Пульс
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как “Англия, Англия”, “Попугай Флобера”, “История мира в 10 1/2 главах”, “Любовь и так далее”, “Метроленд” и многих других.
Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое.
В своей новейшей книге, опубликованной в …
Артур и Джордж
Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как “Англия, Англия”, “Попугай Флобера”, “История мира в 10 1/2 главах”, “Любовь и так далее”, “Метроленд” и многие другие.
Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое.
В романе “Артур и Джордж” — вошедшем, как и многие другие книги …
Нечего бояться
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как “Англия, Англия”, “Попугай Флобера”, “История мира в 10? главах”, “Любовь и так далее”, “Метроленд” и многие другие.
Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое.
В книге “Нечего бояться” он размышляет о …
Предчувствие конца
Впервые на русском — новейший роман, пожалуй, самого яркого и оригинального прозаика современной Британии. Роман, получивший в 2011 году Букеровскую премию — одну из наиболее престижных литературных наград в мире.
В класс элитной школы, где учатся Тони Уэбстер и его друзья Колин и Алекс, приходит новенький — Адриан Финн. Неразлучная троица быстро становится четверкой, но Адриан держится наособицу: “Мы вечно прикалывались и очень редко говорили всерьез.
А наш новый одноклассник вечно говорил всерьез и очень редко прикалывался”. После школы четверо клянутся в вечной дружбе — и надолго …
Англия, Англия
Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, лауреат Букеровской премии 2011 года за роман “Предчувствие конца”, автор таких международных бестселлеров, как “Артур и Джордж”, “Попугай Флобера”, “История мира в 10 1/2 главах”, “Любовь и так далее”, “Метроленд” и многие другие. Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое.
В …
Предчувствие конца
Когда большая часть жизни позади, людям приятно мысленно возвращаться в прошлое. Вот и герой Барнса, Тони Уэбстер, наслаждаясь заслуженным покоем, с удовольствием вспоминает дела давно минувших дней.
Но неожиданно он получает письмо, которое переворачивает его безмятежную жизнь.
Тони осознает, что в его прошлом была страница, которую он старательно хотел вымарать, и ему это даже удалось… Но прошлое неумолимо — пришло время эту страницу вновь …
Пульс
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как “Англия, Англия”, “Попугай Флобера”, “История мира в 10 1/2 главах”, “Любовь и так далее”, “Метроленд” и многих других.
Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое.
В своей новейшей книге, опубликованной в …
Нечего бояться
В книге “Нечего бояться” автор размышляет о страхе смерти и о том, что для многих предопределяет отношение к смерти, – о вере. Как всегда, размышления Барнса охватывают широкий культурный контекст, в котором истории из жизни великих, но ушедших – Монтеня и Флобера, Стендаля и братьев Гонкур, Шостаковича и Россини – перемежаются с автобиографическими …
Попугай Флобера
Барнс никогда не бывает одинаков — каждая его книга не похожа на остальные. В “Попугае Флобера” он предстает перед нами дотошным исследователем. Предмет его исследования весьма необычен — чучело попугая, якобы стоявшее на столе Гюстава Флобера.
Казалось бы, писатель, изучая биографию собрата по перу, должен сосредоточиться в первую очередь на его творчестве. Барнса же интересует всё — как жил знаменитый создатель “Мадам Бовари”, как в его книгах отразились факты его жизни.
Читать “Попугая Флобера” — все равно что пуститься в интереснейшее путешествие, когда каждую минуту вас ждет …
Предчувствие конца
Когда большая часть жизни позади, людям приятно мысленно возвращаться в прошлое. Вот и герой Барнса, Тони Уэбстер, наслаждаясь заслуженным покоем, с удовольствием вспоминает дела давно минувших дней.
Но неожиданно он получает письмо, которое переворачивает его безмятежную жизнь.
Тони осознает, что в его прошлом была страница, которую он старательно хотел вымарать, и ему это даже удалось… Но прошлое неумолимо — пришло время эту страницу вновь …
Предчувствие конца
Когда большая часть жизни позади, людям приятно мысленно возвращаться в прошлое. Вот и герой Барнса, Тони Уэбстер, наслаждаясь заслуженным покоем, с удовольствием вспоминает дела давно минувших дней.
Но неожиданно он получает письмо, которое переворачивает его безмятежную жизнь.
Тони осознает, что в его прошлом была страница, которую он старательно хотел вымарать, и ему это даже удалось… Но прошлое неумолимо — пришло время эту страницу вновь …
Попугай Флобера
Барнс никогда не бывает одинаков — каждая его книга не похожа на остальные. В “Попугае Флобера” он предстает перед нами дотошным исследователем. Предмет его исследования весьма необычен — чучело попугая, якобы стоявшее на столе Гюстава Флобера.
Казалось бы, писатель, изучая биографию собрата по перу, должен сосредоточиться в первую очередь на его творчестве. Барнса же интересует всё — как жил знаменитый создатель “Мадам Бовари”, как в его книгах отразились факты его жизни.
Читать “Попугая Флобера” — все равно что пуститься в интереснейшее путешествие, когда каждую минуту вас ждет …
Метроленд
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как “Англия, Англия”, “Попугай Флобера”, “История мира в 10 1/2 главах”, “Любовь и так далее”, “Пульс”, “Нечего бояться” и многих других.
Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое.
О “бурных шестидесятых” …
Лимонный стол
В сборнике “Лимонный стол”, как и в “Предчувствии конца”, Барнс показывает героев, которые живут воспоминаниями, причем действительность в этих воспоминаниях трансформируется в угоду их фантазии, тщеславию, чувству самосохранения, наконец. В небольшой рассказ Барнс виртуозно помещает всю биографию персонажа, рисуя ее одним-двумя сочными мазками, при этом делает это с присущим ему мягким юмором, заражая читателя философским отношением к …
Лимонный стол
В сборнике “Лимонный стол”, как и в “Предчувствии конца”, Барнс показывает героев, которые живут воспоминаниями, причем действительность в этих воспоминаниях трансформируется в угоду их фантазии, тщеславию, чувству самосохранения, наконец. В небольшой рассказ Барнс виртуозно помещает всю биографию персонажа, рисуя ее одним-двумя сочными мазками, при этом делает это с присущим ему мягким юмором, заражая читателя философским отношением к …
Предчувствие конца
Когда большая часть жизни позади, людям приятно мысленно возвращаться в прошлое. Вот и герой Барнса, Тони Уэбстер, наслаждаясь заслуженным покоем, с удовольствием вспоминает дела давно минувших дней.
Но неожиданно он получает письмо, которое переворачивает его безмятежную жизнь.
Тони осознает, что в его прошлом была страница, которую он старательно хотел вымарать, и ему это даже удалось… Но прошлое неумолимо — пришло время эту страницу вновь …
Дикобраз
Барнс многогранен, и каждое его произведение не похоже на другое. Дикобраз — роман-притча о природе власти, о том, что история не математика, здесь нет утверждений, не требующих анализа и доказательств.
События разворачиваются в одной из стран Восточной Европы после падения коммунистического режима. Здесь происходит открытый и гласный суд над бывшим президентом, отправленным в отставку.
Кто он — монстр или обычный человек? И если второе — значит, каждый, кто считает себя обычным человеком, может стать …
Как все было
Казалось бы — что может быть банальнее любовного треугольника? Неужели можно придумать новые ходы, чтобы рассказать об этом? Да, можно, если за дело берется Джулиан Барнс. Оливер, Стюарт и Джил рассказывают произошедшую с ними историю так, как каждый из них ее видел.
И у читателя создается стойкое ощущение, что эту историю рассказывают лично ему и он столь давно и близко знаком с персонажами, что они готовы раскрыть перед ним душу и быть предельно откровенными. Каждый из троих уверен, что знает, как все было.
И Барнс в который раз убеждает нас в том, что у каждого — своя правда, свои …
Дикобраз
Барнс многогранен, и каждое его произведение не похоже на другое. Дикобраз — роман-притча о природе власти, о том, что история не математика, здесь нет утверждений, не требующих анализа и доказательств.
События разворачиваются в одной из стран Восточной Европы после падения коммунистического режима. Здесь происходит открытый и гласный суд над бывшим президентом, отправленным в отставку.
Кто он — монстр или обычный человек? И если второе — значит, каждый, кто считает себя обычным человеком, может стать …
Попугай Флобера
Барнс никогда не бывает одинаков — каждая его книга не похожа на остальные. В “Попугае Флобера” он предстает перед нами дотошным исследователем. Предмет его исследования весьма необычен — чучело попугая, якобы стоявшее на столе Гюстава Флобера.
Казалось бы, писатель, изучая биографию собрата по перу, должен сосредоточиться в первую очередь на его творчестве. Барнса же интересует всё — как жил знаменитый создатель “Мадам Бовари”, как в его книгах отразились факты его жизни.
Читать “Попугая Флобера” — все равно что пуститься в интереснейшее путешествие, когда каждую минуту вас ждет …
Лимонный стол
В сборнике “Лимонный стол”, как и в “Предчувствии конца”, Барнс показывает героев, которые живут воспоминаниями, причем действительность в этих воспоминаниях трансформируется в угоду их фантазии, тщеславию, чувству самосохранения, наконец. В небольшой рассказ Барнс виртуозно помещает всю биографию персонажа, рисуя ее одним-двумя сочными мазками, при этом делает это с присущим ему мягким юмором, заражая читателя философским отношением к …
За окном
Барнс — не только талантливый писатель, но и талантливый, тонко чувствующий читатель. Это очевидно каждому, кто читал “Попугая Флобера”. В новой книге Барнс рассказывает о тех писателях, чьи произведения ему особенно дороги.
Он раскрывает перед нами мир своего Хэмингуэя, своего Апдайка, своего Оруэлла и Киплинга, и мы понимаем: действительно “романы похожи на города”, которые нам предстоит узнать, почувствовать и полюбить.
Так что “За окном” — своего рода путеводитель, который поможет читателю открыть для себя новые имена и переосмыслить давно …
Предчувствие конца
Когда большая часть жизни позади, людям приятно мысленно возвращаться в прошлое. Вот и герой Барнса, Тони Уэбстер, наслаждаясь заслуженным покоем, с удовольствием вспоминает дела давно минувших дней.
Но неожиданно он получает письмо, которое переворачивает его безмятежную жизнь.
Тони осознает, что в его прошлом была страница, которую он старательно хотел вымарать, и ему это даже удалось… Но прошлое неумолимо — пришло время эту страницу вновь …
История мира в 10 1/2 главах
“Бегемотов посадили в трюм вместе с носорогами, гиппопотамами и слонами”. Так начинается книга Барнса. Так началась история мира. Что такое история, по Барнсу? Конечно, не набор скучных дат и не перечисление великих событий.
Виртуозно перемещая нас из эпохи в эпоху, Барнс играет образами и ассоциациями, перевоплощаясь то в одного, то в другого героя, меняя интонацию, декорации, жанр повествования.
И мы, словно зачарованные, следуем за автором, и мало-помалу одна новелла нанизывается на другую, один образ связывается с другим. И вот перед нами цельное полотно, пестрое, причудливое — …
Уровни жизни
Новая книга Джулиана Барнса, написанная сразу после смерти его любимой жены, поражает своей откровенностью. Каждый из нас кого-то теряет: мы ссоримся с друзьями, расстаемся с любимыми.
Эта боль остается с нами навечно, но с годами она притупляется. Однако бывают потери другие — необратимые, когда точно знаешь, что в земной жизни больше человека не увидишь.
Что чувствует тот, кто пережил потерю? Ведь оставшемуся надо продолжать …
Глядя на солнце
“Как отличить хорошую жизнь от плохой жизни, от жизни, потраченной зря?” Об этом размышляет Джин, героиня романа “Глядя на солнце”.
Барнс с присущей ему тонкостью прослеживает, как меняется отношение героини к жизни, как она взрослеет, наивность уступает место твердости, а оптимизм и доверие к миру — усталости и разочарованию.
Но что бы ни происходило в жизни героев, солнце продолжает светить. Только одни видят его восход, а другие — …
Уровни жизни
Новая книга Джулиана Барнса, написанная сразу после смерти его любимой жены, поражает своей откровенностью. Каждый из нас кого-то теряет: мы ссоримся с друзьями, расстаемся с любимыми.
Эта боль остается с нами навечно, но с годами она притупляется. Однако бывают потери другие — необратимые, когда точно знаешь, что в земной жизни больше человека не увидишь.
Что чувствует тот, кто пережил потерю? Ведь оставшемуся надо продолжать …
Уровни жизни
Новая книга Джулиана Барнса, написанная сразу после смерти его любимой жены, поражает своей откровенностью. Каждый из нас кого-то теряет: мы ссоримся с друзьями, расстаемся с любимыми.
Эта боль остается с нами навечно, но с годами она притупляется. Однако бывают потери другие — необратимые, когда точно знаешь, что в земной жизни больше человека не увидишь.
Что чувствует тот, кто пережил потерю? Ведь оставшемуся надо продолжать …
Уровни жизни
Эта книга поражает своей откровенностью. Каждый из нас кого-то теряет: мы ссоримся с друзьями, расстаемся с любимыми. Эта боль остается с нами навечно, но с годами она притупляется. Однако бывают потери другие — необратимые, когда точно знаешь, что в земной жизни больше человека не увидишь.
Что чувствует тот, кто пережил такую потерю? Ведь оставшемуся надо продолжать …
Увлекательное здравомыслие
Когда Джулиан Барнс получил в октябре Букеровскую премию, в России многие восприняли это как торжество справедливости — наконец-то дали (писатель номинировался на “Букера” уже в четвертый раз).
Такое с иностранными литературными премиями в восприятии русского читателя бывает крайне редко: Барнс здесь, наверное, самый родной из англичан, он заслоняет Исигуро, Макьюэна, Эмиса.
И роман “Предчувствие конца” оказывается не просто очередной книгой, а как бы долгожданной фиксацией статуса.
Сюжет такой: в начале 60-х в школе сходятся четыре мальчика-интеллектуала. Один из них, Тони,— рассказчик. Двое, Алекс и Колин,— скорее фон. Четвертый, Адриан,— единственный, у кого подростковое умничанье переходит в настоящий ум.
Он к месту цитирует Камю, глубоко рассуждает об истории, очаровывает одноклассников и учителей и идет к большому будущему. Закончив школу, герои расходятся каждый своей дорогой. Тони заводит роман со слишком своенравной девушкой Вероникой и расстается с ней.
Вскоре она начинает встречаться с Адрианом, а раздосадованный рассказчик теряет их из виду. Чуть позже Тони узнает, что Адриан покончил с собой. Жизнь героя от этого не слишком меняется — за три страницы он взрослеет, женится, разводится, стареет. На этом кончается первая часть.
Во второй пожилой Тони возвращается к воспоминаниям об Адриане и понимает, что все было гораздо сложнее и больнее, чем казалось ему последние сорок лет.
В принципе, “Предчувствие конца” — о том же, о чем Барнс пишет всегда.
О том, что история человека устроена так же, как история человечества, она — не линейна, и чтобы понять, что произошло, рассказывающий должен очистить рассказ от лжи, причем не только чужой, но и своей собственной.
Что это рассказывание истории — вроде бы не то, ради чего человек живет свою суетливую жизнь, но в конце этой жизни именно оно и становится важным.
Все это для читателей Барнса — известные вещи, но “Предчувствие конца” все равно читается вполне увлекательно. Барнс тут работает на очевидном, но эффективном приеме ложного отождествления. Читатель чересчур верит обаятельному рассказчику, говорящему “мы — все такие”, чтобы потом узнать про себя нечто неприятное.
Этот текст отчетливо вписывается в барнсовскую антиромантическую концепцию: человек в его книжках всегда воспринимает себя как носителя сложности в относительно простом мире и всегда оказывается неправ. Однако крушение иллюзий не оборачивается ни другими — негативными — иллюзиями, ни открытием шокирующей правды.
Правда открывается, но ценна она не сама по себе, а своим разоблачающим отражением на человека — голого и простого.
Лучшие романы Барнса доказывали, что и такая скучная вещь, как здравомыслие, может быть интеллектуально-привлекательной, даже волнующей.
Однако постепенно оказывалось, что пронзительная едкость в его книжках важнее, чем сам ее объект — будь то любовь, политика, взросление, национальная культура, что угодно.
Барнс говорит о том, как смотреть, а что видеть оказывается не так уж важно. Поэтому в какой-то момент его разоблачениям перестаешь верить.
Это, конечно, немного смешной аргумент, но Барнс такой писатель, что если с ним возможны отношения — то только очень личные.
Даже в России есть пусть не поколение, но вполне заметная группа читателей, для которых “История мира в 10 с половиной главах” стала открытием такой вещи, как постмодернизм, а “Метроленд” — главным романом взросления. Поэтому разочарование тут тоже — будто в родственнике.
А разочаровывает “Предчувствие конца” не только потому, что это повторение уже много раз сказанного. Дело скорее в другом. Это в большой степени роман о старении, и старение тут становится свойством самого текста.
У Барнса оно выражается не в резонерстве, жалобах или сентиментальности. Скорее в том, что из тела выпирают кости, конструкция писания оказывается гораздо заметнее и истории героев, и философии автора. И смотреть на это грустно.
Джулиан Барнс. Предчувствие конца. Пер. Е. Петровой. М.: Эксмо, 2012
Джулиан Барнс, "История мира в 10 1/2 главах"
?
happy_book_year (happy_book_year) wrote in chto_chitat, 2010-03-31 00:17:00 happy_book_year happy_book_year chto_chitat 2010-03-31 00:17:00 Categories:
- Литература
- Путешествия
- История
- Cancel
“ученые — те тоже крепкий народ. Сидят и читают все книги, какие только есть на свете. И еще обожают спорить о них. Некоторые из этих споров, — она подняла глаза к небу, — длятся тысячелетиями. Похоже, что споры о книгах помогают их участникам сохранять молодость”.
“Секс — не спектакль (в какое бы восхищение ни приводил нас собственный сценарий); секс напрямую связан с правдой. То, как вы обнимаетесь во тьме, определяет ваше видение истории мира. Вот и все — очень просто”.
Во-первых, это не роман в 10 глав. Но, и не сборник из 10 рассказов.
Каждую из глав можно читать, как отдельное, полноценное произведение, но при том, каждое из них нет-нет, да имеет зацепочку, чтобы связать все истории воедино.
А по сути – 10 глав “Истории мира” – это стилистическая игра, в которой были заданы два примитива: вода и, собственно, мировая история. Джулиан Барнс набрал в своей партии, кажется, все 900 очков из ста возможных.
“Человек по сравнению с животными — существо недоразвитое. Мы, конечно, не отрицаем вашей смышлености, вашего значительного потенциала. Но вы пока еще находитесь на ранней стадии развития. Мы, например, всегда остаемся самими собой: вот что значит быть развитыми. Мы такие, какие есть, и мы знаем, кто мы такие.
Вы же не станете ждать от кошки, чтобы она залаяла, или от свиньи — чтобы она замычала? Но именно этого, выражаясь фигурально, мы научились ожидать от представителей вашего вида. То вы лаете, то мяукаете; то вы хотите быть дикими, а то — ручными.
О поведении Ноя можно было сказать только одно: вы никогда не знали, как он себя поведет”.
Открывается книга безумно смешной, ернической, сатирической главой “Безбилетник”, которая повествует нам о событиях Сотворения мира v2.0. Т.е. об истории Великого Потопа.
О том, каков был Ной, почему бы не сделать Ковчег из чего-нибудь кроме дерева гофер, какого быть безбилетником на корабле, и какой был вкус у единорога.
“Он был крупный человек, этот Ной, — размером с гориллу, хотя тут сходство кончается.
Капитан флотилии — посредине Путешествия он произвел себя в Адмиралы — был равно неуклюж и нечистоплотен. Он даже не умел отращивать собственные волосы, разве что вокруг лица, — все остальное ему приходилось укрывать шкурами других животных.
Поставьте его рядом с самцом гориллы, и вы сразу увидите, кто из них более высоко организован — а именно грациозен, превосходит другого силой и наделен инстинктом, не позволяющим ему вконец обовшиветь.
На Ковчеге мы постоянно бились над загадкой, почему Бог избрал своим протеже человека, обойдя более достойных кандидатов. Случись иначе, животные прочих видов вели бы себя гораздо лучше. Если бы он остановил выбор на горилле, проявлений непокорства было бы меньше в несколько раз, — так что, возможно, не возникло бы нужды и в самом Потопе”.
Финальная глава “Сон”, как бы логически завершает историю, описывая один локальный, интимный конец света – хроника праздной жизни в Раю. Каждая из глав, как я уже сказал выше, так или иначе связана с водой, в любых ее проявлениях: от материально мокрых, до символически эфемерных.
Тут и захват морского круизного лайнера, на котором попсовый историк-телеведущий, должен прочитать свою самую необычную лекцию: объяснить заложникам историческую логику их смертям. Тут и паломничество к вершине горы Арарат в поисках Ковчега (2шт. [не Ковчегов, а поломничеств]). И галлюциногенная пост-апоклиптика на утлом суденышке в открытом море.
Здесь повторяющееся фантасмагорическое путешествие двух монахов иезуитов: сначала трагедия, затем фарс экранизации. Здесь и попытки самого Барнса понять, что же такое есть Джулиан Барнс. В общем, всего хорошего и понемножку.
“Там, где Аманда усматривала божественный смысл, разумный порядок и торжество справедливости, отец ее видел лишь хаос, непредсказуемость и насмешку. Но перед глазами у обоих был один и тот же мир”.
Из всех глав я бы выделил, особо понравившиеся мне, первую – как минимум, из-за здорового смеха. Главу – стилизацию под средневековый документ (так же утомительно, как и “Остров накануне” Эко, но объемом меньше, а потому больший кайф от стилизации).
Главу о том, как астронавт на Луне глас Божий услышал: “Найди ковчег” и отправился искать его. И изумительную “двухступенчатую” главу о потерпевших крушение пассажирах фрегата “Медуза” и, соответственно, о картине Жерико “Плот “Медузы”.
Первая часть – шокирующая, болезненная хроника самого крушения, бытия на плоту и спасения (все выписано настолько ярко, что почти на себе ощущаешь нестерпимую жажду, палящее солнце, разъедающую кожу морскую воду); вторая – почти “монографическое” описание истории создания картины Жерико и судьбы его произведения.
Это действительно мастерски написанная книга, в которой порой ловишь себя на том, что считаешь страницы до конца главы, но потом и не замечаешь, как прочитал всю книгу от корки, до корки. 10 морских и не очень историй, 10 мотивов прожить историю мира, 10 захватывающих путешествий.
“И тогда люди поверят в миф о Бартли, порожденный мифом об Ионе. Потому что суть вот в чем: миф вовсе не отсылает нас к какому-то подлинному событию, фантастически преломившемуся в коллективной памяти человечества; нет, он отсылает нас вперед, к тому, что еще случится, к тому, что должно случиться.
Миф станет реальностью, несмотря на весь наш скептицизм”.
Читать книгу Джулиана Барнса:
“История мира в 10 1/2 главах”
Читать онлайн "Мировая художественная культура. XX век. Литература" автора Манн Юрий Владимирович – RuLit – Страница 12
Ярким примером ризомы является текст «Бесконечного тупика» (1988) Д. Е. Галковского, состоящего из огромного количества цитат: каждый фрагмент – примечание к какому-либо фрагменту. Текст «Книги Мануэля» (1969-1972) Х.
Кортасара разорван на клочки, фрагменты, «листочки». Герои делают вырезки из газет, вставляют эти коллажи в текст, что усиливает впечатление общей хаотичности и бессистемности.
Герой романа Малькольма Брэдбери «Профессор Криминале» (1992) – профессор, читающий лекции о постмодернизме.
Криминале – воплощение потребительской цивилизации, когда «вокруг всего полно и в то же время удивительно пусто, когда половина человечества либо голодает, либо воюет, а вторая половина шляется по магазинам».[23] Это скорее не человек, а маска с невнятным содержанием, но блестящей внешностью знаменитого философа.
В знаменитом постмодернистском романе Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник…» (1979) сюжетная фабула сведена к попыткам написать и прочитать роман.
Читатель, он же соавтор произведения и его потребитель, постоянно натыкается на факты подмены текста, его незавершенности, неспособности предстать законченным произведением.
Каждый раз ему приходится начинать чтение других романов: итальянский роман подменен польским, потом возникают японцы, индейцы, Киммерия, фиктивная научная дискуссия, посвященная фиктивной же киммерийской литературе.
Итало Кальвино (1923-1985), итальянский писатель, эссеист. Родился 15 октября 1923 г в Сантьяго-де-Лас-Вегас (Куба), но воспитание получил в Италии. Во время Второй мировой войны участвовал в итальянском Сопротивлении. В 1945 г. получил ученую степень в Туринском университете. В 1947 г.
выпустил первую книгу – «Тропа паучьих гнезд». В конце 1960-х гг. Кальвино увлекся структурализмом (романы «Замокскрестившихся судеб» (1969); «Невидимые города» (1972); «Когда однажды зимней ночью путник…» (1979), сборник рассказов «Под ягуаровым солнцем» (опубл. 1986)).
Сборник эссе «Дорога на Сан-Джованни» вышел посмертно в 1993 г.
В целом, для постмодернистской эстетики характерно совмещение достижений различных культурных эпох. Особенность постмодернизма в том, что он, подводя итоги существующим в истории идеям, лишает при этом традиционные ценности ореола незыблемости.
Один из героев романа Джулиана Барнса «История мира в 10 с половиной главах» (1989) – древесный жук – рассказывает о Ноевом ковчеге, доказывая свое умственное и нравственное превосходство над человеком.
Десять с половиной глав этой книги поначалу кажутся совершенно разрозненными, но по мере прочтения все эпизоды постепенно складываются в единую картину «бесконечно повторяющейся истории».
Джулиан Барнс (р. 1946) – крупнейший писатель-постмодернист. В 1968 г. окончил Оксфордский колледж, работал обозревателем, литературным редактором, телевизионным критиком. В 1980 г. под псевдонимом Дэн Каванах издал первые книги.
Известность принес «Попугай Флобера» – роман-биография Гюстава Флобера (1985). Роман «История мира в 10 с половиной главах» стал классикой постмодернизма и был включен в списки обязательного прочтения многих университетов разных стран.
В другом романе Барнса «Англия, Англия» (1998) ставится острый вопрос о замене подлинного искусственным.
Это иронично рассказанная история о бизнесмене, купившем остров, чтобы построить на нем миниатюрную копию Англии со всеми ее достопримечательностями, для того чтобы туристы не обременяли себя лишними переездами и хлопотами.
Что такое «массовая литература»?
Идея разграничения двух типов литературы возникла еще у Ф. Шиллера («О наивной и сентиментальной поэзии» (1795-1796)). Исследование понятия «массовая литература» с самого начала сталкивается с проблемой точного определения этого термина. Ведь в современном обществе «массовым» становится буквально все: и культура, и производство, и зрелища, и средства информации.
В определение «массовая» вкладываются значения: «популярная», «бульварная», «коммерческая», то есть массовая литература – это всегда литература как минимум вторичная по отношению к «высокому», «серьезному», «элитарному» искусству.
В литературоведении традиционно выделяются так называемые «шедевры» мировой литературы, произведения, вошедшие в «литературный канон», то есть безоговорочно относящиеся к «высокой литературе».
К «массовой литературе» в этом случае относятся практически все прочие литературные произведения – любовные романы, беллетристика, «наивная» литература, большинство детективов и т. д.
Постмодернизм внес новый акцент в понимание этой проблемы. В 1967 г. семиотиком Ю. Кристевой (р. 1941) был введен термин «интертекстуальность» – понятие постмодернистской эстетики, определяющее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой. Термин был введен на основе анализа концепции «полифонического романа» М. М. Бахтина.
В понимании Р. Барта, «каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собою новую ткань, сотканную из старых цитат».
[24] В статье «Смерть автора» (1968) ученый утверждал, что эпоха авторской литературы завершилась: «Теперь мы знаем, чтобы обеспечить письму будущность, нужно опрокинуть миф о нем – рождение читателя приходится оплачивать смертью автора».[25] Главную роль играет читательское восприятие.
В этом контексте любая литература воспринимается как массовая.
Американский исследователь Р.
Браун предлагает разделить «высокую» и «массовую» литературу по принципу «изобретательности» (invention) и «предсказуемости» (convention):: в настоящей литературе преобладает «изобретение», свободное художественное мышление, создающее своеобразный образ мира; в массовой – доминирует штамп, ее поэтика предсказуема, так как не является способом независимого эстетического познания, будучи строго ограниченной рамками представлений аудитории. Р. Браун в отдельное направление выделяет фольклорную литературу.
Согласно концепции литературного поля П. Бурдье, во второй половине XIX в. литературное поле стало независимым от религии и государственного контроля. В этот период возникли субполе массового производства, которое преследует краткосрочную коммерческую выгоду, и субполе элитарного производства, которое выбирает особую авторскую стратегию, чтобы отличаться от всего уже существующего.
В современном литературоведении распространена идея синтеза двух типов литератур. В произведениях «массовой» литературы можно выявить элементы литературы «высокой» в использовании цитат, обращении к знаменитым литературным героям, образам писателей-классиков.
В этом случае массовая литература апеллирует к устоявшейся традиции, которую образует высокая литература прошлого. Между тем классическими (каноническими) стали те произведения, которые когда-то воспринимались как нечто совершенно новое, не похожее на предыдущее.
«Ценность теории или произведения искусства… возникает исключительно от операции переоценки ценностей, которую они совершают и которая встраивает их в культурную традицию.
Только потому, что такая интеграция в культурную память произошла, в этих культурных произведениях находят глубину, тонкость или вечную правду, которые, впрочем, отнюдь не реже можно встретить в разговорах с людьми, совершенно не имеющими отношения к культуре».[26]
вернуться
Брэдбери М. Профессор Криминале. – М., 2000. – С. 49.
вернуться
Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М., 1989. – С. 88.
вернуться
Гройс Б. Утопия и обмен. – М., 1993. – C. 119.
Читать
Владислав Зайцев, Е. Олесина, О. Стукалова, Юрий Манн
Мировая художественная культура. XX век. Литература
Часть 1
Литературный процесс в странах Западной Европы, Северной и Латинской Америки, Австралии в XX в.1
«Век XX – век необычайный»
- Я на мир взираю из-под столика.
- Век XX – век необычайный!
- Чем столетье интересней для историка,
- Тем для современника печальней.
Николай Глазков. Лез всю жизнь в богатыри да в гении (1937)[1]
«Не календарный – настоящий» XX век начался для большинства стран мира на 13 лет позже 1901 г. – с первыми выстрелами Первой мировой войны. Новый век начал с кровопролития.
Затем последовали революции, разрушившие тысячелетний уклад жизни, гражданские войны, Вторая мировая война (1939-1945 гг.), открывшая перспективу тотальной атомной катастрофы. Предчувствие грядущего кризиса появилось уже в конце XIX в.
Особенно остро оно воплотилось в философии Фридриха Ницше.
Фридрих Ницше (1844-1900) – выдающийся немецкий философ. Деятельность Ницше оборвалась в 1889 г. в связи с душевной болезнью. В «Рождении трагедии из духа музыки» (1872) он противопоставил два начала бытия: «дионисийское» (жизненно-оргиасти-ческое) и «аполлоновское» (созерцательно-упорядочивающее).
Философ выступал с критикой культуры («По ту сторону добра и зла» (1886)).
В мифе о «сверхчеловеке» культ сильной личности сочетался с романтическим идеалом «человека будущего» («Так говорил Заратустра» (1883-1884); «Воля к власти» (1889-1901)), бросившего вызов европейской просветительской идеологии, основанной на позициях рационализма, гуманизма, демократизма.
Заявление Ницше о «гибели всех богов» стало свидетельством величайшего сдвига в человеческом сознании, который осуществлялся в XX в.
Господствующие несколько веков идеи целесообразного мира, торжества разума и морали оказались не в состоянии объяснить изменения, произошедшие в общественной и духовной жизни Европы, когда «культура из европейской стала мировой, открыв для себя цивилизации с иным видением мира. Наука, раздвинув рамки познанного …начала искать иррациональные опоры своему рационализму.
Искусство, до предела сблизившись с действительностью в своем реализме, встало перед реальной угрозой самоуничтожиться, растворившись в действительности, и отшатнулось к противоположной крайности – к программе «искусства для искусства»».[2]
XX век в искусстве начинается с манифестов авангардистов различных течений, групп, школ. Они заявляли, что отказываются от традиции, от классического художественного опыта, оказавшегося в кризисе.
Авангардное искусство стремилось к открытию новых средств выразительности, к утверждению новой истины, возможно, непостижимой, странной для толпы обывателей, но ясной для художника. Такое направление в искусстве XX в.
принято обозначать термином «модернизм» – общее название направлений искусства и литературы конца XIX – начала XX в. В широком смысле охватывает кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм, абстрактное искусство, функционализм и т. д.
, то есть все авангардистские направления, противопоставившие себя традиционализму в качестве единственно истинного «искусства современности».
Писатели-модернисты особенно точно отразили кризисные явления в жизни современного им общества, передав ощущение бессилия человека перед лицом пугающего своей абсурдностью мира, выразив чувство тоски обреченного на одиночество художника, которому открывается «бездна, невидимая другим» (В. Н. Лосский). В художественном мире модернизма преобладают мрачные краски предчувствия конца, ожидания неминуемой гибели, даже воли к смерти. Но, как отмечает Б. Л. Пастернак в романе «Доктор Живаго», «искусство… неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь».
Картина обреченности мира в модернистских произведениях дополняется образами будущего обновления, радостной встречи с новой эпохой человеческого братства, гармонии, правды и красоты. Неслучайно многие модернисты приветствовали революционные события в России и других странах, взывали к очистительной «буре восстания», способной разрушить «сытый мир» буржуа.
Между тем утопии, реально осуществленные в ходе революций и гражданских войн, обернулись ужасом тоталитаризма: концлагерями, физическим уничтожением неугодных, бесконечным унижением личности и безнаказанностью власти, которая, по меткому выражению известного литературного критика С. Б. Рассадина, «ломала через колено хозяйственного крестьянина и независимого интеллигента, для пущего страху хватая и прочих, кто подвернулся под руку, карающую с расчетливой неразборчивостью».[3]
Тоталитаризм породил чудовищное явление конформистской, раболепной литературы (и искусства в целом), когда книги становились инструментами духовного манипулирования людьми, а писатели гордились тем, что «никогда не отклонялись от линии партии». Страх перед властью демонизировал души. Так, крупнейший китайский писатель XX в. Ба Цзинь
Загрузка...
