Все стихи Александра Башлачёва
Куда с добром деваться нам в границах нашей области?
У нас – четыре Франции, семь Бельгий и Тибет.
У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.
Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.
А так – какие новости? Тем более, сенсации…
С террором и вулканами здесь всё наоборот.
Прополка, культивация, мели-мели-мели – орация,
Конечно, демонстрации. Но те – два раза в год.
И всё же доложу я вам без преувеличения,
Как подчеркнул в докладе сам товарищ Пердунов,
Событием высокого культурного значения
Стал пятый слёт-симпозиум районных городов.
Президиум украшен был солидными райцентрами –
Сморкаль, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.
Эх, сумма показателей с высокими процентами!
Уверенные лидеры. Опора и пример.
Тянулись Стельки, Чагода… Посёлок в ногу с городом.
Угрюм, Бубли, Кургузово, потом Семипердов.
Чесалась Усть-Тимоница. Залупинск гладил бороду.
Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.
Корма – забота общая. Доклад – задача длинная.
Удои с дисциплиною, корма и вновь корма.
Пошла чесать губерния. Эх, мать моя целинная!
Как вдруг – конвертик с буквами нерусского письма.
Президиум шушукался. Сложилась точка зрения:
– Депеша эта с Запада. Тут бдительность нужна.
Вот, в Тимонице построен институт слюноварения.
Она – товарищ грамотный и в аглицком сильна…
– С поклоном обращается к вам тетушка Ойропа.
И опосля собрания зовёт на завтрак к ней…
– Товарищи, спокойнее! Прошу отставить ропот!
Никто из нас не завтракал – у нас дела важней.
Ответим с дипломатией. Мол, очень благодарные,
Мол, ценим и так далее, но, так сказать, зер гут!
Такие в нашей области дела идут ударные,
Что даже в виде исключения не вырвать пять минут.
И вновь пошли нацеливать на новые свершения.
Была повестка муторной, как овсяной кисель.
Вдруг телеграмма: – Бью челом! Примите приглашение!
Давайте пообедаем. Для вас накрыт Брюссель.
Повисло напряженное, гнетущее молчание.
В такой момент – не рыпайся, а лучше – не дыши!
И вдруг оно прорезалось – голодное урчание
В слепой кишке у маленького города Шиши.
Бедняга сам сконфузился! В лопатки дует холодом.
А между тем урчание всё громче и сочней.
– Позор ему – приспешнику предательского голода!
Никто из нас не завтракал! дела для нас важней!
– Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией.
Но ярость благородная вскипала, как волна.
– Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! –
Кричала с места станция Октябрьская Весна.
– Ответим по-рабочему. Чего там церемониться.
Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! –
Так заявила грамотный товарищ Усть-Тимоница,
И хором поддержали её Малые Прыщи.
Трибуну отодвинули. И распалили прения.
Хлебали предложения как болтанку с пирогом.
Объявлен был упадочным процесс пищеварения,
А сам Шиши – матёрым, но подсознательным врагом.
– Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!
Чужой жратвы не надобно. Пусть нет – зато своя!
Кто хочет много сахару – тому дорога к Горькому!
А тем, кто с аппетитами – положена статья…
И населённый пункт 37-го километра
Шептал соседу радостно: – К стене его! К стене!
Он – опытный и искренний поклонник
стиля «ретро»,
Давно привыкший истину искать в чужой вине.
И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем.
– Ату его, вредителя! Руби его сплеча!
И был он цвета одного с переходящим знаменем,
Когда ему товарищи слепили строгача.
А, впрочем, мы одна семья – единая, здоровая.
Эх, удаль конармейская ворочает столы.
Президиум – «Столичную», а первый ряд – «Зубровую»,
А задние – чем бог послал, из репы и свеклы.
Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.
Ругались, пели, плакали и скрылись в чёрной мгле.
В Мадриде стыли соусы.
В Париже сдохли устрицы.
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.
Источник: https://45parallel.net/aleksandr_bashlachev/stihi/
Читать онлайн «Посошок», автора Башлачев Александр Николаевич
Annotation
Имя Александра Башлачева стало своеобразным символом поэтической и песенной культуры молодежи 70-80-х годов.
«Посошок» — первый сборник стихов трагически погибшего поэта.
Вступительная статья и состав А. Житинского.[1]
Александр Башлачев. Посошок. Издательство «Лира» (Литературное Издательско-Редакционное Агентство). Ленинград. 1990.
Александр Башлачев
Семь кругов беспокойного лада
Время колокольчиков
Некому березу заломати
Ржавая вода
Лихо
Новый год
Все от винта!
Случай в Сибири
Зимняя сказка
Петербургская свадьба
Абсолютный вахтер
Рождественская
Хозяйка
Верка, Надька и Любка
Трагикомический роман
Слет-симпозиум
Подвиг разведчика
Грибоедовский вальс
Не позволяй душе лениться
Палата № 6
Дым коромыслом
Черные дыры
Час прилива
Поезд
Песенка на лесенке
Когда мы вдвоем
«Сядем рядом. Ляжем ближе»
Когда мы вместе
Вишня
Спроси, звезда
Все будет хорошо
Егоркина былина
Мельница
Вечный пост
Имя Имен
Тесто
Ванюша
На жизнь поэтов
Как ветра осенние
Посошок
notes
1
Александр Башлачев
•
ПОСОШОК
Семь кругов беспокойного лада
Саша Башлачев родился в конце первой «оттепели» и ушел от нас в начале второй. Вся его короткая жизнь уместилась между этими странными суматошными всплесками российского демократизма и целиком пришлась на время, которое позже с ненужной пышностью назвали «эпохой застоя».
Это было время медленного тридцатилетнего раздумья, трагического осмысления великой иллюзии или великого обмана — и с этой точки зрения эпоху никак нельзя назвать «застойной». Духовное движение было скрытым, глубинным, но более мощным, чем поверхностная митинговая подвижка умов.
В недрах этого тягостного времени выплавились дивные образцы литературы и искусства — достаточно назвать Бродского, Тарковского, Неизвестного, Шукшина, Любимова, Высоцкого, Окуджаву.
В его глубинах возник огонек русского рок-н-ролла с его повышенным вниманием к социальным проблемам — да что там говорить! — сейчас с достоверностью выясняется, что период экономического застоя и загнивания общественной жизни обладал по крайней мере тремя преимуществами в художественном, творческом смысле перед сменившим его революционным подъемом: стабильностью проблем и жизненного уклада, позволяющей разглядеть то и другое с величайшей степенью достоверности; запасом времени, терпения и внимания, чтобы осмыслить жизнь во всей полноте и довести результаты размышлений до художественного воплощения; и, наконец, уверенностью в завтрашнем дне. Замечу, что уверенность эта, вопреки смыслу затертого идеологического клише, была обратного толка — «завтра будет так же плохо, как и сегодня», — но даже такой пессимистический прогноз давал душе художника больше покоя, чем нынешняя чересполосица надежд и тревог.
Башлачев не успел заработать себе официального титула и полного имени — «поэт Александр Башлачев»; даже сейчас, после его гибели, его удобнее называть по-дружески Сашей или же прозвищем Саш-Баш. Это помогает доверительности материалов о Башлачеве, но мешает обрести необходимую дистанцию, чтобы правильно оценить это явление природы.
Я не оговорился. Башлачев для меня ближе всего к явлению природы или, если угодно, к явлению русского духа, ибо любая прописка по жанру и ведомству выглядит подозрительно. Поэт? Музыкант? Бард? Рокер? — все это применимо к Башлачеву и все более или менее неточно.
Ближе всего, конечно, слово «поэт», но в его изначальном природном значении, смыкающемся с игрой стихий (в отличие от игры в стихи), а не в значении литературном, предполагающем знакомство со стихотворной традицией и принадлежность поэтической школе.
Башлачева, как и Высоцкого, вряд ли можно назвать «мастером стиха», хотя у того и другого встречаются строки, которые не снились любому мастеру — строки-прозрения, строки-предвидения.
Сам Саша, как мне кажется, считал себя поэтом. Конечно, называть себя так — нескромно, но в душе примерять к себе это звание необходимо тому, кто ответственно относится к своему дару.
А Башлачев относился ответственно: написано им немного, но среди оставшихся сочинений практически нет «пустячков». Он почти всегда пытался петь о главном. В стихотворении-песне «На жизнь поэтов» он сказал о самом сущностном в поэтической судьбе, в призвании поэта.
Там поразительно много точнейших определений поэтического творчества, горестное предвидение своей собственной судьбы и судьбы своих стихов: «Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада по чистым листам, где до времени — все по устам…».
И далее эти «семь кругов» беспокойного поэтического лада варьируются в песне, обретая очертания символического образа, зыбкого вместилища духа.
По каким же кругам ходила поэзия Башлачева, прежде чем уйти на «восьмой» круг — круг бессмертия?
Внешний круг земной судьбы обозначен двумя датами: 27 мая 1960 года Саша Башлачев родился в Череповце, 17 февраля 1988 года он покончил с собой в Ленинграде, выбросившись из окна.
В неполном двадцативосьмилетнем промежутке уместились школа, факультет журналистики Свердловского университета, работа в районной череповецкой газете «Коммунист», сочинение стихов и песен — сначала для череповецкой группы «Рок-сентябрь», потом «для себя», а последние три года — странная, бесприютная жизнь бродячего музыканта, путешествующего с гитарой по городам и весям страны, поющего свои песни на домашних концертах, изредка — в залах и на фестивалях. Вошли в этот круг и женитьба в Ленинграде, и последняя, самая сильная любовь к женщине, подарившей ему сына Егора, которого Саше увидеть так и не довелось.
Круг судьбы, ее конкретные приметы весьма скупо отражены в Сашиных стихах.
Мелькнет иногда «поезд Свердловск-Ленинград», или появятся на лесенке его любимая Настенька с друзьями «Митенькой и Сереженькой», или блеснет под фонарем свинцовая вода Фонтанки в городе, который стал для него родным, чью болезненную и высокую душу Башлачев ощутил так, будто был коренным петербуржцем. «В Москве, может быть, и можно жить. А в Ленинграде жить», — сказал Саша в одном из интервью, которыми его совсем не баловали.
Более высокий поэтический круг — круг истории — проступает в стихах Башлачева явственнее. Ощущением истории пронизаны многие песни — это и «Ржавая вода», и «Время колокольчиков», и «Петербургская свадьба», и «Абсолютный Вахтер». Бесполезно искать там интерпретацию конкретных исторических событий; Башлачев — поэт, а не историк и философ.
Историческое воплощено в неожиданных и точных поэтических деталях, в смещениях смысла давным-давно знакомых оборотов и выражений.
И если «сталинные шпоры» не оставляют сомнений относительно источника происхождения, то в словах «вот тебе, приятель, и Прага, вот тебе, дружок, и Варшава» уже труднее углядеть историческую первооснову, но она все равно чувствуется.
Но еще свободнее чувствует себя поэт в надысторическом фольклорном кругу мифа, былины. Здесь им создано несколько вещей, которые ни в коем случае нельзя считать стилизациями («Егоркина былина», «Ванюша», «Имя Имен», «Вишня», «Спроси, звезда» и др.).
Органичность погружения в эту стихию доказывается тем, что фольклорными образами и мотивами пронизаны практически все стихи и песни Башлачева. И наш бедный и жестокий быт, и наша бедная, несчастная история последних десятилетий мифологизируются, срастаясь в песне с могучими тысячелетними корнями русского эпоса.
В этом, на мой взгляд, отличие Башлачева от иных «патриотически» настроенных творцов, которые как бы отделяют «чистую» историю России и ее предания от «нечистых», неправедных наслоений послеоктябрьского периода.
В Сашиных стихах нигде не встретишь сусальных образов древности, не встретишь в них и презрения к дню сегодняшнему. Все это — звенья одной нерасторжимой цепи, натянутой между полюсами «нашей редкой силы сердешной» и «дури нашей злой заповедной».
Это исконное противоречие национального характера Башлачев чувствовал нутром — да что там чувствовал! — он сам был этим противоречием. Достаточно послушать записи его песен, модуляции голоса, срывающегося с тихого шепота в яростный крик.
Он не боялся соединять, казалось бы, несоединимое. Водной строфе соседствуют у него «батюшка царь-колокол» с «биг-битом, блюзом и рок-н-роллом»; то и другое околдовывает поэта и его слушателя, благодаря Божьему дару слова.
Круг русского слова, четвертый поэтический круг Башлачева, — это его стихия, среда обитания образов. Строго говоря, так можно сказать о любом истинном поэте, но для большинства из них Слово — лишь средство, доносящее до читателя смысл стиха.
У Башлачева оно само стало смыслом.
Стремление поэта в глубину заставляло его искать корневые сближения слов, их созвучия, высекающие иной раз искру невиданного смысла, а иногда погружающие в темные магические — до мурашек по коже — заклинания:
Как искали искры в сыром бору,
Как писали вилами на роду,
Пусть пребудет всякому по нутру
Да воздается каждому по стыду.
Но не слепишь крест, если клином клин,
Если месть — как место на звон мечом.
Если все вершины на свой аршин.
Если в том, что есть, видишь что почем.
Я люблю эту вязь, эту звукопись, которая никогда не была для п …
Источник: https://knigogid.ru/books/226507-pososhok/toread
Башлачев – На жизнь поэтов – текст, факты, история, слушать
«На жизнь поэтов» – песня Александра Башлачева. Входит в альбомы «Лихо» и «Вечный Пост». Также представлена в семитомной CD-антологии от музыкального издательства «Отделение Выход». Произведение написано в январе 1986 года.
Башлачев – На жизнь поэтов – слушать
Интересные факты
Песню «На жизнь поэтов» Башлачев посвящает всем творческим людям. В тексте отлично передан собирательный образ поэта. Строчка «семь кругов беспокойного лада» в некоторой степени перекликается в известными кругами ада Данте. Кроме того, эта фраза была взята Святославом Задерием для названия первого трибьюта Башлачеву, который так и не был доделан и издан.
Башлачев – На жизнь поэтов – текст
Поэты живут. И должны оставаться живыми. Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике. Поэты в миру оставляют великое имя,
Затем, что у всех на уме – у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада. Там, где, судя по паспортам – все по местам. Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
По чистым листам, где до времени – все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы Подняв свои полные ведра внимательных глаз. Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан… Святая вода на пустом киселе неживой. Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие. Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам. Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им – «Не надо!» Ведь Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала. И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
Глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку, Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу. В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верьте концу. Но не ждите иного расклада. А что там было в пути? Метры, рубли… Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
Позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты – поэт… Еле-еле душа в черном теле. Ты принял обет сделать выбор, ломая печать. Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Да не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату. Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой. Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.
Другие песни автора
Источник: https://reproduktor.net/aleksandr-bashlachev/na-zhizn-poetov/
Почему Александра Башлачева считают лучшим поэтом отечественной рок-музыки?
И это при том, что СашБаш был довольно странной фигурой в нашей рок-культуре — настолько он был не похож на своих «названных братьев».
По манере исполнения он, скорее, тяготел к бардам (особенно к Высоцкому, которого очень любил), его музыка была чрезмерно аскетична, многие (даже длинные) песни укладывались в три, а то и два аккорда.
Назвать хоть одну из его песен «хитом» не поворачивается язык, настолько чужды они были всяческой искусственности и излишней «красивости». Все в башлачевском творчестве пахло «почвой», «сыростью», «первородностью».
Родство Башлачева с рок-культурой было чисто духовное и клановое — ведь в 1980-е именно рок был в СССР единственным живым и энергично развивающимся музыкальным течением. Несмотря на то что СашБаш обожал Гребенщикова, влияние лидера АКВАРИУМА просматривается только в самых ранних песнях. Башлачев очень быстро вышел на свой, совершенно ни на что не похожий творческий путь.
Не получилось у него и создать собственную рок-группу. Но мне, например, трудно представить, как остальные музыканты смогли бы попасть в этот неравномерно дышащий ритм его песен.
Недаром вспоминают, как неуютно чувствовал себя Башлачев во время студийной записи, когда нужно было спеть несколько дублей, не говоря уже о наложении.
Любое студийное «разложение» на голос и гитару Башлачев воспринимал как препарирование живого организма.
На записях всегда поражает его голос — голос, способный на протяжении одной строки сорваться до надрывного хрипа и тут же упасть на проникновенный шепот. Какой тут, к черту, уровень записи! Он ДЫШАЛ песней — и это не красивая метафора, как не были метафорой его окровавленные пальцы после особенно яростного исполнения.
И еще. Александр Башлачев был Поэтом. Чуть ли не первым настоящим большим Поэтом в рок-музыке. Сделать этот смелый вывод позволяет его ответственное и уважительное отношение к Слову — Слову как таковому, а не просто как к одному из компонентов рок-песни.
Столь изощренной, филигранной и вместе с тем истинной и могучей поэзии отечественная рок-музыка не знала.
Слова в песнях Башлачева сплетаются, перекликаются, каламбурят, одно тянет другое — и при всем этом такая хитрая «конструкция» умудряется звучать цельно и осмысленно.
Но самое главное даже не это. Самое главное то, что 24-летнему череповецкому парню удалось буквально за три года (!) создать настоящую оригинальную «национальную рок-идею». Идею не в смысле какой-то четкой системы с набором постулатов, а в смысле открытия для отечественной рок-музыки национальной образности, национального духа, национального языка.
Удивительно также и то, что этот юноша, лишь в 1984 г. освоивший гитару (и сразу начавший писать песни), оказался гораздо «взрослее» и мудрее своих рок-коллег.
Там, где они долго и неравномерно эволюционировали, Башлачев сразу взял слишком высокую «планку» (что, видимо, и сказалось на стремительном конце его творческого развития и… жизни).
По сути дела, он стал своеобразной инкарнацией духа Высоцкого в новых условиях и новой культуре «рок-восьмидесятников».
Первым из известных и удачных текстов Александра Башлачева можно назвать текст к песне «Грибоедовский Вальс», написанный им еще в 1983 г.
Он представляет собой поразительное по воздействию погружение в тему «маленького человека».
Ироническое начало о пьяненьком водовозе Степане Грибоедове, которого заезжий гипнотизер заставляет почувствовать себя Наполеоном, прорывается в конце настоящим трагизмом и заставляет слушателя сглотнуть горький комок.
Однако подлинным рождением оригинального поэтического языка Башлачева принято считать написание «Времени Колокольчиков» — песни, в которой впервые английское слово «рок-н-ролл» перекликается с русским «колокол», рок-н-ролльный драйв — с нашей бесшабашностью, а реалии современности — со славянской образностью. Это был настоящий, а не алхимический, как у многих, брак Запада с Востоком.
Каким образом проявилась в Башлачеве такая творческая самобытность, можно только гадать. Мне кажется, ключевое слово здесь «любовь» — любовь к своей земле, к своей культуре, к людям, к женщине.
Любовь для Башлачева была выше политических симпатий и антипатий. Родина никогда не делилась им на допетровскую, дореволюционную и советскую. Он воспринимал нашу историю единой, последовательной, она была для него закономерным проявлением «нашей редкой силы сердешной, да дури нашей злой, заповедной».
И все «темные пятна» этой истории были нашими «темными пятнами», а отнюдь не происками жидомасонов, Запада или иных злобных сил, на которые так любят списывать все наши беды. Ответственность и вина за это, по мнению Башлачева, лежала на всех нас.
Вот почему, касаясь этой темы, он всегда пел «мы», а не «ты» либо «они».
В своей любви Башлачев никогда не был слеп. Его «Абсолютный Вахтер» живет на улице без конкретного адреса, это — обобщенный символ давящей безжалостной тоталитарной власти.
Однако, не замалчивая атмосферу страха сталинских времен, СашБаш сам был безжалостен к тем, кто пользовался трагическими моментами истории лишь для того, чтобы хаять родную землю.
Песня «Случай в Сибири», к сожалению, один из редчайших случаев в отечественном рок-творчестве, где так откровенно и ясно была высказана эта мысль.
Не менее ясно и цельно высказался он в другой замечательной песне — «Некому Березу Заломати!». Слушая ее, в памяти проносятся и пушкинское «Клеветникам России», и тютчевское «Умом Россию не понять…», и блоковские «Скифы». Песня яростна, сурова и по-медицински жестока не только к «чужим», но и к «своим».
Удивительно, но в песнях Башлачева почти нет ни «матрешечной» сусальности, ни оголтелого «панславянизма», ни самовлюбленного «диссидентства». Он, подобно Блоку, сумел окунуться в стихию загадочной «русской души» и показать ее изнутри.
Путь этой русской души наиболее полно воплотился в двух огромных песнях — «Егоркиной Былине» и, особенно, в «Ванюше».
В «Ванюше» главное даже не текст (есть у Башлачева тексты и посильнее), а та особая атмосфера, особый ритм, то Башлачевское дыхание, о котором писалось выше.
В песне есть все: певучая безбрежная тоска, несущаяся птица-тройка, сатирические частушки, пьянка-гулянка с мордобоем, смерть и воскрешение… Если может в нашем рок-искусстве быть настоящая славянская психоделика, то «Ванюша» — она самая и есть.
«Гуляй, собака, живой покуда! Из песни — в драку! От драки — к чуду! Кто жив, тот знает — такое дело! Душа гуляет и носит тело
…
…И навалились, и рвут рубаху, И рвут рубаху, и бьют с размаху. И воют глухо. Литые плечи. Держись, Ванюха, они калечат! — Разбили рожу мою хмельную? Убейте душу мою больную! Вот вы сопели, вертели клювом? Да вы не спели. А я спою вам! …А как ходил Ванюша бережком …вдоль синей речки! …А как водил Ванюша солнышко … на золотой уздечке!
…
И мне на ухо шепнули: — Слышал? Гулял Ванюха …Ходил Ванюха, да весь и вышел. Без шапки к двери. — Да что ты, Ванька?
Да я не верю! Эх, Ванька — встань-ка!
И тихо встанет печаль немая, Не видя, звезды горят, костры ли. И отряхнется, не понимая, Не понимая, зачем зарыли. Пройдет вдоль речки, да темным лесом, Да темным лесом, поковыляет, Из лесу выйдет и там увидит,
Как в чистом поле душа гуляет…”.
Открыл череповецкого самородка в 1984 г. московский журналист Артем Троицкий, славящийся своим музыкальным чутьем на все новое и интересное. Он же и ввел Башлачева в столичный рок-свет.
Начало было многообещающим: рок-барда тепло принимали в обеих столицах, никто не отказывал ему в таланте, но… что-то не клеилось.
Башлачев оказался болен тем, что называется перфекционизмом — навязчивым и неудовлетворенным стремлением к совершенству. К тому же, он плохо шел на компромисс, в первую очередь, с самим собой.
То ли сказался слишком быстрый старт, то ли в своем творчестве он узрел что-то не то…
Не проходит и двух лет, как Башлачев начинает сомневаться в надобности своего дела (надобности не кому-то, а вообще). Он испытывает постоянную творческую неудовлетворенность, сетует на то, что его песням не хватает мелодичности. А с мая 1986 года нам не известен ни один новый текст его песен.
Внутренний творческий и психологический кризис совпал с бытовой неустроенностью. Говорят, у Башлачева было несколько попыток суицида. Одна из них удалась. Утром 17 февраля 1988 года, квартируясь у своих знакомых в Ленинграде, он шагнул из окна девятого этажа…
трагедия, таланты, рок-н-ролл, поэты, гениальность, искусство
Источник: https://ShkolaZhizni.ru/biographies/articles/16857/
Александр Башлачёв «Александр Башлачёв: стихи, фонография, библиографмя»
Научное комментированное издание. Предназначено для филологов и культурогогов, рекомендуется в качестве пособия по текстологии звучащего текста. На обороте титульного листа указано: «Настоящее издание не предназначено для продажи. Распространяется только бесплатно».
Тексты даны в порядке, обусловленном изданием: Александр Башлачёв. Стихи. М.: 1997. Оттуда же даны даты написания произведений. После каждого стихотворения дано:
– комментирование текста (включая цитируемый источник текста, особенности цитируемой редакции, дату написания текста).
– комментирование фонограммы (включая дату записи фонограммы, её продолжительность на оригинальном носителе и описание фонограммы — кам, где и при каких обстоятельствах сделана запись).
– варианты текста на разных фонограммах.
В произведение входит:
| 9.25 (48) | |
|
8.76 (17) |
|
8.50 (10) |
|
9.20 (10) |
|
9.12 (16) |
| 9.29 (17) | |
|
9.00 (8) |
| 8.77 (22) | |
|
9.54 (24) |
|
8.44 (9) |
|
9.09 (11) |
|
8.36 (11) |
|
9.33 (9) |
|
8.14 (7) |
| 9.06 (16) | |
|
9.50 (8) |
|
8.50 (8) |
|
8.81 (16) |
|
9.00 (17) |
|
8.71 (17) |
|
8.75 (16) |
|
9.33 (27) |
|
8.20 (5) |
| 8.40 (5) | |
|
8.20 (5) |
|
8.80 (5) |
|
9.18 (11) |
|
8.50 (8) |
|
8.56 (16) |
|
8.62 (8) |
|
8.88 (8) |
|
8.60 (5) |
|
8.17 (6) |
| 8.08 (13) | |
|
8.91 (11) |
|
9.22 (9) |
|
8.78 (9) |
|
9.36 (14) |
|
9.67 (6) |
|
9.20 (5) |
| 9.21 (14) | |
|
9.33 (3) |
|
8.33 (6) |
|
7.89 (9) |
|
8.88 (8) |
|
8.56 (9) |
|
9.39 (18) |
|
9.41 (17) |
|
8.43 (7) |
| 9.00 (3) | |
|
9.00 (5) |
| 8.50 (4) | |
| 8.33 (6) | |
| 8.92 (12) | |
|
7.33 (6) |
|
9.33 (3) |
| 8.36 (14) | |
|
8.67 (3) |
|
9.50 (2) |
|
8.33 (3) |
Издания:
Подписаться на отзывы о произведении
Источник: http://fantlab.ru/work664272
Стихотворения Александра Башлачева. Откуда такая мудрость в юные годы?
Александр Башлачев, наверное, главный поэт из питерской рок-тусовки 80х. Тексты Цоя, Гребенщикова, Науменко все же без музыки читать не так интересно, их не всегда можно назвать именно полноценными стихотворениями, всё же это тексты песен.
В этом плане Башлачев конечно очень отличается. У него именно стихи, которые можно читать вполне удобоваримо вне музыки. Когда я открыл для себя Башлачева, это было настоящим поэтическим откровением.
Продолжая цикл постов о поэтах,я напишу именно те стихи Александра Башлачева, которые меня ошеломили. Возможно они тронут и вас.
ХОРОШИЙ МУЖИК
Говорила о нем так, что даже чесался язык.
Не артист знаменитый, конечно, но очень похожий.
Молодой, холостой, в общем, с виду хороший мужик.
Только как же, мужик ведь — какой он хороший?
Он к утру приходил на рогах и клонился как штык.
А она, уходя по утрам, укрывала рогожей.
И сегодня, шагая с работы, сказала: — Хороший мужик.
— Ой, да брось ты, мужик ведь — откуда хороший?
И пила свою чашу и горькую стопку до дна.
Только тем и ломила хребты с недоноскою ношей.
— Не сердись, ты хороший мужик, — утешала она.
И он думал: — Гляди-ка, мужик я, а все же хороший.
И на бранное ложе сходила как на пьедестал.
Лишь слегка задыхалась. Да нет же! Дышала как юная лошадь.
Ну а он еще спал. Жаль, конечно. Да видно устал.
— Ну а ты как хотела? Мужик ведь — и сразу хороший.
Подметала свой пол белой ниткой да прям сквозь толстый ватин.
Чтоб не лечь натощак, до рассвета на кухне курила.
— Ты хороший мужик, — кружевами его паутин
Перепутала все, говорила и боготворила.
И однажды, сорвав ее швы да с изнанки судьбы —
Да клочками резина и вата, да клочьями кожа —
Он схватил и понес на руках, как на дыбу, поставил ее на дыбы.
Только крикнуть успела: — Мужик он и вправду хороший!
Не Варвара-краса, да не курица-Ряба.
Не артистка, конечно, но тоже совсем не проста.
Да Яга не Яга, лишь бы только хорошая баба.
И под мышку к ней влез и уснул, как за пазухой у Христа.
Холостые патроны да жены про всех заряжены.
Он по ней, как по вишне, поет над кудрявой ольхой.
Так и поняли все, что мужик он хороший. Груженый.
Ну, а вы как хотели? Мужик ведь — с чего бы плохой?
ГРИБОЕДОВСКИЙ ВАЛЬС
В отдаленном совхозе «Победа»
Был потрепанный старенький «ЗИЛ».
А при нем был Степан Грибоедов,
И на «ЗИЛе» он воду возил.
Он справлялся с работой отлично.
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.
После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.
На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье,
И таращили бабы глаза.
Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.
Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.
И поплыли знакомые лица…
И приснился невиданный сон —
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!
Он увидел свои эскадроны.
Он услышал раскаты стрельбы
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.
Но он легко оценил положенье
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.
Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом,
Водовоз Грибоедов Степан.
Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.
Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.
На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.
Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи
И повсюду кричали «Ура!»
Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.
Он смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук.
НА ЖИЗНЬ ПОЭТОВ
Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
затем, что у всех на уме — у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам — все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
По чистым листам, где до времени — все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы
подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь.И дышать полной грудью
на ладан…
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного
лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной
головой.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им
— Не надо!
Ведь Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? Метры, рубли…
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты — поэт… Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться
к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
Поэты идут.
И уходят от нас на восьмой.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
Крутит ветер фонари
на реке Фонтанке.
Спите, дети… До зари
с вами — добрый ангел.
Начинает колдовство
домовой-проказник.
Завтра будет Рождество,
Завтра будет праздник.
Ляжет ласковый снежок
на дыру-прореху.
То-то будет хорошо,
То-то будет смеху.
Каждый что-нибудь найдет
в варежках и в шапке.
А соседский Васька-кот
спрячет цап-царапки.
Звон-фольга, как серебро.
Розовые банты.
Прочь бумагу! Прочь перо!
Скучные диктанты.
Замелькают в зеркалах
платья-паутинки.
Любит добрая игла
добрые пластинки.
Будем весело делить
дольки мандарина.
Будет радостно кружить
елка-балерина.
Полетят из-под руки
клавиши рояля.
И запляшут пузырьки
в мамином бокале.
То-то будет хорошо!
Смеху будет много.
Спите, дети. Я пошел.
Скатертью тревога…
ПОСОШОК
Эх, налей посошок, да зашей мой мешок-
На строку- по стежку, а на слова — по два шва.
И пусть сырая метель мелко вьет канитель
И пеньковую пряжу плетет в кружева.
Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади — срежь ударом копья.
Но гляди- на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьется в ране ладья.
И запел алый ключ. Закипел, забурлил.
Завертело ладью на веселом ручье.
А я еще посолил. Рюмкой водки долил.
Размешал и поплыл в преисподнем белье.
Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком- оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки,
И дорогу штыком преградит часовой.
— Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Если хочешь — стихами грехи замолю,
Но объясни — я люблю оттого, что болит,
Или это болит, оттого, что люблю?
Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла.
Но кое-как запрягла. И вон — пошла на рысях!
Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.
И наша правда проста, но ей не хватит креста
Из соломенной веры в «спаси-сохрани».
Ведь святых на Руси — только знай выноси!
В этом высшая мера. Скоси-схорони.
Так что ты, брат, давай! Ты пропускай, не дури!
Да постой-ка, сдается и ты мне знаком…
Часовой всех времен улыбнется: — Смотри! —
И подымет мне веки горячим штыком.
Так зашивай мой мешок, да наливай посошок!
На строку — по глотку, а на слова — и все два.
И пусть сырая метель все кроит белый шелк,
Мелко вьет канитель да плетет кружева.
Источник
http://adfave.xyz/stihotvoreniya-aleksandra-bashlacheva-otku…
Источник: https://knigi.mirtesen.ru/blog/43660545481
Загрузка...
