Аделина адалис стихи: читать все стихотворения, поэмы поэта аделина адалис – поэзия

Все стихи Аделины Адалис

Осенний зной сиял над головой;

Мой бpигадиp стоял на буpовой;

О будущей pаботе pазговоp

Мы с ним вели без хитpостей и ссоp

И вдpуг он pассеpдился ‒ «Не чуди!

Чего смеешься? Выпивши, поди!»

‒Дpуг не сеpдись, ‒ всё веpтится кpугом!

Есть человек ‒ ты с нею не знаком, –

Смеялись мы над каждым пустяком,

Мы пошутили: «помни о слезах»…

Пpипоминаю искоpку в глазах,

Бег молнии по pозовому pту,

На подбоpодке нежную чеpту… ‒

И мастеp мой, pугнувшись, отошёл,

И знойный день стал тёмен и тяжёл.

«Какая чушь!» ‒ мне думалось тайком.

Меня назавтpа вызвали в pайком.

Паpтсекpетаpь пускал из тpубки дым,

Окно казалось сине-золотым,

Он свой блокнот на солнышке веpтел,

И стpанный хмель мне в голову влетел,

И шмель влетел в pаскpытое окно!

И все гуденьем сделалось полно,

А шмель дpожал и, сдеpживая дpожь,

На бомбовоз был кpошечный похож!..

Товаpищ секpетаpь сказал любя:

‒ Ответственный участок ждёт тебя…

Да ты, бpат, пьян… чего смеешься, бpат?

Тебе не шутки, дело говоpят!

‒ Дpуг, не сеpдись, я помню о дpугом.

Дpуг, не сеpдись ‒ всё кpужится кpугом! ‒

Дpуг, почему ты с нею не знаком?

Смеялись мы над каждым пустяком,

Мы пошутили: «помни о слезах»,

Пpипоминаю искоpку в глазах,

Бег молнии по pозовому pту!

На подбоpодке нежную чеpту!

И секpетаpь стал холоден со мной,

А ночью был гул моpя под луной,

Звук флейты плыл, и долгий ветеp дул,

И гpустно было посланным в аул…

Вот Маpдакяны, светлое село,

Плоды гpаната стоят pубль кило,

Стеклянным блеском золотит заpя

Безлиственные ветви инжиpя,

Пустыpь за pиком веpеском заpос,

Кpичит кукушка ‒ дикий паpовоз…

Здесь можно выжить, если будешь твёpд…

Сегодня ночью pазpазился ноpд.

Ноpд гнет деpевья и кустаpник pвёт,

Сpывает план стpоительных pабот,

Откpоешь двеpи ‒ с лестницы летишь,

Летит, летит листва железных кpыш!

Один, баpкас пpобился ‒ катеp спас,

Дpугой баpкас pазбился о баpкас…

Ноpд об столбы мне pасшибает гpудь,

Ноpд не дает мне воздуху глотнуть,

Бьёт по губам меня сухим песком,

Кpичит глухим насмешливым баском:

‒ Всё уничтожу, всё ‒ pазpыв-тpава, ‒

Чего смеешься, дуpья голова?..

‒ Не подходи, я помню о дpугом!

Не подходи, всё кpужится кpугом!

Есть человек, ты с нею не знаком,

Смеялись мы над каждым пустяком,

Мы пошутили: «помни о слезах».

Пpипоминаю искоpку в глазах,

Бег молнии по pозовому pту,

На подбоpодке нежную чеpту…

И ветеp отступил и вдpуг затих,

И pыбаков встpечают дети их,

И женщины, смеясь, пекут пиpог,

И стаpики уселись на поpог,

И pыбаки, покушав сдобы, спят,

А на веpевках pыбы их висят…

А я стою на камне голубом,

К степному солнцу пpижимаюсь лбом,

Не в силах я пpиятелей встpечать,

Мне тpудно на вопpосы отвечать, ‒

Я, как пpославленный поэт Гафиз,

Вдpуг начинаю плакать и кpичать:

Дни пpолетают ‒ я не вижу дня,

Ночь ‒ это моpе чёpного огня.

Потpескалась лазуpь глазных белков,

Гpудь, pуки, ноги ломит у меня!

Для человека создан теплоход,

Автомашина знаки подаёт,

По pасписаньям ходят поезда,

Тебя, быть может, пpимет самолёт!

Я в дом вхожу, бpосаюсь на кpовать,

И слёз, и стонов не хочу скpывать!

Не допусти меня сойти с ума,

Я должен стpоить светлые дома,

Моя доpога твёpдая пpяма, ‒

Не убивай меня пока, любовь,

Не допусти меня сойти с ума!..

1936

Источник: https://45parallel.net/adelina_adalis/stihi/

Восьмистишия

I

Отрочество, зрелость, увяданье — Годы жизни памятной, одной. Детство же — не память, а преданье: Жизнь иная, целый мир иной. Там не я в зелёном непокое Летнего, где всё кружилось, дня: Это существо совсем другое, Вновь теперь зовущее меня!..

II

В строящихся зданиях люблю Первые отверстия для окон: Старая тоска по кораблю, Думы о скитании далёком… Предзнаменованиями бурь Свежая пробоина зияет, Экваториальная лазурь В четырёхугольниках сияет.

III

Много я изъездила дорог — Радостных пейзажей в мире мало. Что меня тревожишь, ветерок? Разве начинается сначала? Край ещё неведомый, иной Заново предчувствую, как прежде! Разве география виной Этому волненью и надежде?.

IV

… То особый чтения урок: Что за чудо книжная страница! Вдруг глядишь — за частоколом строк Глубина туманная таится: В ней определяются едва Образы не более крупинки; Там, где обрываются слова, Вьются потаённые тропинки…

V

Вижу красный, жёлтый и зелёный — Светофора древняя краса… Там рубины, зрелые лимоны, Там фосфоресцируют леса… Пламя отражается в бассейнах, Только не хватает тростника, — Это лишь асфальт ночей осенних, Чёрный и блестящий, как река.

VI

Всё гремели до утра телеги: Дыни, тыквы, яблоки везли; Детям снились странствия, побеги, Смутно представлялись корабли… На заре, как дальний дух пожара, Жёлтый зной… Коробка на столе С этикеткой, где турчанка Зара Курит над Босфором наргиле.

VII

Улицы московские горды, Но порой по вечерам пустынны: В них видать памирские гряды И Тяншаня горные теснины. Хмурые твердыни; вдоль дорог Грозные красоты без кокетства, Жёлтый свет и тёмный ветерок — Индии внезапное соседство!

VIII

В тех горах, у диких тупиков, Есть уютно-городское что-то; Голый камень чёрен и суров, А меж тем заночевать охота!.. В тех домах — ни окон, ни дверей. Всё же местность кажется родною: Будто город юности моей, Время перед ужином весною.

IX

Есть ещё долина у реки — Луг удобный, длинный и зелёный. Там летают майские жуки, А в воде виднеются тритоны. Солнцем пронзена речная гладь, Как в научной книге на картинке, — Всё в этой прозрачности видать: Пауков, и рыб, и камышинки!

X

Есть ещё какое-то одно В тишине, звенящей без умолку, Ставнями закрытое окно, — Солнце прорывается сквозь щёлку. Открывать ужели не пора? Может быть, за ставней золотою Пальма Перу прячет веера, Переодевается ветлою?.

XI

Я лишь привыкала жить на свете — Этот дед мне был уже знаком. Все преувеличивают дети, — Мы его считали стариком. Старюсь я… Он — прежний на покое! Вот умру, а он в моей стране Пусть живёт!.. Тут что-то есть такое, Что и грустно и отрадно мне.

XII

Кто-то, глубоко во мне живущий, Знает много песен и стихов, С лёгкостью, лишь гениям присущей, Рифмы он подсказывать готов. Но, живя не по его законам, В тяжести коснея, как скала, Все ловлю я слухом напряжённым: Верно ли подсказку поняла?

XIII

Люди в храмах создавали бога В поте лиц и хрипе , Подгоняли тружеников строго Злой шаман и праздный теософ. В бубен били и взывали к звёздам, — Сто веков ошибок и обид… А бессмертный будет нами создан И миры иные сотворит!

XIV

Жизнь полуиссякшая моя Рано оказалась у предела… Плод пережитого бытия — Кажется, душа во мне созрела? Летним этим вечером опять Тайно я по странствиям тоскую… Самое бы время начинать Жизнь одушевлённую, вторую!

XV

Нет, мы не рождаемся с душой: Жизнью вырабатываем душу. Этою поправкой небольшой Древнюю иллюзию разрушу… Грустному преданью старины — Вымыслу о бренности не верьте: Смертными на свет мы рождены, Чтобы зарабатывать бессмертье!

Источник: https://poemata.ru/poets/adalis-adelina/vosmistishiya/

Любовь не из учебника. Последняя поэма Аделины Адалис

Сегодня никто не помнит эту девочку, но каждый из нас с первого аккорда узнает песню на ее слова.

Я даже не знаю, с чего начать рассказывать эту историю, грустную и напряженную, как звон одинокой струны. Она тянется вот уже сто лет, эта тихая, почти неслышная, но очень тугая история, вокруг которой закручен сумасшедший ХХ век с его пропастями и вершинами. 

Вот маленький отрывок из театральной рецензии на аристократический балет, который весной 1893 года давали в Петербурге сразу же после «Le mari de la veuve», «Мужа вдовы», салонной комедии Александра Дюма:

«Въ танцахъ пьерро и арлекиновъ отличились г-жа Лопухина и Висковатова і гг. Половцовъ и Вревскій».

Танец пьеро и арлекинов был настолько хорош, что рецензия чуть ли не целиком вошла в большую книгу театроведа А.Плещеева «Наш балет». И это все, что осталось нам с вами сегодня от тоненькой и гибкой балерины Висковатовой. Балет эфемерен, как бабочка — до тех пор, пока его не начали снимать на пленку, жизни в нем было — на один спектакль. 

Мы не знаем даже, как ее звали, хорошенькую балерину Висковатову, мать нашей сегодняшней героини. Благодаря тому, что в нынешних энциклопедиях есть ее дочь, знаем имя и фамилию мужа — Алексей Висковатов, блестящий, думается, но безденежный молодой человек, революционер, отчаянная голова.

Вот она, наша героиня. Аделина Висковатова, после удочерения — Аделина Ефрон, в печати — Аделина Адалис, последняя любовь Валерия Брюсова, хорошая поэтесса, забытая читателями.

Читайте также:  Краткое содержание пьесы «Ревизор» по действиям (Н. В. Гоголь)

После революции 1905 года он был сослан в рудники, где и умирает от воспаления легких, а вскоре умирает и тоненькая Висковатова — времена настают неблагоприятные для балерин. Всего-то и остается от них — пару строчек в театральной книжке, полицейские отчеты и маленькая Аделина Алексеевна Висковатова, худенькая девочка с огромными глазами.

Ее удочерили бабушка с дедушкой Ефроны, родители балерины. О бабушке, опять же, мы ничего не знаем, а вот дедушка Ефим тоже остался строчкой в истории литературы — известны два его письма Чехову. Первое начинается так:

«Глубокоуважаемый собрат! Простите великодушно, что совершенно незнакомый Вам и вообще мало известный писатель позволяет себе обратиться к Вам с нижайшей просьбой.

Не стану я Вам рассказывать про судьбу маленького, неизвестного писателя: она всякому пишущему довольно известна. Пробиваюсь я корреспонденциями в некоторые русские газеты, переводами с русского и французского на немецкий, в том числе некоторых из Ваших рассказов и очерков Горького для венских литературных журналов. Знаете ли Вы, что такое неудачник?

Смешно и грустно! Всегда я опаздываю на 5 минут! Перевожу «Слепого музыканта» Короленко, обращаюсь к издателю с предложением, — и мне отвечают, что на днях у другого переводчика взяли манускрипт! Это один случай из целого ряда подобных! Теперь я намерен перевести Ваши одноактные комедии-шутки на немецкий язык. Как малый к великому я обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой: дайте мне ауторизацию на эти переводы!!!»

Валерий Брюсов, король поэтов

Так что Аделина росла в семье литературно-театральной, и дорожка в поэзию была ей нетяжела. В двадцатом она приезжает в Москву — и попадает на занятия к Брюсову.

Это он молодой. Дьявольски красив. Аделина его таким не видела. Когда она стала его ученицей, он был гораздо старше. Но все равно — красив. А какая бездна в нем!

Человек, с которого в России начался символизм.

Первый из классиков, принявший революцию, поэт, взявший на себя смелость учить других поэтов, автор поэтических книг, которые с первого дня своего существования становились поэтическими учебниками.

Человек, вобравший в себя всю культуру века ушедшего — и поставивший ее на службу веку приходящему. Рядом с таким теряют голову. Адалис ее и потеряла.

Валерий Брюсов, двадцатые годы

Потерял и он. Имя Аделины Адалис венчает стихотворный «донжуанский список» Брюсова: последний сонет из четырнадцати, посвященных самым важным в его жизни женщинам, называется «Последняя» и обращен к Аделине:

Да! Ты ль, венок сонетов, неизменен? Я жизнь прошел, казалось, до конца; Но не хватало розы для венца, Чтоб он в столетьях расцветал, нетленен. Тогда, с улыбкой детского лица, Мелькнула ты.

Но — да будет покровенен Звук имени последнего: мгновенен Восторг признаний и мертвит сердца! Пребудешь ты неназванной, безвестной, — Хоть рифмы всех сковали связью тесной. Прославят всех когда-то наизусть.

Ты — завершенье рокового ряда: Тринадцать названо; ты — здесь, и пусть —

Четырнадцать назвать мне было надо!

Аделина — а ей чуть больше двадцати — теперь подруга величайшего из поэтов. Он любит ее так, как обычно любят на склоне лет: слепо и без условностей.

Адалис входит во все поэтические и государственные структуры, куда входит и Брюсов, занимает там посты чуть ниже брюсовских, решает за него вопросы и едва ли не подписывает бумаги. В Высшем литературно-художественном институте, в котором ректорствует Брюсов, Адалис ведет все дисциплины, которые должен был вести сам мэтр.

Москва, Поварская, 52. Тогда — Высший литературно-художественный институт им.Брюсова.

Студенты недовольны, ругаются и бузят. Несколько раз вызывают в аудиторию самого Брюсова: мы не хотим учиться у Адалис! Их можно понять: кто она такая, сопливая девчонка, ровесница своих учеников, ни одного хотя бы сборника на счету, чем заработала право стоять за кафедрой? Брюсов за свою Адалис готов вышвырнуть из института всякого, поэтому буза затихает.

В 1924 (внезапно… это всегда внезапно, когда ты любишь) умирает Брюсов. Пишут — крупозное воспаление легких.

Оно всегда приходит как-то вовремя, смертельное воспаление легких, когда поэт разуверился в своей поэзии, в деле, которому служил, во времени, в котором, кажется, ошибся, в надеждах, которые вот-вот — и это уже очевидно — рухнут, и не только у Брюсова.

Похороны Брюсова, многочисленные и драматические, превратились в печальную демонстрацию.

Аделина — так вспоминают даже нелюбившие ее студенты ВЛХИ — просто почернела от горя. Скорбь ее была так искренна и так велика, что ей простили все — она его любила на самом деле. Оставаться в Москве, на всех этих постах, во всех этих стенах — из которых ее вскоре и так прогнали бы, чего уж там — она не могла.

Аделина Адалис, тридцатые годы

Дальше — не жизнь, а скороговорка. Аделина уезжает в Среднюю Азию корреспондентом. Книга очерков «Песчаный поход». Долго скитается по пустыням и жарким городам Туркестана.

Фантастическая повесть «Абджет Хевез Хютти». Стихи. Сборник «Власть».

О ней впервые начинают говорить серьезно в Москве — Адалис восхищается сам Осип Мандельштам, и в поздних его стихах точно видно — учится, учится у Адалис.

И вот она, ниточка, та самая струна, звенящая сегодня каждому. Аделина много переводит — Насир Хосров, Джами, Физули, Рабиндранат Тагор…

Кто их сегодня читает, кроме специалистов? Переводы ее хороши — Брюсов был бы доволен, но — кому?

Аделина Адалис, пятидесятые

Спустя двенадцать лет после того, как Аделина Адалис умрет в Москве, ее перевод «Последней поэмы» Рабиндраната Тагора попадется на глаза Алексею Рыбникову.

«В 1970 году была написана мелодия, которую долгое время никуда не удавалось пристроить.

И однажды, взяв с полки роман Рабиндраната Тагора «Последняя поэма», завершавшийся стихами в переводе поэтессы Аделины Адалис, я был поражен, насколько точно и легко ранее неизвестные мне стихи легли на эту мелодию десятилетней давности…»…

Иллюстрация к «Последней поэме» Р.Тагора

Удивительно, как часто и как навечно они встречаются: мелодия и стихотворение, мужчина и женщина, год и век, струна и мелодия — среди суеты повседневности и ужаса вселенских катастроф.

Столько всего наворочено с того дня, когда балерина Висковатова взлетала над сценой Императорского театра в легком и шуршащем костюме Пьеретты — а ниточка ее полета, струна, звенящая в сердце ее дочери, звенит и сегодня нежной песней, в которой вроде бы нет ничего особенного — и в которой есть все.

Источник: http://www.velvet.by/searchs/service/63100

Читать

Свой устав не перепутай,Сгоряча не забывай:Горло шарфиком укутай,Ножки в боты обувай.Летом в речке, под заставой,Близко бережка поплавай,Пятки галькой не обрежь!Не плутай кривой дорогой,Лошадей, собак не трогай,Терпкой ягоды не ешь!Берегись автомобилей,Чтоб тебя не задавили,Слушай загодя гудок;Опасайся дифтерита,Обходи в сенях корыто,Коль в корыте кипяток!Бойся слякоти худой,Гололедицы седой,Отливающей слюдою;Фрукты мой перед едоюКипяченою водой!Почитанье этих строчекЯ вдолблю в тебя, сыночек,Сожалея, что давноДрать ребят запрещено!Потеплей, сынок, укройся…Одного, сынок, не бойся —Днем и ночью быть в бою.Отвечай: «На том стою!»Проходи в походе смеломНе в тылу, но под обстрелом,В облаках и под водой!Проходи, упрям и стоек,По лесам прозрачных строек,В душной шахте за рудой,В тундре, тусклой и студеной,В голубой степи буденной —С кавалерией ли той,С той ли тракторной колонной,Серым солнцем залитой,В даль пустыни полуденной!..Если в зной твоя дорожка, —Тамариск, а не морошка,Африканский белый путь, —И найдешь воды немножко —Только шлемом зачерпнуть:Отхлебни — и не тужи,Раздели, засыпав соду,Меж товарищами воду.Отделенному скажи:«На таких началах матьРазрешает погулять!»Можешь вдоволь шум послушать,Всякой ягоды покушать,Из соленой лужи пить —Я тебя не буду бить!Укорять не стану взглядом,Я пойду с тобою рядом.Хорошо на свете жить!Будем жизнью дорожить!Глаз, ушей, костей и кожи,Головы она дороже!Ни за что, но за нее жеСтоит голову сложить!Вот удача, — если взвесить, —Каждый год продать за десятьНебывало новых лет!Прибыль — матери награда:Непрерывной жизни рада.А бессмертья нам не надоПотому, что смерти — нет!1934(Из цикла)Я хочу быть твоею милой,я хочу быть твоею силой,свежим ветром,   насущным хлебом,над тобою летящим небом.Если ты собьешься с дороги,брошусь тропкой тебе под ноги —без оглядки иди по ней.Если ты устанешь от жажды,я ручьем обернусь однажды —подойди, наклонись, испей.Если ты отдохнуть захочешьпосредине кромешной ночи,все равно — в горах ли, в лесах ли, —встану дымом над кровлей сакли,вспыхну теплым цветком огня,чтобы ты увидал меня.Всем, что любо тебе на свете,обернуться готова я.Подойди к окну на рассветеи во всем угадай меня.Это я, вступив в поединокс целым войском сухих травинок,встала лютиком у плетня,чтобы ты пожалел меня.Это я обернулась птицей,переливчатою синицей,и пою у истока дня,чтобы ты услыхал меня.Это я в оборотном свистесоловья.   Распустились листья,в лепестках роса.   Это — я.Это — я.Облака над садом…Хорошо тебе?   Значит, рядом,над тобою — любовь моя!Я узнала тебя из многих,нераздельны наши дороги,понимаешь, мой человек?Где б ты ни был, меня ты встретишь,все равно ты меня заметишьи полюбишь меня навек.1939Модели, учебники, глобусы, звездные карты,   и кости,И ржавая бронза курганов, и будущих летчиков бой…Будь смелым и добрым. Ты входишь, как в дом,   во вселенную в гости.Она ворохами сокровищ сверкает для встречи с тобой.Но тьма за окном подымалась, не время над временем   стлалось, —Но жадно растущее тельце несли пеленать в паруса.Твоя колыбель — целый город и вся городская   усталость,Твоя колыбель развалилась, — подымем тебя на леса.Рожденный в годину расплаты, о тех, кто платил,   не печалься.Расчет платежами был красен: недаром на вышку   ты влез.Недаром от Волги до Рейна, под легкую музыку   вальсов,Под гром императорских гимнов, под огненный марш   марсельез.Матросы, ткачи, инженеры, шахтеры,   застрельщики, вестники,Рабочие люди вселенной друг друга зовут   из-за гор,В содружестве бурь всенародных и в жизни   и в смерти ровесники,Недаром, недаром меж вами навек заключен   договор.Так слушай смиренно все правды, вещанные   в том договоре.Тебя обступили три века шкафами нечитанных   книг.Ты маленький их барабанщик, векам выбивающий   зорю,Гремящий по щебню и шлаку и свежий, как песня,   родник.
Читайте также:  Краткое изложение рассказа Михаила Пришвина «Выскочка» с отзывом для читательского дневника

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=546648&p=1

Аделина Адалис. Стихи

Аделина Адалис. Стихи.maiorova wrote in fem_booksJanuary 26th, 2015Единственный сборник, находящийся у меня в распоряжении: это “Бессонница” (М.: Лимбус-пресс, 2004), составитель М. Синельников.

Но знающие люди утверждают, что этот сборник – несколько так себе, всякая верноподданная конъюнктурная писанина в него попала, а настоящая поэзия – постольку-поскольку. Поэтому к формированию подборки подключены и интернет-источники.Отзывы о стихах Адалис были разноречивые. Например, О.

Мочалова, которую в биографии я цитировала, считает, что при всём мастерстве “Адалис приняла наставительный, поучительный тон в стихах. Но ее торжественные позы казались деланными, проповедничество — официальным. Многое в ее высказываниях вызывалось требованиями текущего момента, заставлявшими поступиться личными вкусами и взглядами”.

А вот Осип Мандельштам ставил Адалис выше Марины Цветаевой и писал о ней так: “голос подчас достигает мужской силы и правды”. В этом “подчас”, конечно, столько заложено шовинизма… Сколь, коровушка, ни дуйся, а бычком тебе не быть. Цветаева, в свою очередь, стихи Адалис хвалила.

***

Пейзаж кудряв, глубок, волнист,Искривлен вбок непоправимо,Прозрачен, винно-розов, чист,Как внутренности херувима.И стыдно, что светло вездеИ стыдно, что как будто счастьеК деревьям, к воздуху, к воде,Чуть-чуть порочное пристрастье.Тот херувим и пьян и сыт.Вот тишина! Такой не будет,Когда я потеряю стыдИ мелкий лес меня осудит.

Быть может, Бог, скворец, овца,Аэроплан, корабль, карета,Видали этот мир с лица, -Но я внутри его согрета.А к липам серый свет прилип,И липы привыкают к маю,Смотрю на легкость этих липИ ничего не понимаю.Быть может, теплый ветер – месть;Быть может, ясный свет – изгнанье;Быть может, наша жизнь и естьПосмертное существованье.

1922

Источник: http://lucas-v-leyden.livejournal.com/127049.html

Смерть

И человек пустился в тишину.Однажды днем стол и кровать отчалили.Он ухватился взглядом за жену,Но вся жена разбрызгалась. В отчаяньиОн выбросил последние слова,Сухой балласт – «картофель… книги… летом…»Они всплеснули, тонкий день сломав.И человек кончается на этом.

Остались окна (женщина не в счет);Остались двери; на Кавказе камни;В России воздух; в Африке ещеТрава; в России веет лозняками.Осталась четверть августа: она,Как четверть месяца, – почти лунаПо форме воздуха, по звуку ласки,По контурам сиянья, по-кавказски.И человек шутя переносилПосмертные болезни кожи, имениЖены.

В земле, веселый, полный сил,Залег и мяк – хоть на суглинок выменяй!Однажды имя вышло по деламИз уст жены; сад был разбавлен светомИ небом; веял; выли пуделя –И все. И смерть кончается на этом.

Остались флейты (женщина не в счет);Остались дудки, опусы Корана,И ветер пел, что ночи подождет,Что только ночь тяжелая желанна!Осталась четверть августа: она,Как четверть тона, – данная струнаПо мягкости дыханья, поневоле,По запаху прохладной канифоли.1924

Источник: http://sart27.livejournal.com/47271.html

***Нет у меня ни родины, ни Бога,Но ты меня не смеешь упрекнуть,Что родилась я нищей и убогойИ на Восток не отыскала путь.На мне морщинками легли дороги.Но помню я, как полдень был палим,И как песок сжигал босые ноги,И как вошла я в свой Ерусалим.Но колыбелью мне была Россия,А пологом холодный Петроград,И гибнут виноградники сухие,И в Сепфарисе одичал мой сад.1927

Песенки саами 10

Человеческое сердце -красный мускул, как у зверя:Видит доктор и охотник,Сердцу мертвому не веря.У живого сердца ушкиНавострились в непокое,А внутри его сердечкоНезаметное, другое.1962

На заре туманной юности

…Нет, ведь года и двухтысячногоНе дожить, не дотянуть…На каких скрижалях высечено,Где придётся кончить путь?Всё одно, куда ни сунешься:Та же пыль и тот же сор…А заря туманной юностиДлится, длится до сих пор!

1969

Источник: https://fem-books.livejournal.com/441678.html

«Я Адалис. Вы обо мне не слыхали?». Алёна Яворская. Южное сияние, №8

Вокруг каждой из поэтесс южнорусской школы (а было их всего три: постарше – Вера Инбер, и две сверстницы – Аделина Адалис и Зинаида Шишова) сплетался шлейф слухов, легенд, вымыслов. Особенно повезло (точнее, не повезло) Адалис, у которой к этому присоединялся и отзвук скандалов. И вот парадокс.

Вроде бы самая известная – о ней писали и Мандельштам и Цветаева – оказалась и самой забытой. А уж об одесской части биографии и говорить нечего! Цитата из Википедии: «В пятилетнем возрасте оставшись без родителей, была удочерена семьёй матери и получила фамилию Ефрон. Начала писать стихи в 1913 г. Печаталась с 1918 г. В начале 1920-х гг.

– ученица Валерия Брюсова, была с ним близка (широко распространилась эпиграмма: “Расскажите нам, Адалис, / Как вы Брюсову отдались”). Переехала в Одессу (где входила в “Коллектив поэтов”), затем уехала корреспондентом в Среднюю Азию». Почти всё верно, кроме одного – жила она в Одессе с 1902 г. до 1920 г.

, потом уехала в Москву, а уж оттуда, годы спустя, в Среднюю Азию. В некоторых справках упоминают и её участие в одесской «Зелёной лампе» (1917-1919). Сохранилась фотография группы поэтов и художников, сделанная в Одессе осенью 1919 года.

Две юные красавицы-поэтессы – Адалис и Зика Шишова, поэты Эдуард Багрицкий, Александр Соколовский, Георгий Шенгели с женой, художники Наум Соболь, Сигизмунд Олесевич.

О вечерах «Зелёной лампы» писал критик Пётр Ершов: «В зале Консерватории на протяжении всего смутного одесского 1918-го года (фантастическая смена “властей”, неразбериха) “Зелёная лампа” стала устраивать открытые платные вечера под несуразным названием – “поэзо-концерты”.

Удивительно, но – в небезопасные на улицах вечерние часы – концерты собирали изрядное количество публики и не только молодой. На сцене устраивалась уютная комната. В центре на столе – горящая лампа под зелёным абажуром.

За столом в непринуждённых позах – поэты: … Зинаида Шишова, Аделина Адалис (внешне – экзотика, египетский профиль, длинные острые ногти цвета чёрной крови), … Юрий Олеша, … Валентин Катаев, изредка Эдуард Багрицкий и, само собой разумеется, “др.”».

По воспоминаниям художника Евгения Окса, Адалис была первой любовью Ильфа и одним из организаторов «Коллектива поэтов». Именно ей принадлежит честь открытия брошенной хозяевами квартиры на ул. Петра Великого 33, где собирался «Коллектив поэтов». По легенде, она с Шишовой организовала в годы гражданской ещё и «Коммуну поэтов».

Впрочем, документально это ещё никто не подтвердил. Главная фигура, признанный метр поэтической Одессы 1917-20 гг. – Эдуард Багрицкий. Воспоминания о нём Адалис назовёт «Нас вёл Эдуард»: «Мы шлялись табуном, крича стихи или издеваясь друг за другом. Здоровые, полуголодные ребята, мы были злы, веселы и раздражительны. Нас вёл Эдуард. Что скрывать! Нас томил голод, зависть к богатым, хитрые планы пожрать и пошуметь за счёт презираемых жертв – богатых студентов и наивных или полусумасшедших старух. Нас томила неимоверная жадность к жизни, порождающая искусство, – та жадность, когда цвет халвы, недоступной губам, уже становится цветом воспеваемой аравийской пустыни и смазливая лавочница снится мраморной, качающейся на волнах… Нас томила участь великой судьбы, тайная и неясная мечта об участи Колумбов и полководцев».

1920 год. Прощаясь с друзьями перед отъездом к мужу в продотряд, Зика Шишова пишет «Послание друзьям» – Олеше, Багрицкому, Адалис.

Или со стрелой Эроса Ты, всех женщин впереди, Розу нежную Пафоса Возрастившая в груди; Знаменитая певунья И – за правду не сердись – Ослепительная лгунья Аделина Адалис.

Вскоре уехала в Москву и Адалис. Встретилась с Валерием Брюсовым, стала его последней любовью. 21 июля 1920 датированы стихи Брюсова:

К Адалис

Твой детски женственный анализ Любви, «пронзившей метко» грудь, Мечте стиха даёт, Адалис, Забытым ветром вновь вздохнуть День обмирал, сжигая сосны; Кричали чайки вдоль воды; Над лодкой реял сумрак росный;

Двоих, нас метил свет звезды.

Она сгибалась; вечер бросил Ей детскость на наклоны плеч; Следил я дрожь их, волю вёсел Не смея в мёртвой влаге влечь. Я знал, чей образ ночью этой Ей бросил «розу на кровать»… Той тенью, летним днем прогретой,

Читайте также:  Сочинение на тему: Образ и роль Иисуса Христа в поэме Александра Блока «Двенадцать»

Как давним сном, дышу опять –

В твоих глазах, неверно-серых, В изгибе вскрытых узких губ, В твоих стихах, в твоих размерах,

Чей ритм, – с уступа на уступ.

7 декабря 1920 она участвует в устном конкурсе, организованном Всероссийским союзом поэтов в Политехническом музее. Приглашали всех, от звёзд – Брюсова, Белого, Есенина, Маяковского – до пролетарских поэтов. Участник этого турнира Тарас Мачтет в своём дневнике отмечает, что объявили победителя конкурса только 10 декабря. Им стала Адалис.

Через запятую перечислим её московскую карьеру: заведовала литературной секцией подотдела ОХОбра, преподавала в Литературно-художественном институте, руководила Первой государственной профессионально-технической школой поэтики. Но главное в её жизни – Брюсов и поэзия.

«Как-то в один из визитов к Аделине Ефимовне Адалис, последнему увлечению поэта, зашёл разговор о стихах, посвящённых ей. Аделина Ефимовна заметила: “Почему вы, молодой человек, всё время говорите о стихотворениях? Валерий Яковлевич посвятил мне целый сборник!”.

Я прекрасно знал, что такого сборника, посвящённого Адалис, не существует, но счёл неприличным возражать. Уже не всё помнила точно поэтесса. Уже прощаясь, я всё-таки позволил себе спросить Аделину Ефимовну: “Валерий Яковлевич хотел посвятить вам сборник или действительно посвятил?”.

Адалис гневно посмотрела на меня и рявкнула: “Конечно посвятил! Такие вещи не забываются!” Уже много позже мне вдруг в голову пришла неожиданная мысль: вряд ли при живой жене Валерий Яковлевич решился бы посвятить книгу Адалис. Жанна Матвеевна не выносила соперницу. Но ведь посвящение можно было и зашифровать.

Не стало ли название предпоследнего сборника “Дали” таким зашифрованным посвящением? Я позвонил Евгении Филипповне Куниной, ученице Брюсова и близкой подруге молодой Адалис, и спросил: “Простите за нахальный вопрос. А как называл Брюсов Аделину Ефимовну в интимной обстановке, в кругу близких друзей?” – Ну, как? Далью он её называл!

Значит, ничего не придумала и ничего не забыла пожилая поэтесса. Надо было мне не стесняться и прямо спросить: “А какой сборник вам посвятили?”. Теперь стало понятно стихотворение “Даль” из сборника “Миг”:

Ветки, листья, три сучка. Вглубь окна ползет акация. Не сорвут нам дверь с крючка,

С Далью всласть могу ласкаться я.»

(из воспоминаний Рема Щербакова, одного из авторов книги о В. Брюсове)

Какою же запомнилась Адалис современникам? Московская подруга, Евгения Кунина, «говорила о любви её к Брюсову, о её внешности так, будто видела её перед собой: большие зелёные глаза и раздваивающиеся передние зубы как у козы». Есть и ещё один портрет. Марина Цветаева: «Летом 1920 г., как-то поздно вечером ко мне неожиданно вошла… вошёл… женский голос в огромной шляпе.

(Света не было, лица тоже не было.) Привыкшая к неожиданным посещениям – входная дверь не запиралась – привыкшая ко всему на свете и выработавшая за советские годы привычку никогда не начинать первой, я, вполоборота, ждала. “Вы Марина Цветаева?” – “Да”. – “Вы так и живёте без света?” – “Да”. – “Почему же вы не велите починить?” – “Не умею”.

– “Чинить или велеть?” – “Ни того, ни другого”. – “Что же вы делаете по ночам?” – “Жду”. – “Когда зажжётся?” – “Когда большевики уйдут”. – “Они не уйдут никогда”. – “Никогда”. В комнате лёгкий взрыв двойного смеха. Голос в речи был протяжен, почти что пенье. Смех явствовал ум. “А я Адалис. Вы обо мне не слыхали?” – “Нет”. – “Вся Москва знает”. – “Я всей Москвы не знаю”.

– “Адалис, с которой – которая… Мне посвящены все последние стихи Валерия Яковлевича. Вы ведь очень его не любите?” – “Как он меня”. – “Он вас не выносит”. – “Это мне нравится” – “И мне. Я вам бесконечно благодарна за то, что вы ему никогда не нравились”. – “Никогда”. Новый смех. Волна обоюдной приязни растёт. “Я пришла спросить вас, будете ли вы читать на вечере поэтесс”.

– “Нет”. “Я так и знала и сразу сказала В. Я. Ну, а со мной одной будете?” – “С вами одной, да” – “Почему? Вы ведь моих стихов не знаете”. – “Вы умны и остры и не можете писать плохих стихов. Ещё меньше – читать”. У Адалис же лицо было светлое, рассмотрела белым днём в её светлейшей светелке во Дворце Искусств . Чудесный лоб, чудесные глаза, весь верх из света.

И стихи хорошие, совсем не брюсовские, скорее мандельштамовские, явно-петербургские».

Сам Мандельштам в 1922-м году ставил стихи Адалис выше Цветаевой: «Адалис и Марина Цветаева пророчицы, … В то время как приподнятость тона мужской поэзии, нестерпимая трескучая риторика, уступила место нормальному использованию ых средств, женская поэзия продолжает вибрировать на самых высоких нотах, оскорбляя слух, историческое, поэтическое чутье.

Безвкусица и историческая фальшь стихов Марины Цветаевой о России – лженародных и лжемосковских – неизмеримо ниже стихов Адалис, чей голос подчас достигает мужской силы и правды».

А через двенадцать лет, после выхода первого сборника стихов Адалис «Власть», он же напишет: «Пишет Адалис так легко и лихорадочно, как будто карандашом на открытках, начав на одной и продолжая на другой.

Кажется, она стоит в зале телеграфа, дожидаясь, пока освободится расщеплённое перо на веревочке, или же из междугородней будки, задыхаясь, передает лирическую телефонограмму: – Достать стихи. Узнать, отчего происходят стихи. Подойти как можно ближе к тем людям и делам, ради которых и благодаря которым пишутся стихи».

Но в тридцатые годы оставаться только поэтом, жить этим, зарабатывать не мог никто. Удел поэта – стать переводчиком. И не английских или французских поэтов, а таджикских, азербайджанских, армянских, индийских. И хорошо ещё, если классиков – Хосрова, Джами, Физули, но приходится и современников – Джамбула и Турсун-заде. Аделина переводит и тех, и других.

И продолжает писать стихи. Брюсов, Цветаева, Мандельштам, Пастернак. Современники Адалис. Она писала о них, посвящала им стихи. Конечно, до вершин поэзии, её небожителей не всякому дано дотянуться. Но ведь поэт – ещё и обычный человек, живущий в реальном мире и от мира этого зависящий. И всё же остающийся человеком.

В сороковые годы в литературных кругах разразился скандал: Мирзо Турсун-Заде получил Сталинскую премию за свои стихи. Что в том дурного? Но в действительности, «переводы», сделанные Адалис, были оригиналами. А вот подстрочник он срочно сочинил задним числом (или перевел с русского на таджикский – в этом мемуаристы расходятся).

Но ни деньгами, ни славой делиться с переводчицей не пожелал. Разумеется, Адалис ничего не добилась. Есть ещё одна легенда об Адалис, впрочем, скорее всего, как и предыдущая история, правда. Бориса Пастернака исключают из Союза писателей.

Прозвучал вопрос: «”Кто за то, чтобы одобрить решение об исключении Пастернака из Союза писателей СССР? Кто против?”, суетливо всунув в свой вопрос почти без паузы победное: “Против нет!”, а затем: “Кто воздержался?” и сразу перескочил к триумфальному: “Воздержавшихся нет, Борис Пастернак исключен из Союза писателей единогласно”, – из задних рядов вдруг раздался тоненький, но возмущённо скрежещущий женский голос: – Я воздержалась и прошу это записать. По лицу председательствующего побежали уже не судороги, а нервические конвульсии. Но он собрался и, задыхаясь, выкрикнул: – Решение принято единогласно! Собрание закрыто! А женский голос ещё сопротивлялся: – Нет, запишите, что я воздержалась. Но его заглушило хлопаньем стульев и топотом ног. Я приподнялся и увидел крошечную длинноносую старушку в тёмном платье, похожую на чёрную птичку, всё ещё отрицательно жестикулирующую кулачком с зажатым писательским билетом. – Кто это? – спросил я у Евгения Винокурова, с которым мы оба вообще не али. – Адалис, – ответил он мне». Такой запомнил её Евгений Евтушенко.

Самый известный её перевод из Последней поэмы» Рабиндраната Тагора «Ветер ли старое имя развеял…». Песня прозвучала в фильме «Вам и не снилось», вышедшем уже после смерти Адалис. Поют её и сейчас, но кто знает имя переводчика?

Аделина Ефимовна Адалис – поэт, прозаик, переводчик, женщина, которая увлекалась физикой, биологией, космогонией, археологией, кибернетикой. Ослепительная Адалис – «внешне экзотика, с египетским профилем».
Ей ли, не ей адресованы строки Брюсова:

Когда во тьме закинут твой Подобный снам Египта, профиль – Что мне, куда влекусь за тьмой,

К слепительности ль, к катастрофе ль!

Рейтинг:

Только зарегистрированные пользователи могут ать

Источник: http://litbook.ru/article/5813/

Ссылка на основную публикацию