- Ш Б. Гурцкая
- Работа представлена кафедрой русского языка Адыгейского государственного университета.
- Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Р Ю. Намитокова
Предметом структурно-словообразовательного анализа в статье являются авторские новообразования-композиты, функционирующие в текстах известного писателя Ф. Искандера.
The object of the structural and word-building analysis presented in the article is F. Iskander's composite neologisms that function in his texts.
Среди авторских новообразований (АН) по наличию в них двух и более корней можно выделить сложные слова, или композиты. Однако с точки зрения их образования такие АН могут быть как созданы сложением, так и являться производными от уже сложных слов. Поэтому необходимо различать словообразовательный и структурный подходы к сложным словам.
За первым типом мы оставляем термин «композиты», а за обоими – «сложные слова», поскольку этот их общий объединительный структурный признак определяет и их функциональную общность: окказиональные сложные слова служат чаще всего лаконичным, экономным и ярким экспрессивным средством авторской номинации, авторского отношения к новому понятию, получающему свою вербализацию.
В словотворчестве Фазиля Искандера АН – сложным словам принадлежит достаточно скромное место, но тем не менее их роль в конкретном тексте довольно своеобразна и значительна.
I. Среди «искандеровских» новообразований этой группы слов выделяется окказионализм козлотуризация как «мерцающий абсурдностью» (Т. Иванова) и противоречащий здравому смыслу символ заорганизованного мероприятия, бездумной акции по созданию чего-то в больших масштабах.
«Скромная незаметная абхазская коза», «кормилица беднейшего крестьянства» (коз в детстве пас и сам автор) – животное, приспособленное к горным условиям и типичное для хозяйства абхазского крестьянина, наверно, не случайно становится объектом доброй и саркастической иронии писателя.
И его литературный персонаж мечтает, что разведение новой породы козлотура (от скрещения козы и тура) прославит район и привлечет туристов к так называемому козлотуризму.
В повести Ф. Искандера «Созвездие козлотура» (первая публикация – 1966 г.
) лексема козлотур (козел+турица) является производящей базой для понятия козлотуризация – «компании по разведению козлотуров»: Он окончательно стряхнул с себя уныние и снова кивнул в сторону редакторского кабинета: – Козлотуризация... Одни бросаются словами, другие дело делают1.
Оценка чегемцами колхозного поветрия вполне четкая: «кумхоз – это дурь грамотеев в чесучовых кителях», «чтобы этот кумхоз опрокинулся, как эта рюмка» (любимый тост старого Хабуга) и т. д.
Непонятное новое слово, непонятные новые распоряжения руководства: срочное обобществление скота, хотя для этого нет подходящего помещения; срочная высадка тунговых деревьев, хотя плоды их ядовиты; срочное разведение чайных кустов, хотя «чая чегемцы отродясь не пили»…
2 Одним словом, как обобщает Н. Иванова, «вечная тяга к козлотуризации».
3 В «Созвездии козлотура» встречается окказионализм с этими же компонентами в ином порядке – «турокоз» (тур+коза): Они писали о том, что с интересом следят за нашим начинанием и сами уже скрестши северокавказского тура с козой. Первый турокоз, писали они, чувствует себя превосходно и быстро растет4.
Итак, налицо три окказиональных сложных слова, но композитами являются лишь козлотур и турокоз. Авторство последнего еще предстоит установить (это слово в значении «смесь тура и козы», извлеченное из статьи И. Месхи «Новый житель планеты» (Огонек. 1965. № 39), приводится в кандидатской диссертации Р. Ю.
Намитоковой еще в 1965 г.), но ни в одном словаре не отмечено.
Окказионализмы же козлотуризация и козлотуризм имеют разные способы образования: первое является суффиксальным производным от козлотур и обязано своим появлением действием модели, извлеченной из известного лозунга «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны», породившей целый ряд подобных новообразований (И. А. Нефляшева5, С. В. Ильясова6), а второе – козлотуризм – есть результат наложения на то же производящее компонента туризм. Гротескность и масштабность суффиксов не укладывается в семантику первого компонента и вызывает определенную реакцию у читателя.
2.
Вторая группа сложных новообразований является результатом чистой композиции на первый взгляд, но за каждым из компонентов стоит образец, конкретный аналог, первый компонент которых автором сознательно вытесняется, заменяется, а второй компонент сохраняет за собой обобщенную семантику всей модели. Таковы: Кроликоварение – что скрывать! все еще доставляло ему немало удовольствия7. Японяч, что экстаз коршуноведенья опал8 – за этими АН стоят аналоги: пищеварение, собаковедение.
Лексему банкформированис, представленную в разделе «Понемногу о многом», можно соотнести со словом бандформирование9, явно намекающее на источники формирования некоторых банков. Здесь же встречается афоризм «Борясь с мракобесием, не впадай в светобесие»10.
Наконец в стихотворении «Молитва» следует отметить новообразование бабомыслие, за которым стоит модель типа зло-//свободомыслие, основой мотивации которой является трансформация идеи «мыслить по-бабски, как баба»: Господь, наш путь с тобой завещан, / Спаси, не требуя причин, /Страшусь неженетвенности женщин/И бабомыслия мужчин11.
В повести «Созвездие козлотура» образование мулопроизводство по семантике созвучно козлотуризации: На этот вопрос легко ответить, если мы обратгшся к международному, а также отечественному мулопроизводству12.
3. Третьим типом композита-новообразования является одноночество, образованное сложносуффиксальным способом: (одна+ночь+еств-о), частичный аналог которого представлен в самом тексте: Но он был еще так молод и ему так надоело его одиночество –одноночество13.
Помимо абстрактных новообразований в тексте встречаются и сложные слова – названия персонажей: Сандро был на свадьбу «приглашен в качестве одного из помощников тамады, что было, учитывая его молодость, уже немалым взлетом в его будущей карьере столодержца»14.
Есть и лицевер15, созвучный с лицемером. Есть даже слово горевестник, являющееся калькой с абх. «человек, сообщающий несчастье»: Братья Теймраза оскорбились причиной его самоубийства. Его похоронили наскоро в этот же день, никого не известив, не пустив горевестников по соседним селам, как это обычно делается16.
К этой группе слов следует отнести целый каскад новообразований, обрушивающийся на читателя в одном предложении из повести «Козы и Шекспир», в той ее части, где один из персонажей рассуждает о происхождении человека.
«После долгих споров мы установили строгую научную линию эволюционного развития человека: живоглот, горлохват, горлоед, оглоед, шпагоглот, виноглот, куроглот, мудоглот, мухоглот (он же слухоглот). горлодер, горлопан и, наконец, полиглот»17. Ср. еще землеед, объедало18.
Среди разговорно-просторечных слов типа горлохват, горлодер, горлопан, горлоед, с одной стороны, и греческого термина полиглот («многоязычный»), с другой стороны, обнаруживается ряд новообразований – слухоглот, виноглот, шпагоглот, трухоглот, куроглот, мудоглот, второй компонент которых созвучен последнему компоненту в слове полиглот, но имеет явно гротескно-иронические коннотации на фоне первой группы композитов, начиная с живоглот (от «глотать»). Здесь настоящая игра словами разных стилистических пластов, но общей структуры, производящая соответствующее впечатление на читателя. Ф. Искандер умышленно сталкивает однокоренные и паронимичные слова, порождающие мерцание разных смыслов.
Смысловая необычность достигается использованием способов языковой игры. Нужно отметить, что термин «языковая игра» стал очень популярным в современном языкознании (Е. А. Земская, В. 3. Санников, С. В. Ильясова и др.).
Приемы обыгрывания новообразований разнообразны и у Ф. Искандера.
- Субституция в слове светобесие – «замена морфем сегментов слов, компонентов сложного слова. Субституция характерна для контрастных образований по конкретному образцу под влиянием непосредственной аналогии с равноправным словом». Усиление выразительности в данном случае связано не только с варьированием первого компонента (и, как результат, появлением новой лексемы), а с тем, что появляется лексема, противопоставленная по значению мотивирующему слову, являющаяся контекстуальным антонимом по отношению к слову-образцу.
- Наложение в слове снегопадалъ – «слова накладываются, наезжают друг на друга: конец одного является началом другого»19: Опять разрыли тротуар /Все тянут, не протянут кабель. /Какой-то вар, какойто пар… / То оттепель, то снегопадаль20. Согласно Н. А. Янко-Триницкой, суть междусловного наложения «состоит в том, что на конец основы одного слова накладывается омонимичное начало другого слова. Таким образом, возникает сложное слово особого типа, включающее в свое значение семантику обоих объединившихся слов, причем в качестве определяемого выступает второе слово, а в качестве определяющего-первое»21. В данном примере конец слова снегопад накладывается на начало лексемы падаль на основе их формального тождества.
- Редеривация – усечение морфемы или сегмента в слове: Одна не очень грамотная женщина забавно сказала: Георгий Бедоносеи [ИАО: 568].
В целом подобного рода образования, созданные столкновением двух разностилевых слов, «обладают, как правило, большой экспрессивностью, вызванной появлением в слове оттенка каламбура, иронии, сарказма»22.
Подводя итоги, можно сказать, что композитные новообразования Фазиля Искандера строятся по разным моделям легко и непринужденно, чаще всего объединением семантически несовместимых компонентов. Большинство создаваемых композитов образуются по аналогии с имеющимися в языке словами и не нарушают существующих принципов словобразования. Ф.
Искандером не создаются какие-то новые словообразовательные модели, а обыгрываются старые. Согласно В. 3. Санникову, «образование нового слова, пусть по узаконенной модели, – это творчество»23. Созданные писателем сложные слова – продукт индивидуального словотворчества.
Они оживляют повествование, привнося в него све жесть новизны восприятия мира.
Примечания
1 Искандер Ф. А. Стоянка человека: Повести и рассказы. М., 1991. С. 131.
2 Учамбрина И. Последний оптимист// Ф. Искандер. Избранное. М.: Олимп, 2002. С. 9.
3 Иванова Т. II Искандер Ф. А. Собрание соч.: В 10 т. М.: Время, 2004-2007. Т. 10. С. 605.
4 Искандер Ф. А. Указ. соч. С. 28.
5 Нефляшева И. А. Окказионализмы как реализация словообразовательных возможностей языка//Филологический вестник. 1999. № 1. С. 97-108.
6 Ильясова С. В. Словообразовательная игра как феномен языка современных СМИ. Ростов-наДону: Изд. РГУ, 2002. С. 80-82.
7 Искандер Ф. А. Собрание соч.: В 10 т. М.: Время. 2004-2007. Т. 9. С. 34.
8 Там же. Т. 8. С. 162.
9 Там же. Т. 10. С. 525.
10 Там же. Т. 10. С. 510.
11 Там же. Т. 10. С. 340.
12 Там же. Т. 2. С. 33.
13 Там же. Т. 9. С. 258.
14 Там же. Т. 6. С. 358.
15 Там же. Т. 10. С. 520.
16 Там же. Т. 1.С. 641.
17Там же. Т. 9. С. 241.
18 Там же. Т. 6. С. 512.
19 Земская. 1992. С.
20 Искандер Ф. А. Собрание соч.: В 10 т. Т. 10. С. 219.
21Попова Т. В. Неология и неография современного русского языка: Учеб. пособие //Т. В. Попова, Л. В. Рацибурская, Г. В. Гугунава. М.: Флинта: Наука, 2005. С. 104.
22 Намитокова Р. Ю. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. Ростов-на-Дону, 1986. С. 33.
23 Санников В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры. М., 2002. С. 151.
3.2Художественное своеобразие повести ф.А. Искандера «Созвездие Козлотура»
Приступая к изучению
повести «Созвездие Козлотура», учтём,
что у учащихся могут возникнуть
определённые сложности в понимании её
идейно-художественного своеобразия,
ведь это произведение не только
сатирическое, но и лирическое, и
философское.
Об истоках, причинах
создания повести Искандер говорил так:
“До этого были скитания по газетам со
статьёй против кукурузной кампанейщины.
Я сам вырос на кукурузе, но я видел, что
она не хочет расти в Курской области,
где я тогда работал в газете. И я попытался
своей статьёй остановить кукурузную
кампанию.
Статью, правда, не напечатали,
но писатель должен ставить перед собой
безумные задачи!”
В Энциклопедическом
словаре читаем: “Кампания [от франц.
campagne — поход] — 1) цикл или комплекс
производственных мероприятий, например —
посевная кампания; 2) система мероприятий
для выполнения какой-либо первоочередной
общественно-политической задачи,
например — избирательная кампания”.
Зачастую те или иные кампании превращались
у нас в государстве в социально-экономический
произвол. Каких только примеров не
помнит наша история: и “кукурузация”
всей страны, и уже забытые теперь, но
когда-то гремевшие “стройки века”, и
“рукотворные моря”, и “повороты рек”.
“Наше время, —
утверждал Искандер, — создало странный
тип новатора, или изобретателя, или
предпринимателя, как там его ни называй,
всё равно, который может много раз
прогорать, но не может до конца разориться,
ибо финансируется государством. Поэтому
энтузиазм его неисчерпаем”.
Всей своей
повестью Искандер ясно даёт понять, что
кампания по “козлотуризации” не
единичный случай.
“Кампанейщина” —
это поветрие, ведь на страницах текста
можно найти упоминания о других, больших
и маленьких кампаниях, а саму искандеровскую
повесть можно при желании использовать
как пособие по проведению любой кампании.
Проследим по тексту
механизм прохождения кампании, основные
её этапы.
С чего всё началось? Герой
повести — журналист, работавший в
одном среднерусском молодёжном издании,
потерпев неудачу в личной жизни и
разочаровавшись в стиле и сути направлений
своей работы, отправляется на родину,
на благословенный юг, мечтая попасть
“в настоящую взрослую газету, где
занимаются настоящими взрослыми делами”.
И он действительно был принят на работу
в одну редакцию, где и произошли события,
положенные в основу повествования. Как
раз здесь, в газете, и служит пропагандист
кампании по разведению козлотуров,
этакий буревестник козлотуризации
Платон Самсонович.
Его рядовая заметка
о селекционере, которому удалось
скрестить горного тура с обыкновенной
домашней козой, прошла бы никем не
замеченной, если бы “один большой
человек”, отдыхающий здесь же, на
Черноморском побережье Абхазии, не
обронил роковую фразу: “Интересное
начинание, между прочим”.
Чутко
улавливающий все веяния времени редактор
газеты Автандил Автандилович, “раб
формулы”, прочувствовал всю важность
зарождающегося “всенародного начинания”.
И завертелась машина, закрутились
веретёнца и винтики кампании: организация
дискуссии в печати о достоинствах нового
животного (столкнулись мнения “великого
учёного” и “маловерного агронома”);
лекции идеологов “козлотуризма”;
конкурс на лучшее произведение о
замечательном животном; совещания
колхозных и партийных активов и т.д.
К достоинствам нового
животного Платон Самсонович относил
“крепость конституции”, “мягкий,
спокойный характер”, “шерстистость”,
“высокую прыгучесть” и “красоту
рогов”.
Прибыв в село Ореховый Ключ,
рассказчик впервые увидел легендарное
животное и отметил, что реальное его
воплощение далеко от идеального:
“Козлотур сидел под лёгким брезентовым
навесом. Увидев нас, он перестал жевать
жвачку и уставился на нас розовыми
немигающими глазами.
Потом он встал и
потянулся, выпятив мощную грудь. Это
было действительно довольно крупное
животное с непомерно тяжёлыми рогами,
по форме напоминавшими хорошо выращенные
казацкие усы”.
Впечатляющая картинка,
вот только все достоинства козлотура —
весьма сомнительного свойства: так,
прыгучесть нужна ему для того, чтобы
ловить подброшенные огурцы, а “мягкий,
спокойный характер” оборачивается
безумной ненавистью к козам, которых
он “ударами рогов разбрызгивает по
всему загону”. “Нэнавидит!” —
восхищённо бормочет при этом председатель
колхоза.
Свои истинные мысли
колхозники высказывают по-абхазски,
думая, что приезжий журналист их не
понимает: “эта сволочь перекалечит
наших коз” (председатель); “чтоб я его
съел на поминках того, кто это придумал!”
(шофёр).
Ясно, что такое восприятие
противоречит официальному идеологическому
лозунгу: “Козлотур — это наша
гордость!” Не смея открыто противостоять
кампании, председатель, однако, придумывает
фразу, дающую ему возможность для
манёвра: “Интересное начинание, но не
для нашего климата!”
Самый большой недостаток
козлотура — это то, что он не способен
давать потомство. Такое явление, по
мысли автора, само по себе бесплодно,
обречено на гибель. Но пока козлотура
как идею ничто не может победить. Радужной
пестротой сверкают мыльные пузыри
раздуваемых фактов, растёт и ширится
кампания, увеличивается число “поющих
о козлотуре”.
Вахтанг хвалится перед
молодым журналистом: “После моей лекции
в селе Ореховый Ключ будет обеспечена
сплошная козлотуризация!” Историк по
образованию, он готов рассматривать
проблему козлотура “в её историческом
разрезе”. Беда только в том, что он
ничего не понимает в сельском хозяйстве,
и его “лекции” — типичный пример
“охмурения” массового сознания.
Демагогия, пышные фразы, не имеющие
никакого отношения к реальной жизни, —
вот оружие лектора. И становится
совершенно понятен образ Вахтанга,
когда он делится с рассказчиком своим
главным секретом: “Козлотура нужно
стричь!”, то есть извлекать материальную
выгоду, ведь за лекции Вахтангу очень
неплохо платят.
Вот уж действительно
потрясающая “шерстистость” у этого
животного!
Сравним:Платон
Самсонович хотя бы искренне верит в
козлотура, он действительно увлечён
новой инициативой, он даже удаляется
от семьи и от всех мирских сует, чтобы
полностью отдаться любимому детищу.
Он
с воодушевлением разоблачает в печати
“маловеров”, собственноручно
разрабатывает рацион кормления
козлотуров, наконец, мечтает воплотить
в жизнь ошеломляющую по своему размаху
идею: “Пора объявить штату Айова, с
которым мы соревнуемся по производству
кукурузы, соревнование по разведению
козлотуров”. Ох уж это наше до сих
пор не изжитое стремление догнать и
перегнать Америку!
Как “работает” на
основную проблему система образов
повести? Как воспринимают идею
“козлотуризации” работники редакции,
колхозники, рыбаки, жители Мухуса?
За поведением козлотура
в колхозном хлеву наблюдают двое детей.
Маленькая девочка его боится, а мальчик
гордо произносит: “Он один всех победил!”
Знаменательная фраза! Вот уж действительно
устами младенца глаголет истина.
Козлотур
как безумное начинание на самом деле
всех победил, если разработкой рациона
питания животного занимается работник
редакции, а лекции о пользе козлотура
читает “балагур и весёлый плут”.
Простые колхозники,
привыкшие видеть в природе гармонию и
целесообразность, не понимают смысла
этого “всенародного начинания”. Да их
мнения никто и не спрашивает. И председатель
колхоза «Ореховый Ключ» горько
иронизирует: “Крестьянское дело —
очень хитрое дело, между прочим!
Шофёр Валико по указанию
председателя ведёт журналиста в
закусочную. Там, основательно угостив
приезжего, под большим секретом шофёр
открывает журналисту страшную тайну —
оказывается, козлотуров разводят для
того, чтобы добывать из их рогов атом.
Вот и нашлось “разумное” объяснение
этому странному начинанию — козлотуры,
оказывается, имеют важное стратегическое
значение для обороны страны.
Своё дальнейшее гротесковое
развитие главная тема произведения
получает в следующем эпизоде. Выйдя из
закусочной, герой направил свой взгляд
на небо: “Какое-то созвездие упрямо
мерцало над моей головой. И вдруг я
почувствовал, что эти светящиеся точки
напоминают что-то знакомое.
Голова
козлотура, радостно подумал я, только
один глаз совсем маленький, подслеповатый,
а другой большой и всё время подмигивает…
я никак не мог понять, что означает это
его подмигивание”. Таким образом,
по-настоящему разглядеть Козлотура
можно лишь тогда, когда потеряешь
способность мыслить здраво.
Вот и в
восприятии нашего героя созвездие
Козлотура “прочно стояло на месте”
только до тех пор, пока он был нетрезв.
Отнюдь не случайно в
повести появляется никак, казалось бы,
не связанная с её сюжетом тема “манекенов”:
“На манекен я не могу смотреть без
ненависти и отвращения. Это наглое, это
подлое, это циничное сходство с человеком.
Вы думаете, он, манекен, демонстрирует
вам костюм новейшего покроя? Чёрта с
два! Он хочет доказать, что можно быть
человеком и без души. Он призывает брать
с него пример. И в том, что он всегда
представляет новейшую моду, есть
дьявольский намёк на то, что он из
будущего.
Но мы не принимаем его завтрашний
день, потому что мы хотим свой, человеческий
завтрашний день”.
Так писатель предупреждает
нас: нужно оставаться людьми при всех
обстоятельствах, нужно не терять разума,
способности мыслить и чувствовать
по-человечески, не следует поддаваться
“стадному” инстинкту и вступать в хор
“поющих о козлотуре” или подпевать,
как делает это молодой журналист.
Ведь
есть же в тексте указания на проявления
здравого смысла: так, “маловерный”
агроном издевается над удивительными
качествами козлотура: “Особенно
досталось прыгучести. Тут он прямо-таки
плясал на костях. Интересно, писал он,
как в сельском хозяйстве можно использовать
высокую прыгучесть козлотура”.
Смеётся
над Платоном Самсоновичем его семья.
Иронизирует по поводу “интересного
начинания” и рыбак Спиро: “Девушка,
пусть он вам споёт песню козлотура…
они чокнулись на этой песне”. Эти примеры
свидетельствуют о том, что можно всё-таки
противостоять “козлотуризму” как
явлению и можно с ним бороться. Критик
Н.
Иванова в статье «Смех против страха»
пишет: “Смех автора был не только
уничтожающим (резкая социальная
направленность его была действительно
очевидна), но и жизнеутверждающим. Смех
словно говорил: смотрите, до чего могут
дойти люди, бездумно следующие
начальственным указаниям.
И сколь,
напротив, замечательно и удивительно
жизнестойка природа, этим указаниям
весело сопротивляющаяся”.
Всё шло своим чередом,
кампания разрасталась и крепла, но тут
неожиданно грянул гром. В одной из
центральных газет появилась статья,
“высмеивающая необоснованные нововведения
в сельском хозяйстве. Особенно досталось
нам за бездумную проповедь козлотура”.
Редактор обязан был отреагировать и
найти виноватого (себя он, понятное
дело, к таковым не относил). “Козлом
отпущения” стал, конечно, первый запевала
козлотуризма Платон Самсонович. Он был
наказан, а газета вступила теперь уже
в хор поющих против козлотура. Лишь
одинокий спиленный рог славного животного
остался грустным напоминанием о великом
замысле.
“Замолкли последние залпы
контрпропаганды, и нашествие козлотуров
было полностью подавлено”.
Завершилась одна кампания,
но не заставит себя долго ждать другая,
ибо многие люди ещё находятся в плену
политической кампанейщины, живут под
гипнозом идеологических формулировок.
Не зря председатель колхоза «Ореховый
Ключ» опасается: “Если козлотура
отменили, значит, что-то новое будет”.
И он оказывается прав.
Платон Самсонович,
ещё совсем недавно представлявший собой
жалкое зрелище человека, у которого
отняли нечто очень дорогое, возвращается
из санатория, где он лечил расстроенные
нервы, и уже грезит о новом всенародном
начинании: “Если в пещеру провести
канатную дорогу, туристы могли бы прямо
с теплохода перелетать в подземный
дворец, по дороге любуясь дельтой Кодора
и окрестными горами”. Вечен Козлотур,
вечен! А ведь Платон Самсонович —
прекрасный рыбак, знает все тонкости
рыбацкого дела; однако вместо того чтобы
ловить рыбу и обучать этому древнему
ремеслу своих детей, он занят тем, что
изобретает нового козлотура. Видимо,
хочется и ему славы, известности, хочется
приобщиться к людям государственным —
так честолюбивые замыслы Платона
Самсоновича заслоняют от него жизнь
разумную и осмысленную.
Композиция повести —
свободная, и действие в ней переносится
из одного мира в другой: из мира демагогии,
кампанейщины, пустой газетной суеты в
мир, где царствует подлинность жизни,
где торжествуют здравый смысл и вековая
народная мудрость.
В рассказ о
“козлотуризации” автор вплетает эпизод
из своего детства — того времени,
когда он жил в дедушкином доме, пас коз,
которые тогда ещё не дотягивали до
уровня козлотуров. Однажды мальчик
свалился в яму, куда раньше так же
случайно, как и он, попал козёл.
Тогда
они — и мальчик, и животное —
словно объединились в момент опасности
и помогли друг другу перенести испытание:
козёл согревал мальчика своим теплом,
а тот, в свою очередь, успокаивал животное.
“Я впервые узнал, что значит живое
существо рядом”.
Люди и природа — это
единое целое, и не надо стремиться
нарушить хрупкую гармонию, увлекаясь
безумными идеями и бесстрашными
замыслами.
Эту истину инстинктивно,
почти на бессознательном уровне понимает
ребёнок, а сам рассказчик — взрослый
человек — осмысливает позднее: “Может
быть, самая трогательная и самая глубокая
черта детства — бессознательная
вера в необходимость здравого смысла.
Следовательно, раз в чём-то нет здравого
смысла, надо искать, что исказило его
или куда он затерялся. Детство верит,
что мир разумен, а всё неразумное —
это помехи, которые можно устранить,
стоит повернуть нужный рычаг”.
Сама любовь, естественное
движение человеческой души, противостоит
в повести бездушности и надуманности
кампании.
Рассказывая о понравившейся
ему девушке, герой расширяет границы
видимого им пространства и вновь
открывает для себя мир — прекрасный
и гармоничный, ощущает бесконечную
доброту этого мира и испытывает счастье:
“Это было не то счастье, которое мы
осознаём, вспоминая, а другое, высшее,
наиредчайшее, когда мы чувствуем, что
оно сейчас струится в крови, и мы ощущаем
самый вкус его, хотя передать или
объяснить это почти невозможно… Может
быть, это предчувствие жизни, которая
могла быть или будет?” Жизни —
добавим — истинной, разумной,
настоящей, в которой есть огорчения и
радости, падения и взлёты, поражения и
победы, горе и счастье, то есть всё то,
что позволяет человеку оставаться
человеком, а не бездушным
манекеном.Представленное в повести
безумие пропагандистской кампании
развенчивается самой жизнью с её красотой
окружающей природы, молодостью, любовью,
народной мудростью. Все бессмысленные
построения идеологии и власти, по мысли
автора, не могут не обрушиться под
напором живого мира.
“Я думаю, что настоящие
люди — это те, что с годами не утрачивают
детской веры в разумность мира, —
утверждает писатель, — ибо эта вера
поддерживает истинную страсть в борьбе
с безумием жестокости и глупости”.
Сатирическая проза Искандера. Анализ одного произведения. – Ответы на экзаменационные вопросы по истории русской литературы XX века (1940-1980)
Родился 6 марта 1929 года в Сухуми в семье бывшего владельца кирпичного завода иранского происхождения. В 1938 году отец будущего писателя был депортирован из СССР, больше его Фазиль никогда в жизни не видел. Воспитывался родственниками матери-абхазки в селе Чегем.
Окончил русскую школу в Абхазии с золотой медалью. Поступил в Библиотечный институт в Москве. После трёх лет обучения перевёлся в Литературный институт им. А. М. Горького, который окончил в 1954 году.
В 1954—1956 годах работал журналистом в Курске и Брянске. В 1956 стал редактором в абхазском отделении Госиздата, где работал до начала 1990-х. С начала 1990-х постоянно живёт в Москве.
Первая книга стихов «Горные тропы» вышла в Сухуми в 1957, в конце 1950-х годов начал печататься в журнале «Юность». Прозу начал писать с 1962. Известность к писателю пришла в 1966 году после публикации в «Новом мире» повести «Созвездие Козлотура».
Главные книги Искандера написаны в своеобразном жанре: роман-эпопея «Сандро из Чегема», эпос о детстве «Чика», повесть-притча «Кролики и удавы», повесть-диалог «Думающий о России и американец».
А также популярны повести «Человек и его окрестности», «Школьный вальс, или Энергия стыда», «Поэт», «Стоянка человека», «Софичка», рассказы: «Тринадцатый подвиг Геракла», «Начало», «Петух», «Рассказ о море», «Дедушка» и другие произведения.
Сюжет многих его сочинений разворачивается в селе Чегем, где автор провёл значительную часть своего детства.
О чем бы ни писал Фазиль Искандер, во всем чувствуется легко узнаваемая, только ему свойственная ирония. В его книгах перемешиваются терпкий юмор, язвительная сатира, тонкая лирика и высокая романтика.
Известность Искандеру принесли сатирическая повесть “Созвездие Козлотура” (1966) и социально-философская сказка “Кролики и удавы” (1973), которая стала доступна читателям только в 1986 году.
“Кролики и удавы” можно также определить как антиутопию, хотя это определение будет не совсем верно. В антиутопии показаны опасные и непредвиденные последствия реализации утопических идей – изначально прекрасных и логичных.
Антиутопия – это гипотеза, а “Кролики и удавы” – это реальность.
Если вам нужна помощь в написании работы, то рекомендуем обратиться к профессионалам. Более 70 000 авторов готовы помочь вам прямо сейчас. Бесплатные корректировки и доработки. Узнайте стоимость своей работы. Расчет стоимостиГарантииОтзывы
В “Кроликах и удавах” показано вполне реальное общество, причем обрисовываются вполне конкретные его черты. К такому приему прибегал не только Искандер. Начиная с конца 70-х годов, один за другим появлялись “Аптекарь” Орлова, “Живая вода” Крупина и многие другие.
Опасаясь открыто высказывать отрицание, неприятие тех или иных сторон жизни, а порой и всей системы, писатели создавали фантастические миры, куда помещали своих настоящих героев.
Обращаясь к проблемам политического устройства общества, такая проза всегда строится на абсурде и алогизме; в будничном течении жизни угадывается катастрофичность. Так возникает картина вымороченной действительности.
В “Кроликах и удавах” события разворачиваются в одной далекой африканской стране. Удавы охотятся за кроликами, а обезьяны и слоны соблюдают нейтралитет. Несмотря на то, что кролики обычно очень быстро бегают, при виде удавов они словно впадают в оцепенение. Удавы не душат кроликов, а как бы гипнотизируют их.
При этом кролики и удавы при полной вроде бы своей противоположности составляют единое целое. Возникает особый симбиоз. Особый вид уродливого сообщества. Потому что кролик, переработанный удавом, – как размышляет Великий Питон, – превращается в удава. Значит, удавы – это кролики на высшей стадии своего развития.
Иначе говоря, мы – это бывшие они, а они – это будущие мы.
И что получается. Если даже появляется в этой конформистской среде свободолюбивый кролик, чьей смелости хватает на то, чтобы уже внутри удава, уже будучи проглоченным, упереться в животе, то об этом бешеном кролике много лет потрясенные удавы будут рассказывать легенды.
Однако на самом-то деле и кролики, и удавы стоят друг друга.
Их странное сообщество, главным законом которого является закон беспрекословного проглатывания, основано на воровстве, пропитано ложью, социальной демагогией, пустым фразерством, постоянно подновляемыми лозунгами (вроде главного лозунга о будущей Цветной Капусте, которая когда-нибудь в отдаленном будущем украсит стол каждого кролика!).
Кролики предают друг друга, заняты бесконечной нечистоплотной возней. Это сообщество скрепленных взаимным рабством – рабством покорных холопов и развращенных хозяев. Хозяева ведь тоже скованы страхом: попробуй, скажем, удав не приподнять в знак верности головы во время исполнения боевого гимна. Немедленно собратья-удавы лишат его жизни за измену!
Рефлекс подчинения действует не только среди кроликов, но и среди удавов. Во главе стоит Великий Питон. Но Питон не удав, он инородец, сумевший подчинить себе весь удавий народ. Он требует беспрекословного подчинения и не терпит даже малейшего промедления и в исполнении приказов.
Всякое идеологическое вольномыслие или нарушение закон удавьей жизни безжалостно карается. Самая изощренная пытка среди удавов – самопоедание, когда хвост удава засовывался ему в пасть. С одной стороны, он, пожирая себя, самоуничтожается, с другой стороны, он, питаясь самим собой, продлевает свои муки.
Тут нельзя не вспомнить процессы 1937-1938 годов, когда под пытками люди были вынуждены оговаривать себя.
Искандер смотрит на реальность без иллюзий, открыто говоря о том, что, пока кролики, раздираемые внутренними противоречиями (а удавам только этого и надо), будут покорно идти на убой, их положение не изменится.
При этом Искандеру удается говорить об этом с юмором. Юмор – самое заметное свойство прозы Искандера. Довольно редкой разновидности, очень… настоящий, что ли. Смешное у него рождается словно бы из ничего, являясь всегда неожиданно.
Его наблюдения, столь же острые, сколь и возвышенные, часто утрамбованы до размеров афоризма. И можно сказать, что его юмор – часть его мудрости, а может быть, оригинальная форма извинения за избыток мудрости.
Когда читаешь его, думаешь, что смешное – не продукт специфического жанра, а заключительная стадия познания истины, стадия, которую просто не все достигают.
Но главной книгой Искандера стал роман “Сандро из Чегема”. В новеллах о Сандро, как и в рассказах о мальчике Чике, много веселья и грусти, но в них никогда нет безысходности.
Поэтому прозу Искандера всегда приятно перечитывать, от нее словно заряжаешься какой-то теплой энергией, которая помогает выжить в холодном мире.
Наверное, в этом тепле есть и доля солнечного Кавказа, но главное – это энергия его светлой писательской и человеческой души, которую не заменишь никаким мастерством. Это либо дано от Бога, либо – нет.
Проза Фазиля Искандера – это своеобразный, абсолютно индивидуальный мир образов, понятий, сюжетных линий объединенных автором в единую художественную систему. Уже не первое десятилетие вокруг этой системы ведутся споры, одной из главных тем которых является её условное разграничение на “русскую” и “абхазскую”.
Чтобы поверить в саму возможность подобного разграничения, необходимо рассмотреть причинно-условные связи, побуждающие делить единое и гармоничное целое на разобщённые, совершенно не дополняющие друг друга части.
С одной стороны, причины, казалось бы, налицо: перед нами – русскоязычная проза, принадлежащая перу автора-абхазца, причём, автора, на родном языке никогда не писавшего.
Ситуация билингвизма (как в случае с “двуязычным” Чингизом Айтматовым и некоторыми писателями Севера) здесь отсутствует полностью, хотя, казалось бы, все предпосылки для неё есть. Из биографии Ф. Искандера нам известно, что родился и вырос он в Абхазии, в семье, говорившей на двух языках: абхазском и русском.
И ту, и другую культуру писатель знает превосходно, компоненты этих культур в его художественной системе объединены в единое целое: несмотря на то, что нет ситуации “двуязычия”, присутствует ситуация “сложения” двух культур.
Нельзя не обратить внимание, что “место действия” в его прозе – не только заповедный абхазский “Чегем” – этакое культовое понятие абхазского рая на Земле, но и многие русские города, например, Москва, однако, во втором случае, – это русские города именно глазами абхазца.
Слушая песню, исполняемую абхазским ансамблем песни и пляски “Лети, чёрная ласточка, лети”, Сталин, рисуя в уме идиллическую картину возвращения на Кавказ, думает о своей матери:
“…Куры, пьяные от виноградных отжимок, ходят по двору, прислушиваясь к своему странному состоянию, крестьянин, дожидаясь его, почтительно кланяется, мать, услышав скрип арбы, выглядывает из кухни и улыбается сыну. Добрая, старая мать с морщинистым лицом.
Хоть в старости почёт и достаток пришли наконец: Добрая: Будь ты проклята!” приём, которым пользуется Искандер, описывая вождей: во многих местах они фигурируют под характерными названиями, например: Ленин – “Тот, Кто хотел хорошего”, Сталин -Большеусый, Лакоба – Глухой, и так далее – эзопов язык.
характерный для Искандера сплав яркого, с точным ощущением национального характера, литературного этнографизма, богатой смеховой палитры (от мягкого юмора до беспощадного сарказма), «камерного» лиризма и социально-политического обличения, двуплановости «эзопова» языка и сочности живой разговорной речи отличает и многочисленные произведения-воспоминания Искандера, написанные от лица (или посредством введения этого образа) Сандро, народного героя, старика и юноши одновременно. Центральное из них – роман Сандро из Чегема (1973–1988, полное изд. 1989), состоящий из публикуемых с 1966 отдельных фрагментов (одноимен. рассказ, Дядя Сандро и пастух Кунта, Чегемские сплетни, Пастух Махаз и др.), в котором главный герой претендует на роль, родственную образам Тиля Уленшпигеля или Ходжи Насреддина – плута и мудреца, выразителя национального характера и народной «фронды», и где история страны и в ней – абхазского народа передается через призму его насмешливо-разоблачительного восприятия (особенно примечательна здесь глава Пиры Валтасара, где наряду с вымышленными героями действуют гротесково-пародийные образы Сталина, Калинина, Берии и др.) Чегем не географическое, а нравственное понятие. Чегем – это источник духовности, живущей в древнем народе и позволяющей ему “в этом мире, забывшем о долге, о чести, о совести”, сохранить благородство души, веру в добро и порядочность, честность и справедливость.
Ф.Искандер заставляет читателя смеяться, доводя идею колхоза до полного абсурда. Именно смех помогает писателю показать всю нелепость изменений, происходящих в жизни горного села. О том, насколько чуждо понятие колхоза чегемцам, говорит уже тот факт, что ни один из них не может даже правильно выговорить это слово.
Оценка чегемцами колхозного поветрия – вполне чёткая: “кумхоз – это дурь грамотеев в чесучовых кителях”; “чтобы этот кумхоз опрокинулся так же, как эта рюмка” (любимый тост старого Хабуга) и так далее.
Непонятное слово, непонятные новые распоряжения руководства: срочное обобществление скота, хотя нет для этого подходящего помещения; срочная высадка тунговых деревьев, хотя плоды их ядовиты; срочное разведение чайных кустов, хотя “чая чегемцы отродясь не пили” и так далее.
в жизнь горного села приходят страшные слухи об арестах и высылках, а над всем этим витает зловещая тень Вурдалака и Большеусого, а иначе – “доброго и мудрого вождя всех народов” товарища Сталина
Выделяется философско-политическая повесть-сказка Искандера «Кролики и удавы» (1982, США; 1987, М.
), в которой государство, предводимое диктатором Великим Питоном и состоящее, с одной стороны, из пожирателей-змей, а с другой – из молчаливо, с благословения своего Короля, идущих к ним на пищу кроликов и бессловесных работяг-туземцев, заклеймено язвительной сатирой во всех своих слоях, согласившихся на столь противоестественный и каннибалистский «общественный договор». Своеобразную форму протеста (свобода самоубийства в ответ на смерть по принуждению) предлагает писатель в рассказе «Широколобый».
В «Кроликах и удавах» Ф. Искандер показал тоталитарную общественную систему, продемонстрировал механизм ее действия. Сказка представляет собой развернутую метафору социального строя, в котором три уровня иерархии: удавы во главе с Великим Питоном, заглатывающие кроликов; кролики; туземцы, которые выращивают овощи.
Мир кроликов и удавов — это привычный, устоявшийся мир, основанный на безотчетном страхе одних перед другими, на негласном договоре, по которому верхушка кроличьего королевства попустительствует «заглоту» кроликов удавами. Загипнотизированные страхом кролики даже не пытаются сопротивляться, когда их проглатывают удавы. Мир кроликов — мир конформизма, лжи, цепи доносов и предательств и — всеобщего парализующего страха.
В этом кроличьем королевстве существует своя иерархия.
Во главе государства стоит Король, управляющий с помощью двух средств — страха и обещания Цветной Капусты (какая замечательная метафора «светлого будущего коммунизма»!).
Вокруг него группируются Допущенные к Столу, чье место стремятся любыми способами занять Стремящиеся быть допущенными. Для достижения мечты хороши все средства: наушничество, оговор, предательство, соучастие в убийстве.
В народных сказках о животных кролики и удавы представляют две противоположные силы. Но в сказке Искандера это не такая простая противоположность. Здесь не аллегория силы и трусости заключена в животных: каждое из них при наличии родовых качеств еще и индивидуально.
Среди кроликов есть свои индивидуальности. Появился Задумавшийся Кролик, который обнаружил, что кроличий страх — это и есть гипноз, делающий кроликов бессильными перед удавами. «Наш страх — это их гипноз. Их гипноз — это наш страх». Если превозмочь страх, то не так-то просто проглотить кролика.
Но это открытие ломало систему, по которой разумно управлять кроликами можно при помощи надежды — Цветной Капусты и страха. Если кролики не будут бояться, разрушат гипноз страха, будут бдительны перед врагом, то на одной Цветной Капусте долго не продержишься. Поэтому нарушителя гармоничной системы необходимо было устранить.
Для этой цели как нельзя лучше подходит Находчивый, который умеет вовремя шепнуть и где надо подпрыгнуть. Он жаждет быть Допущенным к Столу, а для этого готов сделать все, что необходимо Королю. Открыто выступить он не хочет, так как это нарушит его реноме либерала, но выслужиться за счет предательства он готов.
Поэтому он распевает песенку, в которой завуалированно доносит удавам, где находится Задумавшийся. Но и сам Находчивый оказывается скомпрометированным, и Король отправляет его в ссылку в пустыню на съедение удавам. Свидетель и участник убийства Задумавшегося уничтожен.
В этом эпизоде нашла отражение система, характерная для репрессивной машины тоталитарного государства.
Ф. Искандер показывает, что в королевстве кроликов царит кроличья психология и массовый гипноз. Когда после гибели Задумавшегося кролики вздумали бунтовать. Король назначает демократические выборы, но перед этим устраивает сеанс государственной гимнастики, вызывающей «рефлекс подчинения».
«Кролики, встать! Кролики, сесть! Кролики, встать! Кролики, сесть! — десять раз подряд говорил Король, постепенно вместе с музыкой наращивая напряжение и быстроту команды… — Кролики, кто за меня? — закричал Король, и кролики не успели очнуться, как очутились с поднятыми лапами».
«Государственная гимнастика» — глубокая метафора идеологической пропагандистской обработки в тоталитарном обществе, приводящей к единомыслию. Недаром «Король снова пришел в веселое расположение духа.
Он считал, что некогда придуманная им гимнастика при внешней простоте на самом деле — великий прием, призванный освежать ослабевающий время от времени рефлекс подчинения».
Когда Задумавшийся открыл, что гипноз — это страх кроликов, и кролики перестали бояться удавов, это было угрозой не только благоденствию королевства кроликов с его мечтой о Цветной Капусте. Это расшатывало и царство удавов.
И вот здесь-то появился удав Пустынник, нашедший новый способ обработки кроликов без гипноза. Этот новый способ — удушение. «А каков верхний и нижний предел удушения?» — спросил один из удавов. Это физическое, экономическое, моральное удушение. Ф. Искандер строит свою сказку так, что возникают аллюзии.
Период авторитарной власти сменился более «гуманным», когда инакомыслие не уничтожалось физически, но удушалось морально.
После смерти Великого Питона общество «демократизировалось»: «После воцарения Пустынника жизнь удавов и кроликов вошла в новую, но уже более глубокую и ровную колею, кролики воровали для своего удовольствия, удавы душили для своего».
Здесь очевидна аллюзия: время Великого Питона — тоталитарное государство сталинского типа, время Пустынника — более мягкий авторитаризм брежневского типа. Несмотря на явные параллели, социальное пространство сказки значительно шире — это всякое тоталитарное общественное устройство, а не только конкретное советское общество.
Загрузка...
