В этой пьесе история двух бродяг, Владимира и Эстрагона, проводящих свои дни в томительном ожидании таинственного Годо, обретает черты универсальной модели человеческого существования.
«Зачем мы здесь – вот вопрос, – рассуждает Владимир. – К счастью, ответ нам известен. Да, да, в этой чудовищной неразберихе ясно только одно: мы здесь затем, чтобы ждать, пока придет Годо. Многие ли могут сказать то же самое?»
Эстрагон произносит: «Миллионы».
Беккет расширяет художественное пространство пьесы. С одной стороны, перед нами история двух бродяг; с другой – их память – это историческая память человечества, неизменно хранящая боль страданий.
«…Этот вопль взывает скорее ко всему человечеству. Но сейчас человечество – это ты и я, хотим мы этого или нет», – говорит Владимир.
Эстрагон и Владимир слышат голоса. Это голоса людей, которые уже жили, которые уже отмучились. Но сейчас они шелестят, шепчут, напоминают, что это и их участь – бессмысленное чередование рождений и смертей, однообразная смена поколений.
Эстрагон восклицает: «Смотри-ка, тут весь род людской собрался». «Ничего не изменилось с тех далеких времен: все так же в муках, прямо на погосте – вот истинные муки рождения.
А глубоко в яме могильщик мало-помалу начинает точить свой заступ», – рассуждает Владимир.
Эта грустная очевидность фиксируется статичностью сценического действия: вечное ожидание Владимира и Эстрагона организует в одинаковой последовательности каждый день: «дневной репертуар» закончен – закончен и день, который неизбежно начнется все тем же невыносимым ожиданием.
Ожидание превращается для героев Беккета в страшную пытку, в сравнении с которой меркнут страдания распятого Христа:
Владимир. Не будешь же ты себя сравнивать с Христом!
Эстрагон. Всю жизнь я сравниваю себя с ним.
Владимир. Но ведь там было тепло! Было хорошо!
Эстрагон. Да. И распинали быстро.
Время в пьесе не имеет реальных очертаний: складываясь из постоянного повторения одних и тех же действий, оно опрокинуто в вечность.
Композиция в пьесе, состоящей из двух действий, представляет законченную кольцевую структуру: финал пьесы смыкается с ситуацией, ее открывшей, – все та же деревенская дорога, все те же действующие лица, все то же ожидание Годо.
Такая форма композиции – художественное открытие Беккета – является демонстрацией очевидной бессодержательности жизни.
Образы персонажей иронически снижены. Их внешнее убожество сильно преувеличено; они одеты в жалкие лохмотья, еле передвигаются. Эстрагону жмут ботинки, с него падают брюки. Убожество их внутреннего мира подчеркивается косноязычием. Периодически в пьесе произносятся одни и те же пять фраз:
Эстрагон. Уйдем.
Владимир. Мы не можем.
Эстрагон. Почему?
Владимир. Ждем Годо.
Эстрагон. Верно.
Владимир и Эстрагон ни в чем не уверены, даже в реальности собственного существования: Владимир, увидев Эстрагона, произносит: «Вот и ты опять». Эстрагон ему риторически отвечает вопросом: «Ты действительно так думаешь?» Им трудно ориентироваться в пространстве и времени.
На следующее утро ожидания Эстрагону все кажется новым и незнакомым. Владимир уверен, что место то же самое, что и накануне. Чтобы убедить приятеля, он выдвигает, казалось бы, неоспоримое доказательство – ботинки Эстрагона, оставленные им накануне.
Эстрагон одевает их и выясняется, что они ему велики (у Эстрагона, как мы помним, ботинки жали, поэтому он их и оставил), да и другого цвета.
Создается ощущение неоднозначности и сомнительности любого события и факта. К Владимиру и Эстрагону дважды с поручениями от Годо прибегает один и тот же мальчик. Но во втором случае мальчик говорит, что приходит впервые. «Наверняка ничего знать нельзя», – делает вывод Эстрагон.
Помимо развенчания героя, Беккет использует принцип сценического снижения действия. С каждым рассуждением Владимира и Эстрагона о предложении, которое им должен сделать Годо, драматург снижает тему, добиваясь комического эффекта.
Владимир. Мне ужасно интересно, что он нам предложит…
Эстрагон. А что ты у него попросил?
Владимир. Да так… Ничего конкретного.
Эстрагон. Это было что-то вроде молитвы?
Владимир. Можно и так сказать.
Эстрагон. А что он тебе ответил?
Владимир. Что посмотрим.
Эстрагон. Что ничего не может обещать.
Владимир. Что должен подумать.
Эстрагон. На свежую голову.
Владимир. Посоветоваться с семьей.
Эстрагон. С друзьями.
Владимир. Со страховыми агентами.
Эстрагон. Посмотреть переписку.
Владимир. Бухгалтерские книги.
Эстрагон. Счет в банке.
Владимир. Тогда уже и решать.
Персонажи, олицетворяющие в пьесе модель человеческого сообщества, разбиты на пары: кроме Владимира и Эстрагона вводится еще одна пара – Поццо и Лакки. Их взаимоотношения построены на зависимости одного от другого.
Владимир и Эстрагон напоминают супружескую пару, которая без конца ссорится, но не может существовать друг без друга. Их взаимное соприсутствие является как бы подтверждением фактичности собственного существования: «И чего мы только с тобой не выдумываем, – говорит Эстрагон Владимиру, – лишь бы верить, будто и вправду существуем, а, Диди?»
Между Поццо и Лакки как хозяином и слугой более четкие отношения зависимости: хозяин не может жить, если его приказания и желания не выполняются слугой; слуга не может ориентироваться без указаний своего хозяина. За стереотипами обиходных понятий прячется «невыразимое» – причина их взаимозависимости.
Герои Беккета мечутся между словом и пустотой, ощущая бессилие выразить себя.
Косноязычие и убогость языка, умолчание и паузы, диалоги, лишенные взаимодействия, используются драматургом, чтобы передать вечное противоречие между «вещью» называемой и ее сутью.
Примером может послужить диалог Владимира и Поццо. Владимир хочет узнать, собирается ли Поццо отделаться от своего слуги (диалог занимает несколько страниц):
Владимир. Вы хотите от него отделаться?
Поццо. Он пытается обвести меня вокруг пальца, но у него ничего не выйдет.
Владимир. Вы хотите от него отделаться?
Поццо. По правде говоря, носильщик он – хуже последней свиньи. Не его это дело.
Владимир. Вы хотите от него отделаться?
Поццо. Заметьте, что я мог бы оказаться на его месте, а он – на моем.
Владимир. Вы хотите от него отделаться?
Поццо. Что вы сказали?
Владимир. Вы хотите от него отделаться?
Слово, лишенное реальной поддержки (смысла), выговаривается само по себе, не подразумевая никакой глубины, создавая «опыт пустотности» языка.
Владимир. О чем я говорил? Можно было продолжить мою прежнюю мысль.
Эстрагон. Какую?
Владимир. Ну, в самом начале.
Эстрагон. В начале чего?
Владимир. Этого вечера. Я говорил… Я говорил…
Эстрагон. Черт возьми, ты слишком многого от меня хочешь.
Ирония, пронизывающая пьесу, дает возможность многозначности ее смысловых прочтений. Ожидание таинственного Годо, который так и не появился, – символ «невыразимого», которое, с точки зрения Беккета, невозможно облечь в шелуху слов.
На вопрос о том, кого он подразумевал под фигурой Годо, Беккет ответил: «Если бы я знал, я написал бы об этом в пьесе».
Недаром театр Беккета в дальнейшем развивается из ограниченного диалога через монолог к всепронизывающему молчанию. В последней пьесе Беккета «Дыхание» действие длится тридцать секунд. На сцене нет ничего, кроме кучи хлама, и лишь запись крика и тяжелого дыхания.
Художественные открытия драматургии С. Беккета стали достоянием мировой культуры, существенно преобразив облик драмы, театра, литературы, кино.
Литература
1. Ионеско Э. Носороги.
2. Беккет С. В ожидании Годо.
3. Театр парадокса. – М., 1991.
4. Антология французского театрального авангарда. – М., 1992.
ЛИТЕРАТУРА 1970 – 1990-х годов
Виталий Яровой: Бог, Нотт и Годо
В 1943 г. Сэмюэль Беккет, живущий по поддельным документам в глухой деревушке на юге Франции, куда бежал из Парижа, спасаясь от гестапо, батрача на местной ферме и пребывая в крайнем отчаянии, по вечерам пишет две вещи, которые стали поворотными в его творчестве. Точнее – пишет одну, вторая существует пока на стадии замысла.
Первая – роман «Уотт», ставший последним произведением, написанным Беккетом на английском языке, своего рода разделительным камнем, лежащим точно посередине между его ранним и поздним творчеством, и в значительной степени явившемся предшественником его знаменитой пьесы «В ожидании Годо», написанной уже по-французски, с которой он имеет много общего.
Роман был издан спустя восемь лет после написания, в 1953 году. Пьеса, законченная в 1949-ом – немного раньше, но поставлена тоже в 1953-ем. Она и принесла Беккету всемирную известность.
До этого он был почти ничем не выделяющимся среди других малоизвестных писателей литературным неудачником, автором поэмы «Блудоскоп», изданным отдельной книгой критического эссе «Пруст», сборника рассказов «Больше замахов, чем ударов», не возымевшего сколько-нибудь значимого успеха ни у читателей, ни у критиков, и стихотворного сборника «Кости эха», который постигла та же участь. Не заинтересовал читателей и роман «Мёрфи», законченный в июне 1936 года и после 42 отказов в различных издательствах опубликованный в марте 1938 года и поразивший читателей своим алогизмом. Правда, на него положительно откликнулся тогда пока еще тоже очень далекий от будущей тоже славы поэт Дилан Томас, отметивший «исследование сложного и странного трагического характера, который не может примирить нереальность видимого мира с реальностью невидимого». Можно было увидеть в этом романе фиксацию противоречия между бытовой и религиозной сущностями жизни. То же – и в двух последовавших вслед за ним произведениях, о которых мы говорим.
Обе истории – весьма несвязны и довольно комичны, однако мрачное настроение, в котором пребывал во время их написания Беккет, изрядно сказалось на обоих , в особенности – на «Уотте» («избавится от него и не сойти с ума» – в таких словах определил Беккет свою задачу).
И, в придачу – донести до читателя размышления касательно жизни, судьбы, Бога, промыслительных путей, иррациональности, как ему всегда казалось, человеческого существования в мире.
Может статься даже, что главные персонажи обеих произведений в какой-то степени может восприниматься в качестве автопортретов автора – такого, каким он был в ту пору.
Парадоксально, но факт: Беккет, как-то заявивший, что от веры в трудную минуту проку не больше, чем от старого школьного галстука, и даже устами своих героев позволявший себе куда более смелые заявления, был обладателем весьма стойкой веры и одним из самых религиозных писателей в мировой литературе. И даже – христианских, потому что христианство, от которого он так настойчиво открещивался на протяжении жизни, определяло строй если и не всех без исключения, то уж наверняка – большинства его произведений. При том, что отношение к христианству и вправду было скептическое. Но без него этих произведений просто бы не было, оно озаряет даже буддистского свойства пустоту, в которую постоянно погружены его герои, оно составляет их сердцевину, оно, несмотря на сопротивление автора, постоянно живет внутри его самого.
Беккет отрицал какую либо причастность и ко Господу Иисусу Христу. Однако это отнюдь не значит, что он в Него не верил или сомневался в Его существовании. Скорее потому, что уж слишком был далек от Него он сам.
Для западного человека, плоть от плоти которого был Беккет с его рационального свойства умом, путь к оценке того или иного явления, той или иной личностью, лежит исключительно через самого себя, свои личностные оценки, сопряжением Бога с самим собой, перекраиванием Его личности под себя, согласно своим представлениям. Собственно, это типичный путь протестантства. Беккету, переросшему протестантизм, но так и не выработавшему собственных представлений о Боге, оставалась только все дальше уводящая его от магистрального христианского тракта узкая дорожка иррационализма. Но, думается, все таки – не от Бога, не от веры, не от человечности.
И то, и другое, и третье присутствует в его произведениях. Самое главное, что можно вычитать из него вычитать – это упование на милость Божью, терпеливое ожидание ее, которое никогда не бывает тщетным.
Нескладный, нелепый и загадочный персонаж, выброшенный из трамвая (возможная отсылка к эпизоду Книги Ионы, где корабельщики выбрасывают Иону из корабля по его же просьбе – Беккет Библию знал очень хорошо, и пользовался Ею очень умело), пешком идет на железнодорожную станцию, садится в поезд, поздней ночью прибывает в дом господина Нотта, не уступающего ему в эксцентризме и загадочности, и остается там на несколько лет. Вначале он работает на нижнем этаже, потом перебирается на верхний. В конце романа он проделывает обратный путь. Зазор между этими событиями составляет длинный перечень работ, которые ему приходится выполнять, а в свободное время он предается тому, что довольно условно можно назвать медитациями. Вот, собственно, и весь сюжет, дополненный, правда, жизнью Уотта в сумасшедшем доме, куда он попадает после того, как расстается с господином Ноттом. Там он теряет способность к передвижению, произносит слова задом наперед, пытается понять, зачем он был нужен господину Нотту – и так и не разрешает этот вопрос.
Вообще, «Уотт», что так обычно для Беккета, задает множество вопросов и не дает никаких ответов.
Главный герой очень странный персонаж, похожий на русского юродивого, с совершенно немотивированными действиями (что, впрочем, тоже обычно – и для таких же, как он, персонажей Беккета, и для автора, совершенно этой стороной дела не озабочивающимся). Поэтому читателю, пытающемуся разобрать, что происходит в романе, приходится лишь строить предположения и двигаться на ощупь.
«Уотт», вне сомнений, одно из самых значимых произведений модернизма. Но, не столь явственно, также и аллегорическое произведение в духе английской религиозной литературы – вроде «Пути странника» Беньяна.
Однако если Беньян ставил своей задачей посредством последовательных символов отобразить путь человека к Богу, то цель, которую наметил перед собою Беккет – прямо противоположная: его Уотт, некоторое время пожив в соседстве с Богом, вынужденный служить Ему, потом от Него уходит и отправляется в неизвестность, в страну нельзя даже сказать, что далече, ибо таковая оказывается близлежащим сумасшедшим домом. Правда, уходит не совсем по своей воле, но после того, как стал по какой-то причине неугоден хозяину.
По какой же? Может, Бог возлагал на него какие-то высокие надежды, может быть, ему предназначалась, к примеру, участь царя или пророка, однако он не смог услышать того, что ему говорил Бог, а если и слышал – не исполнял?
В этом случае уходы и приходы Уотта могут быть рассмотрены как колебания в своей миссии, а сам он – отдаленно сопряжен с пророком Ионой.
И хотя он, конечно, совсем на него не похож, есть между ними и нечто общее. Например, подспудное любопытство, желание узнать, насколько далеко простирается Божья вариативность в отношении милости и наказания.
Но Уотт, все же, не Иона. И его раздробленный мир – это не мир Ионы с четко налаженной системой божественных взаимосвязей.
https://www.youtube.com/watch?v=qHyJIKCgdJ4
Вот не совсем гипотетическое предположение: Бог приблизил к Себе Уотта, принял в нем участие, делал так, чтобы он познавал Его волю. Но путь познания, похоже, вообще не свойственен беккетовскому герою.
Здесь он схож уже не с Ионой, но с самим Беккетом, все время находящемуся на стадии незнания. Незнания почти абсолютного. Но одновременно – и на бесконечно длящейся стадии его познания.
А господин Нот в этом контексте – псевдоним Бога и предшественник Годо.
Посреди абсолютного незнания живет и Уотт, посреди него пролегают его странствия на весьма короткую, следует отметить, дистанцию.
Чем дальше к концу пути, тем больше Уотт, обладавший ранее какой-никакой, но человеческой цельностью, начинает во всех смыслах фрагментировать, а затем и вовсе наступает пора распада: личностного, мироощущенческого, мыслительного, словесного.
Параллельно и мир, окружающий Уотта, скудеет, разрушается, распадается на куски – точно так же, как со временем фрагментировал мир Беккета.
И как разрушилась бы, наверное, Ниневия – в случае, если бы Иона ее не достиг и не смирился с волей Божьей, даже после исполнения предназначенной миссии так и оставшейся для него непостижимой.
Можно представить себе, что, уйдя от Нотта, Уотт очутился на той же самой дороге, у обочины которой ждут встречи с его прежним хозяином два персонажа следующего беккетовского произведения. Правда, Нотт к этому времени сменил имя – теперь его зовут Годо. Может быть, и сам Уотт сменил имя и стал, к примеру, Владимиром. Или – Экстрагоном. Но, скорее всего – Лакки.
Принято считать, что существует довольно много версий относительно содержания, которое Беккет вкладывал (или – не вкладывал) в свое самое загадочное произведение: как в целом, так и относительно заглавного персонажа, невидимого и отсутствующего.
Однако при прилежном исследовании вопроса окажется, что версий не так уж и много и все они, за исключением основной, неубедительны. Основная же – такова: Годо – это Бог.
И вправду, кем он может быть, кроме Него? На кого, кроме Него, могут возлагать столько надежд заблудившиеся во времени и пространстве персонажи, теряющие или уже потерявшие идентичность? Кто, кроме Него, может вывести их из беспамятства, в котором они пребывают?
Нетрудно заметить, что два основных героя, Владимир и Эстрагон – это люди, не имеющие никаких оснований для веры во что бы то ни было, и, все-таки, на каких-то подспудных уровнях сохранившие ее и продолжающие надеяться на то, что однажды она предстанет пред ними во всей полноте. А если прибавить к этому еще и высказываемую друг к другу любовь, то можно будет подумать, что руководством к жизни для них служит всем памятная 13 глава апостола Павла из 1-го Послания к Коринфянам, как раз и повествующая о любви.
Но и это еще не все.
На многих уровнях Эстрагон и Владимир соответствуют тем критериям, которые прилагает Господь к рабам, на протяжении ночи бдящих в ожидании возвращения временно отсутствующего господина: «…будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и, подходя, станет служить им. И если придет во вторую стражу, и в третью стражу придет, и найдет их так, то блаженны рабы те…»
Терпение, ожидание, смирение – этими чертами наделены и герои Беккета, а имя Спасителя неоднократно возникает в их разговорах.
Владимир и Эстрагон ждут Годо, несмотря на то, что неизвестно даже, может ли состоятся эта встреча. Обещал ли им ее Годо, просили ли они его о ней? «Ни о чем конкретном… что-то вроде молитвы…
» – говорит Эстрагон, но точнее – не помнит. Владимир – тот даже не уверен, была ли предыдущая встреча, приходил ли он к ним… Позже Владимир произнесет: «Мы ждём встречи… мы не святые, — но мы ждём».
«Он (Годо) посмотрит… подумает…»
Чем не верные рабы, терпеливо ждущие запаздывающего господина?
Второй вариант – неверного раба-управителя (Лк, 12: 42—48), едва ли не с буквальной наглядностью воплощает у Беккета человек, носящий имя Поццо.
В бывшем же учителе Лакки, ставшего теперь его слугой, в котором с некоторой натяжкой можно отыскать сходство с еще одним рабом из той же притчи, «который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его», поэтому «бит будет много…»
В первом акте Поццо идёт продавать Лаки «на рынок Христа Спасителя», — где еще он раньше его купил (в контексте этого факта и возможна версия сопряжения его личности с рабом, знавшим волю Господню относительно обращения с оставленными на его попечение рабами). В следующий раз, когда они снова встречаются с Владимиром и Эстрагоном, Поццо – слепой, Лаки немой, они уравнены по немощи.
Можно, однако, воспринимать тиранию Поццо в отношении Лакки, как унижение грешным праведного, отсюда жалобы Поццо на то, что Лаки причиняет ему страдания, что он убивает его фактом своего существования. Но во втором акте, когда Поццо и Лаки возвращаются, Эстрагон встречает их криком: «Авель! Авель!», — и Поццо незамедлительно откликается. Но он также окликается и на зов: «Каин! Каин!».
Это тоже не единственная ассоциация с сыновьями Адама. В конце пьесы приходит мальчик, посланник Годо, чтобы сообщить им, что Годо опять не придет. Помимо прочего, он рассказывает, что Годо – это его хозяин, и он относится к нему хорошо. А вот его брата, который пасет у Годо коз, он бьет.
То же – и с Владимиром и Эстрагоном: во втором акте Каину уподобляет себя Эстрагон. Он считает, что Годо уже близко, и его первая мысль: «Я проклят». А когда Владимир, которому что-то померещилось, восклицает: «Это Годо! Наконец-то! Пойдём и встретим его», он убегает с криком: «Я в аду!»
Господь Иисус Христос постоянно подчеркивает, что Его возвращение будет непредвиденным, неожиданным, оно произойдет без предварительных уведомлений. По этой причине все верующие в Него должны были быть начеку в любое время, вне зависимости от того, в каком веке они живут.
Их чуткое ожидание не должно зависеть «от веры в какую-либо дату, а чувство неотложности — от временных рамок, в которые с определенностью можно было бы ожидать конца» (Ф. Реймонд, англиканский богослов). Господь не медлит, Он ждет высшей стадии готовности.
И если Он долго не приходит к героям Беккета, но при этом постоянно обещает придти, то это значит, что они такой готовностью пока не обладают. И неизвестно, обретут ли ее когда-либо. Отсюда – открытый финал пьесы.
Когда Беккета спрашивали, какова тема «В ожидании Годо», он цитировал Блаженного Августина: «Не теряйте надежды. Один из разбойников был спасён. Не принимайте в расчёт, что другой был осуждён на вечные муки». И добавлял: «Меня интересуют некоторые идеи, даже если я не верю в них… В этом изречении заключён потрясающий образ. Он воздействует».
Билеты (вариант 2). Символический план повествования в «В ожидании Годо» С. Беккета (ответ не очень клёвый, но хоть так..)
|
25. Символический план повествования в «В ожидании Годо» С. Беккета
(ответ не очень клёвый, но хоть так..)
В ожидании Годо» — пьеса ирландского драматурга Сэмюэля Беккета. Написана Беккетом на французском языке между 9 октября 1948 и 29 января 1949 года[1] , а затем переведена им же на английский. В английском варианте пьеса имеет подзаголовок «трагикомедия в двух действиях».
«В ожидании Годо» принадлежит к числу тех произведений, которые повлияли на облик театра XX века в целом. Бекетт принципиально отказывается от какого-либо драматического конфликта, привычной зрителю сюжетности, советует П.
Холу, режиссировавшему первую англоязычную постановку пьесы, как можно больше затянуть паузы и буквально заставить зрителя скучать.
Жалоба Эстрагона «ничего не происходит, никто не приходит, никто не уходит, ужасно!» является и квинтэссенцией мироощущения персонажей, и формулой, обозначившей разрыв с предшествующей театральной традицией.
— Владимир (Диди) и Эстрагон (Того) — похожи на двух клоунов, от нечего делать развлекающих друг друга и одновременно зрителей. Диди и Того не действуют, но имитируют некое действие. Этот перформанс не нацелен на раскрытие психологии персонажей.
Действие развивается не линейно, а движется по кругу, цепляясь за рефрены («мы ждем Годо», «что теперь будем делать?», «пошли отсюда»), которые порождает одна случайно оброненная реплика. Вот характерный образец диалога: «Что я должен сказать?/ Скажи: я рад./ Я рад./ Я тоже. / Я тоже./ Мы рады./ Мы рады. (Пауза.
) А теперь, когда все рады, чем мы займёмся?/ Будем ждать Годо». Повторяются не только реплики, но и положения: Эстрагон просит у Владимира морковь, Владимир и Эстрагон решают разойтись и остаются вместе («Как с тобой тяжело, Гого./ Значит, надо разойтись. / Ты всегда так говоришь. И всегда возвращаешься»).
В конце обоих действий появляется присланный мифическим Годо Мальчик и сообщает, что месье придет не сегодня, а завтра. В результате персонажи решают уйти, но не трогаются с места.
Принципиальное отличие бекеттовской пьесы от предшествующих драм, порвавших с традицией психологического театра, заключается в том, что ранее никто не ставил своей целью инсценировать «ничто».
Бекетт позволяет пьесе развиваться «слово за слово», притом что разговор начинается «ни с того ни с сего» и ни к чему не приходит, словно персонажи изначально знают, что договориться ни о чем не получится, что игра слов — единственный вариант общения и сближения.
Так диалог становится самоцелью: «Пока давай поговорим спокойно, раз уж мы не можем помолчать». Тем не менее в пьесе есть определенная динамика. Все повторяется, изменяясь ровно настолько, чтобы невольно «подогревать» нетерпеливое (зрительское) ожидание каких-то значительных изменений. В начале II акта дерево, единственный атрибут пейзажа, покрывается листьями, но суть этого события ускользает от персонажей и зрителей. Это явно не примета наступления весны, поступательного движения времени. Если все-таки дерево и обозначает смену времен года, то только с тем, чтобы подчеркнуть ее бессмысленность, ложность каких-либо ожиданий.
Построена на повторах и параллелизмах = явный признак художественности. С одной стороны 2 бомжа обсуждают свои физ. недостатки. Но это драм. произв., пьеса => диалог персонажей – это не диалог, а некое сообщение вам. Есть реплика в сторону – перс. не говорит, а думает о др перс. Важн.
элемент содержания пьесы – знание пьесы того, что она – пьеса (из Пиранд). То, о чем и как разговаривают перс. не обязательно свидетельствует о их внутр. мире и чтобы мы обязательно прониклись их психол. типом.
Многое из того, что произносится ими мы воспринимаем как их внутренние характеристики, но не надо на этом зацикливаться. Важн. слой – драматич., где театральность – важная действующая сила, “перст указующий” (надо смотреть, куда он показывает, а не на него). След.
слой – “интерпретационный”, возникает как рез-т изменяющегося контекста идей и представлений, с кот. зрители прих. на эту пьесу.
В 50х гг. система идей экзист-ма достигла популярности в общ. разговорах, такой контекст не мог не отл-ть на интерпр-ю свой отпечаток. ~ идеи богооставленности и т. д. связаны с экз-м, но: др. слои.
“lucky” – 1. счастливчик, 2. лакей, слуга.
– строго выстроенный монолог. Заикание имеет важное значение – добавляет нов. знач., часто оказ. аллюзиями.
В начале пьесы Эстрагон пытается снять свой ботинок – момент натурализма – уступка с большой издевкой. Натурализм не только зашкаливает. Они не бомжи, на них котелки. “Бомжеватость” обеспечивается тем, что одежда перепутана местами. То, что ботинки не удаётся снять – тоже игра. Ботинки и котелок.
“По коридору и направо”. Пьеса не про то, что мир абсурден, хотя это и есть. Абсурдность мира снимается абсурдностью способов рассказывания про абсурдность мира. !! Сложность коммуникации м/у автором и зрителем.
Люди, берущие слово у Беккета, не слишком красивы: бездомные, старики, клоуны… Обитатели кулис человечества назначили встречу на сцене. И если их вид и одежда свидетельствуют об их физическом состоянии, это не значит, что они лишены психологии и прошлого.
Кто может сказать, кем на самом деле являются Владимир и Эстрагон, как не двумя потерянными людьми, существующих лишь в ожидании некоего Годо, который никогда не приходит? Поццо, хозяин, тоже не избалован. Он является лишь взглядом других, и то он вынужден просить о нем: “Я хотел бы сесть, но не знаю, как приступить(…).
Не могли бы Вы попросить меня снова сесть?” Существование этого персонажа настолько обусловлено другими людьми, что он хочет предвидеть воздействие, которое его будущий поступок произведет на них. Так же и Лаки, его раб, ему более полезен в качества существа, придающего ему ценность, нежели в качестве слуги-носильщика чемоданов.
Из этого можно даже вывести, что Лаки не существует, когда он один с хозяином; его роль заключается в том, чтобы придавать тому ценность в присутствии постороннего. Владимир и Эстрагон и являются этими третьими лицами, появившимися из ниоткуда. Все, чем они являются, содержится в смутной дружбе, которую они не осознают.
Они ничем не определены, кроме проходящего времени и “оживляющей” их надеждой. Несмотря на частые утверждения, Беккет по существу не является пессимистом. Он не очерняет человека, он показывает его без прикрас, таким, какой он есть, лишенным чувств, пытающимся жить, хотя и в ожидании…
+ Записи семинара:
– олицетворение человечества: Эстрагон – франц., Владимир – славянск., Поццо – итал., Лакки – англ. Некое человечество, застрявшее в пустом пространстве. Дорога – нечто эфемерное – по ней уходят П. и Л., и по ней же возвращаются. Возможно, это пространство – чистилище. Человечество ждёт Годо не факт, что как Бога, но как истину.
…(м. б. символ некомфортности мироздания).
1-е действ. – дерево сухое, 2-е – дерево расцвело, но по сути ничего не меняется. В центре – мёртвое дерево. Когда сверху неизвестное, не имеет смысла с ним разговаривать, поэтому они разговаривают друг с другом.
> Бог и человек, но это под вопросом.
|
«В ожидании Годо»: описание пьесы, сюжет и постановки – Другие авторы Зарубежная литература
«В ожидании Годо» — пьеса Сэмюэля Беккета.
Немного об авторе
Многие исследователи театра XX в. ведут родословную новой его ветви с 5 января 1953 года, когда в парижском театре «Бабилон» состоялась премьера пьесы Беккета «В ожидании Годо» в постановке соратника Антонена Арто и Жана-Луи Барро, режиссера Роже Блена. Текст пьесы был опубликован в 1952 г. еще до премьеры, что является для Франции случаем весьма редким.
Но издательство «Ле эдитьон де минюи» уже опубликовало к тому времени два романа обосновавшегося с 1937 г. во Франции ирландского писателя («Мэрфи» 1947 г. и «Моллой» 1951 г.) и вознамерилось издавать все, что выйдет из-под его пера, увидев в нем талантливого продолжателя Кафки и Джойса. С последним Беккет был к тому же хорошо знаком и переводил его на французский.
Надо сказать, что издательские эксперты очень точно определили масштаб личности и таланта нового автора. В 1969 г. С. Беккет был удостоен Нобелевской премии по литературе. Посвятив себя почти исключительно драматургическому творчеству, писатель стал самым знаменитым (наряду с Э.
Ионеско) автором «театра абсурда», как определил это явление в конце 50-х известный английский критик Мартин Эсслин.
Завоевание «театром абсурда» мировой сцены, поначалу скандальное, а затем триумфальное, обеспечило автору славу «классика XX столетия». Пьеса «В ожидании Годо» была признана одним из его шедевров.
Сюжет и герои
В двухактной пьесе, почти лишенной внешнего действия, всего четыре персонажа. Главные герои, Владимир и Эстрагон, ждут некоего господина Годо, который должен разрешить все их проблемы.
Они одиноки и беспомощны, бесприютны и голодны; страх и отчаяние перед перспективой и дальше влачить жалкое существование не раз возвращает их к мысли о самоубийстве. Ежедневно они приходят утром на условленное место встречи и каждый вечер уходят ни с чем.
Тут они знакомятся с Поццо и Лакки, модель взаимоотношений которых (один все решает, другой беспрекословно подчиняется) может вероятно служить прообразом того, что ждет Владимира и Эстрагона, когда придет Годо. Но пьеса заканчивается новой «невстречей».
Как и Метерлинка, Беккета мало занимает внешний сюжет. Он передает состояние души, в которой даже в самые отчаянные минуты живет надежда и ожидание перемен.
«В ожидании Годо» (даже названием) перекликается с «театром ожидания» Метерлинка, и, так же как в финале знаменитой драмы Метерлинка «Слепые», нам не дано узнать, кто пришел за ними, так и у Беккета Годо не появится, оставшись недосягаемым для героев и для зрителей, а критиков повергнув в бесконечные споры о том, что этот, не облеченный в плоть и кровь, персонаж символизирует.
История создания «В ожидании Годо»
Поначалу Беккет писал свою первую пьесу как отклик на вполне конкретные события: участвуя во время войны вместе с женой во французском Сопротивлении, он вынужден был скрываться от нацистов. Мотив ожидания, бесконечные разговоры в дни вынужденного самозаточения, становились содержанием драматического произведения, одним из двух центральных персонажей которого была (как и в жизни) женщина.
Постепенно отбрасывая все конкретные детали, писатель развил ситуацию и мироощущение, связанные с определенными временными условиями, и перенес их на экзистенциальные проблемы. Так родилось одно из самых трагически-пронзительных произведений литературы XX в., в котором, несмотря ни на что, теплится надежда. Недаром Беккет говорил, что ключевые для его творчества слова — «может быть, возможно».
Постановки
Неопределенность места и времени действия, открытость финалов почти всех пьес Беккета, казалось, предоставляют их постановщикам простор для игры воображения. Но драматург столь точен и определен в своих ремарках, что свобода действий режиссера всегда оказывается ограниченной жесткими рамками.
Образная выразительность, закрепленная авторской волей, такова, что фотографии сцен из спектаклей, поставленных по пьесам Беккета, в разных странах, в разные годы, дают возможность сразу же узнать — даже если подписи под ними отсутствуют,— о какой пьесе идет речь.
Например, пустынный пейзаж с одиноким деревом и двумя мужчинами под ним — «В ожидании Годо», или засыпанная по талию песком женщина в кокетливой шляпке, да еще с зонтиком над головой — «О, прекрасные дни».
(Тем поразительнее «смелость» русского перевода «В ожидании Годо», где жанр, определенный автором нейтрально «пьеса», превратился в «трагикомедию».) Лишь небольшому количеству режиссеров удается, следуя за Беккетом, проявить свою творческую индивидуальность.
После эталонной постановки Блена, наиболее заметным явлением стал спектакль чешского режиссера Оттомара Крейчи, поставившего «В ожидании Годо» в 1979 г. с прекрасными французскими актерами, Жоржем Вильсоном, Мишелем Буке, Рюфюсом, Андре Бюртоном.
Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. – М.: ВАГРИУС, 1998
Книга «В ожидании Годо. Пьесы (сборник)»
.
.
Ждем. Ждем и не можем уйти.
Может сейчас, может вечером или завтра придет Годо.
Кто он? Зачем он нам? Для каждого Годо свой, но он обязательно придет с чемоданом и внесет смысл в абсурдное существование.
А если он не придет? Мы в ожидании топчем землю под ногами в мертвый настил, и на ней никогда не прорастут ответы на таинства жизни. Одна надежда на Годо.
Пьеса в двух действиях о том, как мы ждем, и ожидание это пожирает отведенное время.
Источник
02:31
Романов и восприятий этих самых романов существует великое множество: это и “Роман покойничек” Анри Волохонского, и роман “Роман” Владимира Сорокина, и нынешний директор Музея истории ГУЛАГа Роман Романов. Есть, в конце концов, роман платонический. Относиться к этим романам можно по-разному – отсюда и множество восприятий.
У ирландского писателя Сэмюэла Беккета было много романов, и я сейчас не о женщинах, потому что о его амурных похождениях не осведомлена. Художественных романов у него было достаточно много, уж точно больше пяти. Можно, наверное, много чего рассказать об этих романах, только речь сейчас не о них. И при чем здесь ножницы?
Нарушение связей – основной лейтмотив “В ожидании Годо”: ждать того, кого не дождешься, говорить с кем-то, диалог с кем будет с обеих сторон…
Развернуть
Очень забавно общение главных героев. Они часто ссорятся, но все же мы чувствуем, что они настоящие друзья. Суть их нахождения здесь – надежда встретить какого-то Годо.
Они то и дело порываются уйти, но эта уверенность в чудесной встрече все время возвращает их на прежнее место.
Мне показалось, что это ожидание каких-то высших сил, божественных, которые подарят смысл жизни этим бедным людям.
М-да, п'єса не мойого формату. Я розумію, що це абсурд і там має бути все так запутано, але… Мені потрібні, швидше за все, твори з якимось логічним і впорядкований сюжетом.
А тут не зрозуміло, що автор хотів сказати: одна думка заперечує другу, а ту – третя, і виходить така плутанина. Коротко кажучи, твір розрахований на любителя.
Єдине, що я зрозумів, – це те, що, крім Володіміра, ніхто не пам'ятає попередні дні. І все!
Нечасто читаю пьесы, разве что Шекспира.
Но решил сравнить Сэмюэля Беккета, с читаным давеча Эженом Ионеско, так вот, пьесы Ионеско мне показались забавнее, что ли, короче, понравились больше!
“В ожидании Годо”, очень известное произведение и входит во многие топы, но театр абсурда, он и есть театр абсурда.
Тут можно увидеть что угодно.
Например мне показалось, что за образом Годо скрывается Бог, даже английское написание God, очень созвучно этому имени, да и упоминание сена в его жилище наводит на определённые думы.
Персонажей Поццо и Лаки, можно отождествить с Каином и Авелем, а мальчика, якобы присланного Годо, с ангелом, конечно это всё очень субъективно, но может автор именно так всё и задумал, основываясь на библейских мотивах.
Но кто тогда Эстрагон и Владимир? Может Волхвы или…
Развернуть
Наверное, я полюбила литературный абсурдизм. Пришло его время.
И хотя абсурд в моей жизни (из-за этого не была готова впускать еще и художественный) пока не только не кончился, а скорее даже увеличился – я открылась ему.
Кто знает, может Силы во мне стало больше, может, таким образом я реорганизую размещение абсурда (проще говоря, поменяю местами) в сферах своей жизни, а, может, и то, и другое сразу.
Я не знаю, кто что увидел в этом маленьком произведении (делитесь ми) – мне кажется, здесь каждый найдет что-то свое и не всегда “свое” будет подразумевать проекцию.
Самым важным, наверное, даже красной нитью повествования, для меня выступила мысль о повторяющейся изо дня в день неизменности – не всегда наша жизнь кипит и бурлит, кидая нас из события в событие, бывает так, что мы…
Развернуть
Бред абсурд как он есть. У Хармса всё-таки было смешно, а тут как-то не очень.
Из суфлёрской будки на сцену вылезает Суфлёр. В руке у него текст пьесы.
Суфлёр: Идите вы все знаете куда? Несут какую-то отсебятину. Слушать тошно. Прощайте. (Уходит в кулисы)
Стекольщик: Эй, эй, текст! Оставьте нам текст!
Из кулис вылетает тетрадь с текстом, падает на пол.
Anything challenge, Охота на снаркомонов
“Мы всегда что-нибудь придумываем, а , Диди, чтобы сделать вид, что мы живем”.
Не смотря на мою любовь к абсурдистский пьесам Ионеско, я раньше никогда не читала “В ожидании Годо”. И не смотрела. И не слушала.
А пьеса великолепная. Прямо будет одной из любимых работ. Причина для этого вот такая – язык простой, а текст многоплановый.
Не только любой человек может предложить новую трактовку и не промажет, но даже один и тот же человек может, перечитывая, предлагать новые интерпретации. В том числе и диаметрально противоположные.
Как, перефразировав Гераклита, сказал один из героев “В одно и то же дерьмо не вступить дважды”.
И вот я написала “один из героев”, но пьеса, в этой моей версии восприятия, актуальной летом 2017, напоминает сознание: возникает ощущение, что кроме Я там ничего и…
Развернуть
Интерес с Беккету появился несколько лет назад после моноспектакля Александра Калягина «Последняя запись Крэппа” в театре Et-Cetera. Смотреть Беккета было легче, чем читать. В театре тебе всё “разжевали”, акценты расставили.
Тот же Ижэн Ионеско с его “Король умирает” в постановке драматического театра пришёлся по душе. Но чтение абсурдных пьес Беккета оказалось делом сложным. Пробираясь сквозь раздражение, постигала суть прочитанного.
Бродяги , застрявшие в пространстве безвременья и ждущие Годо, который придёт и решит всех их проблемы. “Ничего не происходит, никто не приходит, никто не уходит, ужасно!”. Главное самим ничего не делать, просто ждать.
А жизнь то проходит, а они всё ждут “Godo” Годо (“God” по английски Бог). Помните анекдот о просящем у Бога выигрыша в лотерею : “…да…
Развернуть Текст вашей рецензии…
Вы можете посоветовать похожие книги по сюжету, жанру, стилю или настроению. Предложенные вами книги другие пользователи увидят здесь, в блоке «Похожие книги». Посоветовать книгу
Всего 1K Всего 343
Загрузка...
