Рассказ «Суд» был опубликован в московском журнале «Зритель» в 1881 году. Автором значился Антоша Чехонте. Такое прозвище будущему писателю придумал учитель Закона Божьего в таганрогской гимназии и близкий друг семьи Чеховых отец Покровский (Федор Платонович).
Позднее это имя стало одним из самых известных псевдонимов знаменитого юмориста, под которым он опубликовал множество ранних произведений. Интересно отметить, что для Чехова написание первых рассказов для разных журналов было возможностью не только познакомить читателей со своим творчеством, но и помочь родным деньгами.
Некоторое время семья удерживалась на плаву именно благодаря таланту и расторопности сына, что, впрочем, не имело пагубного влияния на становление и развитие писательских способностей молодого человека.
История создания
Впервые на страницы журнала рассказ попал под другим названием: «Сельские картинки. а) Суд», из чего следует вывод, что замыслом автора было создать ряд произведений о деревенском быте. В дальнейшем эта идея не была реализована. Чехов также собирался включить рассказ в собрание сочинений 1899 года.
Для этого была произведена серьезная работа над текстом: он был сокращен, утратил некоторые сюжетные линии, автор убрал некоторых персонажей. Тем не менее, и эта задумка не осуществилась, Чехов по неизвестным причинам исключил «Суд» из второго тома произведений.
В то же время, переработанный текст стал хрестоматийным.
О чем рассказ «суд»?
Суть рассказа «Суд» проста. Лавочник Кузьма Егоров подозревает сына в краже денег.
По такому случаю он созывает знакомых – лиц разных профессий и положений, но явно равно и высоко уважаемых в обществе, чтобы вместе с ними судить предполагаемого преступника, а при необходимости и учинить над ним расправу. Серапиона допрашивают.
Хотя, кажется, что лавочник и его помощники настроены на честное разбирательство, а некоторые даже симпатизируют «подсудимому» (например, дьячок Феофан Манафуилов), но постепенно становится ясно, что так называемый суд уже решил дело по-своему и не в пользу сына Кузьмы.
Сирапион никак не может спасти положение: он то пускается в пространные нравственно-философские рассуждения, то путается в показаниях, особенно в самом главном – брал он деньги, или нет. Вина молодого человека считается неоспоримой.
Кузьма Егоров сечет сына. Толпа зевак с восторгом наблюдает за «представлением». После того, как лавочник прекращает экзекуцию, неожиданно входит его жена и сообщает, что нашла деньги в кармане Кузьмы Егорыча.
Отец, обращаясь к сыну, сконфуженно бормочет извинения.
Идея и проблематика
В основу произведения заложена идея — показать произвол, творимый властьпридержащими людьми.
Имея возможность поступать так, как хочется, они порой подстраивают ситуацию под себя, не считаясь с имеющимися фактами или не утруждая себя поисками необходимых.
Против такого давления обычный человек, как правило, бессилен. Обстоятельства сминают его, не дают оправиться и защитить себя, высвободиться из губительных пут.
Но, пожалуй, не в этом видит автор главную проблему. Нас интересует финальная сцена рассказа. Серапион, снеся «терзания» без единого звука, покидает комнату, где проводилось «заседание», с гордо поднятой головой.
Этим завершалось повествование в первой редакции, но позднее Чехов добавил еще одну деталь: даже после ухода многострадального молодого человека жандарм Фортунатов еще долго ходил по двору «красный, выпуча глаза» и говорил «Еще! Еще! Так его!». Разумеется, тем самым героический пафос поступка Серапиона был снижен.
Внимание читателя было отвлечено и далее, вспоминая реплики, действия и жесты сына лавочника, он мог убедиться в том, что Егоров-младший едва ли был достоин восхищения. Он ведь даже для себя не решил, чего он пытается добиться.
Каждый раз, меняя тактику, молодой человек силится то доказать, что деньги он не крал, то привести аргументы, оправдывающие то, что он их взял. Время от времени Серапион переходит на обвинения в сторону судей, а в конечном итоге вообще отказывается от самозащиты, заявляя, что уже давно готов ко всем мучениям.
Такое поведение кажется сомнительным. Покорность «подсудимого» судьбе не делает ему чести точно так же, как уверенность в собственной правоте не красит судей. Читатель, сочувствуя Серапиону, все же не может сдержать иронической улыбки, ибо герой смешон в своих потугах, равно как и его мучители, каждый со своим видением ситуации.
Чему учит Чехов?
Подводя итоги, можно предположить, что автор, обличая слабости обеих сторон, ведет читателей к пониманию того, как не стоит поступать, в надежде на их благоразумие и понятливость. Рубить с плеча, делать выводы без веских оснований может только очень самовлюбленный человек, попросту говоря, самодур.
Очень легко обвинить другого, особенно если ему и оправдаться то нечем. Гораздо труднее «докопаться» до истины, а признать собственную неправоту порой может лишь очень сильный человек.
В то же время не следует забывать о себе тогда, когда на голову сыпятся беспочвенные обвинения, ведь оставить все на самотек, покориться чьей-то воле — значит потакать чужой прихоти и тоже идти против истины.
Полина Матвеюк
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Средневековая дикость нравов
Из рассказа в рассказ Чехов описывает реальную картину общественных отношений в России конца XIX века. И из этих мозаичных фрагментов предстаёт достаточно полное и неповторимое полотно состояния общества, морали и нравов.
Почему же столь высоко доверие к написанному Антоном Павловичем? Из-за приверженности его к реалистичности? Умение гениального писателя в своих лаконичных произведениях вместить целый мир персонажей, в существование которых веришь безусловно и безгранично? А может быть, от того, что придумать подобные истории, конечно, можно.
Только вот на страницах рассказов они столь жизненны, описаны настолько подробно и с любовью, что сомнений не остаётся в правдивости образов, их действий, реальности прототипов.
В этом рассказе типажи столь живописны, что о каждом можно писать отдельную повесть. Действие происходит в избе Кузьмы Егорова, лавочника, старосты. Это крепкий мужик, содержащий семью из семи душ. Старший сын Кузьмы, Серапион, уже служит в городе в парикмахерской, приехал в гости в родительский дом на праздники.
Сегодня произошло чрезвычайное происшествие. У Кузьмы Егорова пропали двадцать пять рублей. Поэтому в его доме собрались уважаемые авторитетные люди, чтобы устроить суд над предполагаемым виновником, Серапионом. Это фельдшер Иванов, дьячок Феован Манафуилов, бас Михайло, кум Парфентий Иваныч и приехавший из города в гости к тетке Анисье жандарм Фортунатов. Вот такие присяжные-заседатели.
Особый колорит событию придаёт то, что в данное время изба Егоровых временно служит медицинским «пунктом».
Это в наше время власти озаботились созданием в небольших деревнях ФАПов (фельдшерско-акушерских пунктов), а в царское время в деревне периодически выбирали ту или иную избу, чтобы фельдшер мог вести приём больных, так как больницы были только в крупных населённых пунктах.
Вот поэтому сейчас вокруг избы Егоровых толпятся больные, ожидающие приёма. Плюс – «под окнами толпится народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров своего сына пороть будет».
Это же своеобразное сельское развлечение! А что вы хотите?! Домов культуры тогда ещё не было, кино не изобретено… Даже радио нет… Чем ещё развлечься в деревне?! Вечерком можно хотя бы на завалинке на гармошке поиграть, песни попеть, с девчонками кадриль потанцевать. А тут такое зрелище! Грех упустить…
Естественно с самого начала идёт допрос подозреваемого. И не то, чтобы Серапион отнекивался. Просто, этот молодой человек любит выражаться туманно, многословно, чем и злит допрашивающих. С одной стороны, он говорит, что денег не трогал.
С другой, раздражает присутствующих противоречивыми показаниями – «Пущай это я взял… Пущай!.. Денег ваших я никогда у вас не брал, а ежели брал когда-нибудь, то по надобности…
Я живой человек, одушевленное имя существительное, и мне деньги нужны…»
Ещё больше озлобляет против себя присяжных, когда начинает указывать судящим его людям на их собственные недостатки.
Так подвыпившему фельдшеру Иванову (а ведь ему ещё приём больных вести предстоит) Серапион заявляет, что тот «в прошлом годе пьяного плотника, вместо мертвого тела, чуть не вскрыл? Не проснись он, так вы бы ему живот распороли…» Жандарму, начавшему на него орать, обвиняемый и вовсе говорит, что он – «дурак, и больше ничего!» Этим окончательно выводит судящих его на приговор – выпороть наглеца, о чём и заявляет дьячок – «Наказать-с необходимо… Ежели они не желают облегчить вину свою сознанием, то необходимо, Кузьма Егорыч, посечь. Так я полагаю: необходимо!»
Удивительно, но Серапион, видимо привычный к телесным наказаниям, не особо и сопротивляется – «Как вам угодно-с… Пущай… Терзайте! Я готов…» Когда же количество нанесённых ударов уже вызывает споры об их достаточности, появляется жена Кузьмы Егорова с сообщением, что обнаружила пропавшие деньги в кармане мужа…
На извинения отца Серапион, безропотно, без единого вскрика принявший наказание, только обречённо говорит – «Ничего-с. Нам не впервой-с… Не беспокойтесь. Я на всякие мучения всегда готов». Поразительная покорность! Ещё больше удивляет желание жандарма продолжать пороть… Видимо, для него главное, что не деньги украл, а его обозвал дураком.
Фраза – «А жандарм Фортунатов долго потом ходит по двору, красный, выпуча глаза, и говорит:
– Еще! Еще! Так его!»
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 500
Проблема веры в человека Сочинение № 11445571
(1) Что же касается меня, господа, то я всегда с восторгом встречаю оправдательные приговоры, — сказал Михаил Карлович, садовник графа N. — (2) Я не боюсь за нравственность и за справедливость, когда говорят «невиновен», а, напротив, чувствую удовольствие.
(3) Даже когда моя совесть говорит мне, что, оправдав преступника, присяжные сделали ошибку, то и тогда я торжествую.
(4) Судите сами, господа: если судьи и присяжные более верят человеку, чем уликам, вещественным доказательствам и речам, то разве эта вера в человека сама по себе не выше всяких житейских соображений?
(5) Мысль хорошая, — сказал я.
(6) Но это не новая мысль. (7) Помнится, когда-то очень давно я слышал даже легендуна эту тему, — сказал садовник и улыбнулся. — (8) Мне рассказывала её моя покойная бабушка.
(9) Мы попросили его рассказать эту легенду.
(10) В одном маленьком городке, — начал он, — поселился пожилой, одинокий и некрасивый господин по фамилии Томсон или Вильсон, — ну это всё равно. (11) Дело не в фамилии.
(12) Профессия у него была благородная: он лечил людей. (13) Жители города были очень рады, что Бог наконец послал им человека, умеющего лечить болезни, и гордились, что в их городе живёт такой замечательный человек.
(14) «Он знает всё», — говорили про него.
(15) Но этого было недостаточно. (16) Надо было ещё говорить: «Он любит всех!» (17) В груди этого учёного человека билось чудное, ангельское сердце. (18) Ведь жители города были для него чужие, не родные, но он любил их, как детей, и не жалел для них своей жизни.
(19) У него самого была чахотка, он кашлял, но, когда его звали к больному, забывал про свою болезнь, не щадил себя и, задыхаясь, взбирался на горы, как бы высоки они ни были. (20) Он пренебрегал зноем и холодом, презирал голод и жажду.
(21) Денег он не брал, и, странное дело, когда умирал пациент, то доктор шёл вместе с родственниками за гробом и плакал.
(22) Признательность жителей не имела границ. (23) В городке и его окрестностях не было человека, который позволил бы себе не только сделать ему что-нибудь неприятное, но даже подумать об этом.
(24) И вот этот человек, который, казалось, своею святостью оградил себя от всего злого, доброжелателями которого считались даже разбойники и бешеные, однажды был найден в овраге убитым. (25) Можете же представить себе теперь ту скорбь, какая овладела жителями города и окрестностей.
(26) Все в отчаянии, не веря своим глазам, спрашивали себя: кто мог убить этого человека? (27) Судьи, которые проводили следствие, сказали так: «Здесь мы имеем все признаки убийства, НО так как нет на свете такого человека, который мог бы убить нашего доктора, то, очевидно, убийства тут нет и совокупность признаков является только простою случайностью.
(28) Нужно предположить, что доктор в потёмках сам упал в овраг и ушибся до смерти».
(29) Но вдруг, можете себе представить, случай наводит на убийцу. (30) Увидели, как один шалопай, уже много раз судимый, пропивал в кабаке табакерку и часы, принадлежавшие доктору. (31) Когда стали его уличать, он смутился и сказал какую-то очевидную ложь.
(32) Сделали у него обыск и нашли рубаху с окровавленными рукавами и докторский ланцет в золотой оправе. (33) Каких же ещё нужно улик? (34) Злодея посадили в тюрьму.
(35) Жители возмущались и в то же время говорили: Невероятно! (36) Не может быть! (37) Смотрите, как бы не вышло ошибки; ведь случается, что улики говорят неправду! (38) На суде убийца упорно отрицал свою вину.
(39) Всё говорило против него, и убедиться в его виновности было так же нетрудно, как в том, что земля чёрная, но судьи точно с ума сошли: они по десяти раз взвешивали каждую улику, недоверчиво посматривали на свидетелей, краснели, пили воду…
(40) Обвиняемый! — наконец обратился главный судья к убийце. — (41) Суд признал тебя виновным в убийстве доктора такого-то и приговорил тебя к…
(42) Главный судья хотел сказать: «к смертной казни», но выронил из рук бумагу, на которой был написан приговор, вытер холодный пот и закричал:
Нет! (43) Если я неправильно сужу, то пусть меня накажет Бог, но, клянусь, подсудимый не виноват! (44) Я не допускаю мысли, что мог найтись такой человек, который осмелился бы убить нашего доктора! (45) Человек не способен пасть так низко!
(46) Да, нет такого человека, — согласились прочие судьи.
(47) Нет! — откликнулась толпа. — (48) Отпустите его!
(49) Убийцу отпустили на все четыре стороны, и ни одна душа не упрекнула судей в несправедливости.
(50) Пусть оправдательный приговор принесёт жителям городка вред, но зато, посудите, какое благотворное влияние имела на них эта вера в человека, вера, которая ведь не остаётся мёртвой: она воспитывает в нас великодушные чувства и всегда побуждает любить и уважать каждого человека. (51) Каждого!
(По А. П. Чехову)
Правосудие и исполнение наказаний в творчестве А.П. Чехова
Проблемы российского права и суда конца XIX в. нашли широкое отражение и в многообразном творчестве Антона Павловича Чехова (1860—1904). Обращение к этой тематике было обусловлено богатым жизненным опытом писателя. Чехова интересовали многие области
А.П. Чехов
знания: медицина, право, судопроизводство. После окончания в 1884 г. медицинского факультета Московского университета он назначается уездным врачом.
Врачу Чехову приходится ездить на вызовы, принимать больных, участвовать в судебно-медицинских вскрытиях, выступать экспертом на заседаниях суда.
Впечатления от этого периода жизни послужили основой для целого ряда его произведений («Драма на охоте», «Шведская спичка», «Злоумышленник», «Ночь перед судом», «Следователь» и многих других).
В рассказе «Злоумышленник» Чехов повествует о следователе, не обладающем ни гибкостью ума, ни профессионализмом, а уж о психологии вообще не имеющем представления.
Иначе бы он с первого взгляда понял, что перед ним темный, необразованный мужик, не сознающий последствий своего деяния — откручивания гаек на железной дороге. Следователь подозревает мужика в злом умысле, но даже не дает себе труда растолковать ему, в чем же он обвиняется.
По мысли Чехова, вот таким «дубоголовым» и в профессиональном и в личном плане страж закона быть не должен.
Язык рассказа весьма лаконичен и передает весь комизм ситуации. Начало допроса Чехов описывает так:
Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонка в пестрядинной рубахе и латаных портах. Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости. На голове целая шапка давно уже нечесанных, путаных волос, что придает ему еще большую, паучью суровость. Он бос.
По сути это тема «маленького человека», столь характерная для классической русской литературы, но комизм ситуации состоит в том, что дальнейший допрос следователя — это беседа двух «маленьких людей». Следователь считает, что поймал важного преступника, ведь крушение поезда могло повлечь за собой не только материальные последствия, но и гибель людей.
Крестьянин Денис Григорьев совершенно не понимает, что же противоправного он совершил, что его допрашивает следователь. И в ответ на вопрос: для чего отвинчивалась гайка, совершенно не смущаясь отвечает: «Мы из гаек грузила делаем… Мы, народ… Климовские мужики то есть».
Дальнейший разговор похож на беседу глухого с немым, но когда следователь объявляет о том, что Дениса собирается отправить в тюрьму, то мужик искренне недоумевает: «В тюрьму… Было б за что, пошел бы, а то так… здорово живешь… За что? И не крал, кажись, и не дрался… А ежели вы насчет недоимки сомневаетесь, ваше благородие, то не верьте старосте…
Вы господина непременного члена спросите… Креста на нем нет, на старосте-то…»
Но особенно впечатляет финальная фраза «злоумышленника» Григорьева: «Помер покойник барин — генерал, царство небесное, а то показал бы он вам, судьям… Надо судить умеючи, не зря… Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести…»
Иной тип следователя видим в рассказе «Шведская спичка». Его герой по одному только вещественному доказательству — спичке достигает конечной цели следствия и находит пропавшего помещика. Он молод, горяч, выстраивает различные фантастические версии случившегося, но тщательный осмотр места происшествия, умение логически мыслить приводят его к истинным обстоятельствам дела.
В рассказе «Сонная одурь», несомненно написанном с натуры, карикатурная зарисовка заседания окружного суда. Время — начало XX в.
, но как удивительно судебный процесс напоминает тот уездный суд, который Гоголь описал в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Тот же сонный секретарь монотонно, заунывно читает обвинительный акт.
Судья, прокурор, присяжные нахохлись от скуки — им совершенно не интересно существо дела. Про таких «стражей справедливости» Чехов писал:
При формальном, бездушном отношении к личности, для того, чтобы невиновного человека лишить прав состояния и присудить к каторге, судье нужно только одно: время. Только время на соблюдение каких-то формальностей, за которые судье платят жалованье, а затем все кончено.
Повесть «Драма на охоте» (1884) — необычная криминальная история о том, как судебный следователь совершает убийство, а затем сам же расследует его. В результате невиновный получает 15 лет ссылки. Изложение в повести идет от первого лица дважды — в прологе и эпилоге. Это редактор, к которому попадает рукопись судебного еле-
дователя. В эпилоге редактор выступает в роли разоблачителя преступления двойного убийства на основе косвенных улик и умозаключений. В этой повести Чехов убедительно показывает, насколько социально опасно такое явление, как безнравственность служителя Фемиды, представляющего закон и облеченного определенной властью. Отсюда нарушение закона, попрание справедливости.
В 1890 г. Чехов совершает далекую и опасную поездку на Сахалин.
К этому его побудили отнюдь не праздное любопытство и романтика путешествий, а желание ближе познакомиться с «миром отверженных» и возбудить, как он сам говорил, внимание общества к правосудию, царившему в стране, и к его жертвам.
Результатом поездки стала объемная книга «Остров Сахалин», содержащая богатейшие сведения по истории, статистике, этнографии этой окраины России, описание мрачных тюрем, каторжных работ, системы жестоких наказаний.
Сахалин. Каторга. Заковка в кандалы
Писатель-гуманист глубоко возмущен тем, что каторжане часто составляют прислугу начальников и офицеров.
Отдача каторжных в услужение частным лицам находится в полном противоречии со взглядами законодателя на наказание, — пишет он, — это не каторга, а крепостничество, т.к. каторжанин служит не государству, а лицу, которому нет никакого дела до исправительных целей.
Подобное рабство, считает Чехов, пагубно влияет на личность арестанта, развращает ее, подавляет в заключенном человеческое достоинство, лишает его всяких прав.
В книге Чехов развивает актуальную и в наши дни мысль Достоевского о важной роли тюремного начальства в деле перевоспитания преступников.
Он отмечает тупость и недобросовестность тюремных начальников, когда подозреваемого, вина которого еще не доказана, содержат в темном карцере каторжной тюрьмы, а нередко в общей камере с закоренелыми убийцами, насильниками и пр.
Подобное отношение людей, обязанных воспитывать заключенных, действует развращающим образом на воспитуемых и только усугубляет в них низменные наклонности.
Особое негодование Чехова вызывает униженное и бесправное положение женщин. Каторжных работ на острове для них почти нет.
Иногда они моют полы в канцелярии, работают в огороде, но чаще всего их назначают в прислуги к чиновникам или отдают в «гаремы» писарей и надзирателей.
Трагическим следствием этой нетрудовой развратной жизни является полная нравственная деградация женщин, способных продать своих детей «за штоф спирта».
На фоне этих страшных картин на страницах книги иногда мелькают чистые детские лица. Они вместе с родителями терпят нужду, лишения, покорно сносят зверства истерзанных жизнью родителей. Однако Чехов все же считает, что дети оказывают ссыльным нравственную поддержку, спасают матерей от праздности, как-то еще привязывают ссыльных родителей к жизни, спасая их от окончательного падения.
Книга Чехова вызвала большой общественный резонанс. Читатель увидел так близко и ярко огромную трагедию униженных и обездоленных обитателей российских тюрем. Передовая же часть общества восприняла книгу как предупреждение о трагической гибели человеческих ресурсов страны.
Можно с полным основанием сказать, что своей книгой Чехов достиг цели, которую ставил перед собой. Даже официальные власти вынуждены были обратить внимание на поднятые в ней проблемы.
Во всяком случае, после выхода книги по распоряжению Министерства юстиции на Сахалин были командированы несколько чинов Главного тюремного управления, которые практически подтвердили правоту Чехова. Итогом этих поездок стали реформы в области каторги и ссылки.
В частности, в течение ряда последующих лет были отменены тяжелые наказания, выделены средства на содержание детских приютов, отменены судебные приговоры к вечной ссылке и пожизненной каторге.
Таково было общественное воздействие книги «Остров Сахалин», вызванное к жизни гражданским подвигом писателя Антона Павловича Чехова.
Мотивы криминального сюжета в творчестве А. П. Чехова
Говоря о многогранной личности А. П. Чехова и о различных сторонах его творчества, обычно мы вспоминаем, что он был не просто писателем и земским врачом, но и «тончайшим психологом», и «писателем-эстетом».
Однако существует еще одно достоинство, которым обладал Чехов-писатель: он достаточно профессионально писал рассказы на криминальную тематику: «Мертвое тело», «Следователь», «В суде», «Спать хочется», «Шведская спичка», «Драма на охоте» и многие другие.
Чехов-криминалист – вот еще одно определение талантливой личности писателя.
После Сахалина у него появляются такие замечательные, глубокие рассказы, как «Убийство», «В овраге», «Мужики», «Бабы» и др. В их основе лежит криминальный сюжет. Рассматривая эти произведения, становится понятно, почему автора интересует уголовная тематика.
Сахалинская каторга настолько поразила Чехова, что позже в своем творчестве он не просто пытается осмыслить и показать причины, побуждающие его героев совершать те или иные преступления, но и изображает душевные волнения тех, кто оказался на пути преступления и наказания.
Но в то же время нам известно, что писатель еще задолго до сахалинской поездки написал ряд произведений на уголовную тематику. Значит, интерес к данной теме возник у него в начале творческого пути.
Какие причины заставили обратиться молодого писателя к этой теме? Что это: дань моде или мировоззренческая позиция автора привлечь внимание общественности к подобной проблеме?
Весной 1884 года А. П. Чехов получил звание уездного врача. С этого времени Чехов с удовольствием занимается медициной, но и не оставляет литературный труд.
На протяжении двух лет он уделяет литературе только свободное время: «несколько часов в день и кусочек ночи». «Медицина, – замечает он, – не адвокатура: не будешь работать, застынешь»[1].
Любопытно, не правда ли, его противопоставление медицины адвокатуре? Почему не литературе, что, в общем-то, ему ближе по духу? Возможно, потому, что сам Чехов был убежден в том, что писатель, прежде всего, должен быть не прокурором, а адвокатом. А возможно, ответ на этот вопрос кроется в деятельности А. П.
Чехова как земского врача. Работая в Чикинской больнице, он не только принимает больных в амбулатории, ездит на вызовы, но и по долгу службы участвует в судебно-медицинских вскрытиях. В письме к Н. А.
Лейкину от 27 июня 1884 года он подробно описывает одно такое судебно-медицинское вскрытие, которое проводил вместе с уездным врачом в присутствии судебного следователя: «Труп в красной рубахе, новых портах, прикрыт простыней… На простыне полотенце с образком.
…Вскрытие дает в результате перелом 20 ребер, отек легкого и спиртовой запах желудка. Смерть насильственная, происшедшая от задушения. Пьяного давили в грудь чем-то тяжелым, вероятно хорошим мужицким коленом»[2]. Этот случай, подробно описанный в письме, стал сюжетом рассказа «Мертвое тело», который впервые был опубликован в «Петербургской газете» в 1885 году.
[1] Шубин, Б. М. Доктор Чехов / Б. М. Шубин. – М., 1982. – С. 37.
[2] Маслов, А. Третья профессия Антоши Чехонте / А. Маслов // Милиция. – 1993. – № 1. – С. 38–40.
[3] Чехов, А. П. Письма. ППС / А. П. Чехов. – М., 1949. – Т. XIV. – С. 233–234.
Постоянная врачебная практика заметно обогащала художественную тематику его произведений. Чехов становился невольным свидетелем житейских конфликтов и драм. Медицинская практика давала писателю знания. «Недурно быть врачом и понимать то, о чем пишешь, – писал он А. С. Суворину 15 ноября 1888 года[3].
Вполне вероятно, что интерес Чехова к криминальному сюжету возник в то время, когда он, еще будучи студентом, прослушал курс судебной медицины.
На четвертом курсе он пишет своему брату Александру: «…Кроме экзаменов (кои впрочем, еще предстоят только), к моим услугам работа на трупах».
В этот период он пишет рассказы на уголовную тематику: «Случай из судебной практики», «Верба», «Вор», «Шведская спичка», «Драма на охоте» и т. д.
Впервые рассказ «Случай из судебной практики» был напечатан в журнале «Зритель» в 1883 году с подзаголовком: Уголовный рассказ. Критик Ф. Змиев (Ф. И. Булгаков) относил этот рассказ к числу произведений, в которых «проглядывает несомненное дарование» автора[4]. В рассказе, написанном с присущими автору иронией и юмором, показан процесс суда над мещанином Сидором Шельмецовым.
Сама фамилия персонажа уже дает представление, кто перед читателем. Дополняет характеристику образа описание внешности героя: «…малый лет тридцати, с цыганским подвижным лицом и плутоватыми глазками». Все эти детали как бы утверждают, что на скамье подсудимых он оказался не случайно. А обвиняли его «в краже со взломом, мошенничестве и проживательстве по чужому виду».
Но подробное описание самих его преступлений в сюжете отсутствует. Автор в рассказе в значительной мере делает акцент на речь защитника подсудимого. Слова его настолько были проникновенны, что многие в зале начинали рыдать, а дам, одну за другой, выносили из зала суда.
Не устоял даже прокурор, уже сказавший свое слово обвинения: «…беспокойно завертелся на кресле, покраснел и стал глядеть под стол…Слезы засверкали сквозь его очки». Он готов был изменить свое решение. Но защитник, видимо, переусердствовал. Конечно, каждый адвокат преследует одну цель: облегчить участь подсудимого, а, возможно, освободить его из-под стражи.
Защитник же, обладая, несомненно, даром красноречия, миновал факты, «а напирал больше на психологию». В результате, расчувствовался сам и расчувствовал своего подопечного. Тот «замигал глазками, заплакал…
Суд
Чехов А. П. Суд // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982.
Т. 1. [Рассказы. Повести. Юморески], 1880—1882. — М.: Наука, 1974. — С. 95—99.
СУД
Изба Кузьмы Егорова, лавочника. Душно, жарко. Проклятые комары и мухи толпятся около глаз и ушей, надоедают… Облака табачного дыму, но пахнет не табаком, а соленой рыбой. В воздухе, на лицах, в пении комаров тоска.
Большой стол; на нем блюдечко с ореховой скорлупой, ножницы, баночка с зеленой мазью, картузы, пустые штофы.
За столом восседают: сам Кузьма Егоров, староста, фельдшер Иванов, дьячок Феофан Манафуилов, бас Михайло, кум Парфентий Иваныч и, приехавший из города в гости к тетке Анисье, жандарм Фортунатов.
В почтительном отдалении от стола стоит сын Кузьмы Егорова, Серапион, служащий в городе в парикмахерской и теперь приехавший к отцу на праздники. Он чувствует себя очень неловко и дрожащей рукой теребит свои усики.
Избу Кузьмы Егорова временно нанимают для медицинского «пункта», и теперь в передней ожидают расслабленные. Сейчас только привезли откуда-то бабу с поломанным ребром… Она лежит, стонет и ждет, когда, наконец, фельдшер обратит на нее свое благосклонное внимание. Под окнами толпится народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров своего сына пороть будет.
— Вы всё говорите, что я вру, — говорит Серапион, — а потому я с вами говорить долго не намерен. Словами, папаша, в девятнадцатом столетии ничего не возьмешь, потому что теория, как вам самим небезызвестно, без практики существовать не может.
— Молчи! — говорит строго Кузьма Егоров. — Материй ты не разводи, а говори нам толком: куда деньги мои девал?
— Деньги? Гм… Вы настолько умный человек, что сами должны понимать, что я ваших денег не трогал. Бумажки свои вы не для меня копите… Грешить нечего…
— Вы, Серапион Косьмич, будьте откровенны, — говорит дьячок. — Ведь мы вас для чего это спрашиваем? Мы вас убедить желаем, на путь наставить благой… Папашенька ваш ничего вам, окроме пользы вашей… И нас вот попросил… Вы откровенно… Кто не грешен? Вы взяли у вашего папаши двадцать пять рублей, что у них в комоде лежали, или не вы?
Серапион сплевывает в сторону и молчит.
— Говори же! — кричит Кузьма Егоров и стучит кулаком о стол. — Говори: ты или не ты?
Как вам угодно-с… Пускай…
— Пущай, — поправляет жандарм.
— Пущай это я взял… … Я живой человек, одушевленное имя существительное, и мне деньги нужны. Не камень!..
— Поди да заработай, коли деньги нужны, а меня обирать нечего. Ты у меня не один, у меня вас семь человек!
— Это я и без вашего наставления понимаю, только по слабости здоровья, как вам самим это известно, заработать, следовательно, не могу. А что вы меня сейчас куском хлеба попрекнули, так за это самое вы перед господом богом отвечать станете…
— Здоровьем слаб!..
— Какое у меня дело? Разве это дело? Это не дело, а одно только поползновение. И образование мое не такое, чтоб я этим делом мог существовать.
— Неправильно вы рассуждаете, Серапион Косьмич, — говорит дьячок. — Ваше дело почтенное, умственное, потому вы служите в губернском городе, стрижете и бреете людей умственных, благородных. Даже генералы, и те не чуждаются вашего ремесла.
- — Про генералов, ежели угодно, я и сам могу вам объяснить.
- Фельдшер Иванов слегка выпивши.
- По нашему медицинскому рассуждению, — говорит он, — ты скипидар и больше ничего.
— Мы вашу медицину понимаем… Кто, позвольте вас спросить, в прошлом годе пьяного плотника, вместо мертвого тела, чуть не вскрыл? Не проснись он, так вы бы ему живот распороли. А кто касторку вместе с конопляным маслом мешает?
— В медицине без этого нельзя.
— А кто Маланью на тот свет отправил? Вы дали ей слабительного, потом крепительного, а потом опять слабительного, она и не выдержала. Вам не людей лечить, а, извините, собак.
Маланье царство небесное, — говорит Кузьма Егоров. — Ей царство небесное. Не она деньги взяла, не про нее и разговор… А вот ты скажи…
— Гм… Алене!.. Постыдились бы хоть при духовенстве и при господине жандарме.
А вот ты говори: ты взял деньги или не ты?
Староста вылезает из-за стола, зажигает о колено спичку и почтительно подносит ее к трубке жандарма.
— Ффф… — сердится жандарм. — Серы полный нос напустил!
Закурив трубку, жандарм встает из-за стола, подходит к Серапиону и, глядя на него со злобой и в упор, кричит пронзительным голосом:
Ты кто таков? Ты что же это? Почему так? А? Что же это значит? Почему не отвечаешь? Неповиновение? Чужие деньги брать? Молчать! Отвечай! Говори! Отвечай!
— Ежели…
— Молчать!
— Ежели… Вы потише-с! Ежели… … Терзайте! Бейте!
— Молчать! Не ра-а-азговаривать! Знаю твои мысли! Ты вор? Кто таков? Молчать! Перед кем стоишь? Не рассуждать!
— Наказать-с необходимо, — говорит дьячок и вздыхает. — Ежели они не желают облегчить вину свою сознанием, то необходимо, Кузьма Егорыч, посечь. Так я полагаю: необходимо!
— Влепить! — говорит бас Михайло таким низким голосом, что все пугаются.
В последний раз: ты или нет? — спрашивает Кузьма Егоров.
— Как вам угодно-с… Пущай… Терзайте! Я готов…
Выпороть! — решает Кузьма Егоров и, побагровев, вылезает из-за стола.
Публика нависает на окна. Расслабленные толпятся у дверей и поднимают головы. Даже баба с переломленным ребром, и та поднимает голову…
Ложись! — говорит Кузьма Егоров. Серапион сбрасывает с себя пиджачок, крестится и со смирением ложится на скамью.
— Терзайте, — говорит он.
Кузьма Егоров снимает ремень, некоторое время глядит на публику, как бы выжидая, не поможет ли кто, потом начинает…
— Раз! Два! Три! — считает Михайло низким басом. — Восемь! Девять!
Дьячок стоит в уголку и, опустив глазки, перелистывает книжку…
Двадцать! Двадцать один!
— Довольно! — говорит Кузьма Егоров.
— Еще-с!.. — шепчет жандарм Фортунатов. — Еще! Еще! Так его!
— Я полагаю: необходимо еще немного! — говорит дьячок, отрываясь от книжки.
И хоть бы пискнул! — удивляется публика.
Больные расступаются, и в комнату, треща накрахмаленными юбками, входит жена Кузьмы Егорова.
— Кузьма! — обращается она к мужу. — Что это у тебя за деньги я нашла в кармане? Это не те, что ты давеча искал?
— Оне самые и есть… Вставай, Серапион! Нашлись деньги! Я положил их вчерась в карман и забыл…
Еще-с! — бормочет Фортунатов. — Влепить! Так его!
— Нашлись деньги! Вставай!
Серапион поднимается, надевает пиджачок и садится за стол. Продолжительное молчание. Дьячок конфузится и сморкается в платочек.
— Ты извини, — бормочет Кузьма Егоров, обращаясь к сыну. — Ты не того… …
Ничего-с. Нам не впервой-с… Не беспокойтесь. Я на всякие мучения всегда готов.
— Ты выпей… Перегорит…
Серапион выпивает, поднимает вверх свой синий носик и богатырем выходит из избы. А жандарм Фортунатов долго потом ходит по двору, красный, выпуча глаза, и говорит:
Еще! Еще! Так его!
Примечания
- Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов заметно сократил его, устранил ряд побочных сюжетных мотивов и второстепенных персонажей (дьякона, лавочника Минаса Разбабая, приказчика, унтер-офицера, регента, урядника), изменил характеристику действующих лиц и провел значительную стилистическую правку текста.
- Реплики исключенных персонажей были переданы другим, преимущественно — жандарму, фигура которого стала главенствующей.
- Козьма Егоров превращен в лавочника (было — фельдшер), сын его Серапион — в парикмахера (было — Митрофан, писарь).
СУД
Впервые — «Зритель», 1881, № 14 (ценз. разр. 23 октября), стр. 2—3. Заглавие: Сельские картинки. а) Суд. Подпись: Антоша Чехонте.
Текст рассказа был переработан Чеховым для издания А. Ф. Маркса и предназначался для второго тома (письмо к Ю. О. Грюнбергу, 21 мая 1899 г.). В ГБЛ хранятся гранки, набранные для этого издания, без правки. Каждая страница перечеркнута крест-накрест. На первой странице рукою Чехова написано: «Рассказ „Суд“ — исключить».
ГБЛ.
Первоначальное заглавие показывает, что Чехов задумывал в 1881 г. серию «сельских картинок». Замысел этот осуществлен не был.
«Я рассуждений длинных не обожаю…», «Я от вас, кроме серебристых да медюги, ничего не видал», «Отвечай обчеству!», «Надо в морда бить!»
Подчеркивая в образе «подсудимого» безропотное «страдание за правду», Чехов опустил его протестующий монолог: «Терзайте! Вот моя грудь! » и реплику: «А ваше дело, Глеб Глебыч… цыц!»
г. («Серапион богатырем выходит из избы») исчерпывали сюжет. Новая концовка обратила его резким сатирическим акцентом:
«А жандарм Фортунатов долго потом ходит но двору, красный, выпуча глаза и говорит:
— Еще! Еще! Так его!»
- Раздел сайта:
Читать онлайн "Суд" автора Чехов Антон Павлович – RuLit – Страница 1
Изба Кузьмы Егорова, лавочника. Душно, жарко. Проклятые комары и мухи толпятся около глаз и ушей, надоедают… Облака табачного дыму, но пахнет не табаком, а соленой рыбой. В воздухе, на лицах, в пении комаров тоска.
Большой стол; на нем блюдечко с ореховой скорлупой, ножницы, баночка с зеленой мазью, картузы, пустые штофы.
За столом восседают: сам Кузьма Егоров, староста, фельдшер Иванов, дьячок Феофан Манафуилов, бас Михайло, кум Парфентий Иваныч и приехавший из города в гости к тетке Анисье жандарм Фортунатов.
В почтительном отдалении от стола стоит сын Кузьмы Егорова, Серапион, служащий в городе в парикмахерской и теперь приехавший к отцу на праздники. Он чувствует себя очень неловко и дрожащей рукой теребит свои усики.
Избу Кузьмы Егорова временно нанимают для медицинского «пункта», и теперь в передней ожидают расслабленные. Сейчас только привезли откуда-то бабу с поломанным ребром… Она лежит, стонет и ждет, когда, наконец, фельдшер обратит на нее свое благосклонное внимание. Под окнами толпится народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров своего сына пороть будет.
— Вы всё говорите, что я вру, — говорит Серапион, — а потому я с вами говорить долго не намерен. Словами, папаша, в девятнадцатом столетии ничего не возьмешь, потому что теория, как вам самим небезызвестно, без практики существовать не может.
— Молчи! — говорит строго Кузьма Егоров. — Материй ты не разводи, а говори нам толком: куда деньги мои девал?
— Деньги? Гм… Вы настолько умный человек, что сами должны понимать, что я ваших денег не трогал. Бумажки свои вы не для меня копите… Грешить нечего…
— Вы, Серапион Косьмич, будьте откровенны, — говорит дьячок. — Ведь мы вас для чего это спрашиваем? Мы вас убедить желаем, на путь наставить благой… Папашенька ваш ничего вам, окроме пользы вашей… И нас вот попросил… Вы откровенно… Кто не грешен? Вы взяли у вашего папаши двадцать пять рублей, что у них в комоде лежали, или не вы?
Серапион сплевывает в сторону и молчит.
— Говори же! — кричит Кузьма Егоров и стучит кулаком о стол. — Говори: ты или не ты?
— Как вам угодно-с… Пускай…
— Пущай, — поправляет жандарм.
— Пущай это я взял… Пущай! Только напрасно вы, папаша, на меня кричите. Стучать тоже не для чего. Как ни стучите, а стола сквозь землю не провалите. Денег ваших я никогда у вас не брал, а ежели брал когда-нибудь, то по надобности… Я живой человек, одушевленное имя существительное, и мне деньги нужны. Не камень!..
— Поди да заработай, коли деньги нужны, а меня обирать нечего. Ты у меня не один, у меня вас семь человек!
— Это я и без вашего наставления понимаю, только по слабости здоровья, как вам самим это известно, заработать, следовательно, не могу. А что вы меня сейчас куском хлеба попрекнули, так за это самое вы перед господом богом отвечать станете…
— Здоровьем слаб!.. Дело у тебя небольшое, знай себе стриги да стриги, а ты и от этого дела бегаешь.
— Какое у меня дело? Разве это дело? Это не дело, а одно только поползновение. И образование мое не такое, чтоб я этим делом мог существовать.
— Неправильно вы рассуждаете, Серапион Косьмич, — говорит дьячок. — Ваше дело почтенное, умственное, потому вы служите в губернском городе, стрижете и бреете людей умственных, благородных. Даже генералы, и те не чуждаются вашего ремесла.
- — Про генералов, ежели угодно, я и сам могу вам объяснить.
- Фельдшер Иванов слегка выпивши.
- — По нашему медицинскому рассуждению, — говорит он, — ты скипидар и больше ничего.
— Мы вашу медицину понимаем… Кто, позвольте вас спросить, в прошлом годе пьяного плотника, вместо мертвого тела, чуть не вскрыл? Не проснись он, так вы бы ему живот распороли. А кто касторку вместе с конопляным маслом мешает?
Загрузка...
