
  • Не с песней, а оторопев.
  • Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго до зари Кропают с кровель свой акростих,
  • Пуская в рифму пузыри.
  • Поэзия, когда под краном Пустой, как цинк ведра, трюизм, То и тогда струя сохранна,
  • Тетрадь подставлена, струись!
  • 11. Два письма

Любимая, безотлагательно, Не дав заре с пути рассеяться, Ответь чем свет с его подателем О ходе твоего процесса. И если это только мыслимо, Поторопи зарю, а лень ей, Воспользуйся при этом высланным Курьером умоисступленья. Дождь, верно, первым выйдет из лесу И выспросит, где тор, где топко. Другой ему вдогонку вызвался, И это под его диктовку.

Наверно, бурю безрассудств его Сдадут деревья в руки из рук, Моя ж рука давно отсутствует: Под ней жилой кирпичный призрак. Я не бывал на тех урочищах, Она ж ведет себя, как прадед, И знаменьем сложась пророчащим Тот дом по голой кровле гладит.

На днях, в тот миг, как в ворох корпии Был дом под Костромой искромсан, Удар того же грома копию Мне свел с каких-то незнакомцев. Он свел ее с их губ, с их лацканов, С их туловищ и туалетов, В их лицах было что-то адское, Их цвет был светло-фиолетов.

Он свел ее с их губ и лацканов, С их блюдечек и физиономий, Но сделав их на миг мулатскими, Не сделал ни на миг знакомей. В ту ночь я жил в Москве и в частности Не ждал известий от бесценной, Когда порыв зарниц негаснущих

  1. Прибил к стене мне эту сцену.
  2. 12. Осень (пять стихотворений)
  3. С тех дней стал над недрами парка сдвигаться Суровый, листву леденивший октябрь. Зарями ковался конец навигации,
  4. Спирало гортань, и ломило в локтях.

Не стало туманов. Забыли про пасмурность. Часами смеркалось. Сквозь все вечера Открылся, в жару, в лихорадке и насморке,

  • Больной горизонт и дворы озирал.
  • И стынула кровь. Но, казалось, не стынут Пруды, и, казалось, с последних погод Не движутся дни, и, казалося, вынут
  • Из мира прозрачный, как звук, небосвод.
  • И стало видать так далеко, так трудно Дышать, и так больно глядеть, и такой Покой разлился, и настолько безлюдный,
  • Настолько беспамятно звонкий покой!

Потели стекла двери на балкон. Их заслонял заметно-зимний фикус. Сиял графин. С недопитым глотком

  1. Вставали вы, веселая навыказ,
  2. Смеркалась даль, спокойная на вид, И дуло в щели, праведница ликом, И день сгорал, давно остановив Часы и кровь, в мучительно великом Просторе долго, без конца горев На остриях скворешниц и дерев, В осколках тонких ледяных пластинок,
  3. По пустырям и на ковре в гостиной.
  4. Но им суждено было выцвесть, И на лете налет фиолетовый, И у туч, громогласных до этого,
  5. Фистула и надтреснутый присвист.

Облака над заплаканным флоксом, Обволакивав даль, перетрафили. Цветники, как холодные кафели.

Город кашляет школой и коксом.

Редко брызжет восток бирюзою. Парников изразцы, словно в заморозки, Застывают, и ясен, как мрамор, Воздух рощ и как зов, беспризорен. Я скажу до свиданья стихам, моя мания, Я назначил вам встречу со мною в романе. Как всегда, далеки от пародий, Мы окажемся рядом в природе. Весна была просто тобой, И лето с грехом пополам.

Но осень, но этот позор голубой Обоев, и войлок, и хлам! Разбитую клячу ведут на махан, И ноздри с коротким дыханьем Заслушались мокрой ромашки и мха, А то и конины в духане. В прозрачность заплаканных дней целиком Губами и глаз полыханьем Впиваешься, как в помутнелый флакон С невыдохшимися духами. Не спорить, а спать. Не оспаривать, А спать.

Не распахивать наспех Окна, где в беспамятных заревах Июль, разгораясь, как яспис, Расплавливал стекла и спаривал Тех самых пунцовых стрекоз, Которые нынче на брачных Брусах мертвей и прозрачней Осыпавшихся папирос. Как в сумерки сонно и зябко Окошко! Сухой купорос. На донышке склянки козявка И гильзы задохшихся ос.

Как с севера дует! Как щупло Нахохлилась стужа! О вихрь, Общупай все глуби и дупла, Найди мою песню в живых! Здесь прошелся загадки таинственный ноготь. А пока не разбудят, любимую трогать

Так, как мне, не дано никому.

Как я трогал тебя! Даже губ моих медью Трогал так, как трагедией трогают зал. Поцелуй был, как лето. Он медлил и медлил,

Лишь потом разражалась гроза.

Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья. Звезды долго горлом текут в пищевод, Соловьи же заводят глаза с содроганьем,

Осушая по капле ночной небосвод.

( 1 оценка, среднее 5 из 5 )

Ссылка на основную публикацию