Борис Виан — эпатажный писатель, джазмен и журналист, который при всех раскладах не должен был дожить до двадцати, но дотянул до 39.
У него было 24 псевдонима и многие действительно верили в то, что он — циничный афроамериканец, которого изгнали из США. Его буквально убило собственное произведение, но обессмертили романы «Пена дней» и «Я приду плюнуть на ваши могилы».
Отвратительные мужики рассказывают о том, почему Борис Виан должен подвинуть других авторов в вашем списке обязательного чтения.
«Живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп».
— «Стучись в любую дверь», Ник Романо
Сокращенный вариант этой цитаты, вторгшейся в массовую культуру благодаря посредственному фильму в 1949-ом, частенько срывается с чьих-то уст.
Представители «бунтующей» молодежи, не способные совладать с клокочущим внутри хаосом; любители пылкого словца и, по большому счету, все кто ни попадя столь часто обращались к ней, что за годы хождения по рукам она изрядно истрепалась и запачкалась.
Тем забавнее, что именно этот изодранный лоскут наиболее точно и емко описывает жизнь французского интеллигента и полимата — Бориса Виана.
Появившись на свет 10 марта 1920-го года, в момент становления «ревущих двадцатых», Виан успел в полной мере насладиться последствиями двух мировых войн, а за одной и вовсе понаблюдать со стороны.
Стоит ли говорить, что для молодого человека, всю сознательную жизнь страдавшего от болезни сердца, подобный накал страстей был тем еще развлечением.
Причем его заболевание носило самый серьезный характер — по мнению врачей, Борису было противопоказано не то чтобы вести полноценный образ жизни, но даже лишний раз думать для него было опасно.
Несмотря на всю серьезность последствий, он довольно пренебрежительно относился к врачебным наставлениям, даже в самые суровые периоды, коих было в избытке, предпочитая рефлексии плодотворную, изнурительную работу.
Благодаря этому, Виан, инженер по образованию, вошел в историю как певец, джазовый музыкант, актер, журналист, переводчик, автор множества песен, поэт и, что немаловажно, уникальный прозаик.
Кажется, он успел попробовать себя во всех доступных творческих сферах.
Поскольку матушка Пуш, мать Виана, питала нежные чувства к классической музыке, своего второго ребенка она нарекла в честь оперы «Борис Годунов»
Будучи легко увлекающимся и нисколько не боявшимся эпатировать публику человеком, Виан писал под целой россыпью псевдонимов. Самым резонансным из их числа был Вернон Салливан.
Под ним скрывался запрещенный в Соединенных Штатах негр, чьим переводчиком и официальным представителем во Франции и оказался Виан.
В действительности Салливан и его творчество были попыткой сыграть на популярности американских бульварных романов для привлечения интереса к издательству, основателем которого являлся один из многочисленных друзей Бориса.
В ходе непродолжительной карьеры Вернон «написал» четыре романа, самозабвенно эксплуатировавших эстетику популярного в те годы нуара.
Первый из них, «Я приду плюнуть на ваши могилы», не только привлек к Виану массу нежелательного внимания из-за якобы порнографического содержания, но и впоследствии оказался косвенной причиной его смерти.
Тем не менее «Пену дней», свое главное литературное произведение, он опубликовал под собственным именем.
В ноябре 1944-го, на излете изнурительной войны, забравшиеся в дом среди ночи грабители застрелили отца Виана
«В другой витрине толстяк в фартуке мясника резал младенцев. Это была наглядная пропаганда общественной благотворительности.
— Вот на что уходят деньги, — сказал Колен. — Убирать все это каждый вечер стоит, наверно, очень дорого.
— Но ведь младенцы ненастоящие! — с тревогой сказала Хлоя.
— Как знать? В общественных благотворительных заведениях младенцев навалом… — сказал Колен».
— «Пена дней», Борис Виан
Вопреки тому, что «Пена дней» успела стать классикой не только французской, но и мировой литературы, в ее основе лежит крайне простая история о зарождении великой любви и ее мучительном увядании.
Молодой повеса Колен безбедно живет на заработанный его предками капитал: посещает различные увеселительные мероприятия, балуется самолюбованием и частенько бездельничает.
В целом его жизнь насыщена и в меру разнообразна, единственное, чего в ней недостает, по мнению самого Колена, так это пылкой и бесконечно нежной любви.
В один прекрасный момент он, готовый утонуть в объятиях любой красотки, встречает Хлою. Красивая, утонченная и слегка расточительная — именно такой оказывается любовь всей его жизни.
Эта долгожданная встреча выливается в скорое бракосочетание, продолжительное свадебное путешествие и необъятное море счастья.
Счастья, на смену которому вскоре приходят смертельная болезнь Хлои и стремительно надвигающаяся нищета.
В середине 50-ых Виан и его первая жена, Мишель, были дружны с Жаном-Полем Сартром и Симоной де Бовуар. Настолько, что после размолвки с Борисом, вылившейся в развод, Мишель ушла к Сартру
Пожалуй, более мелодраматичной и предсказуемой истории придумать не удастся. Ее начало тривиально; вектор развития и неминуемый финал заранее известны; а герои предельно просты. Но в этом нет ничего удивительного, ведь Виан закончил работу над «Пеной дней» за каких-то 2 месяца. Причем писал он далеко не в самых вальяжных условиях — украдкой на нелюбимой работе.
Тем не менее, «Пена дней» была тепло встречена как окружением Бориса, так и немногочисленной группой заприметивших ее критиков. Все потому, что ее особенность сокрыта не в истории, которая служит лишь фоном, а в силе витиеватых образов.
Виан с завидным самозабвением перекроил привычный мир и поддерживающие его равновесие законы.
В изображенной им реальности в водопроводных кранах живут сочные угри; с людьми соседствуют смышленые, практически одомашненные мыши; а солнечные лучи, гуляющие где им заблагорассудится, плевать хотели на законы физики.
Впервые «Пена дней» была опубликована в 1947-ом, через год после скандального дебюта Вернона Салливана
В интерпретации Виана набившая оскомину обыденность оборачивается ярким, многогранным миром. Миром, полным жутковатой изобретательности, уместного сарказма и забористого абсурда.
Собственно говоря, «Пена дней» — это одна большая шалость, возводящая силу слова на запредельный уровень и ярчайшим образом напоминающая, что с его помощью можно не только передавать информацию, но и строить удивительные в своей бесшабашности миры.
Иными словами, этот роман — лучший кандидат на звание «Алисы в стране чудес» для взрослых.
На самом деле, легковесность и нарочитая прозрачность основной сюжетной канвы идет «Пене дней» исключительно на пользу. Она не перетягивает на себя излишнего внимания, тем самым позволяя читателю раствориться в своем дурашливом мире.
К тому же здесь все-таки присутствует одна крайне любопытная сюжетная линия. Она повествует о взаимоотношениях близкого друга Колена, Шика, и короля экзистенциализма Жана-Соля Партра, автора громогласной «Блевотины».
Это история о слепом поклонении моде и самозабвенной одержимости, граничащей с настоящим безумием.
«Улица была из конца в конец запружена народом. Все яростно толкались, пытаясь прорваться в зал, где Жан-Соль должен был прочитать свою лекцию.
Люди прибегали к самым изощренным уловкам, чтобы обмануть бдительных экспертов-искусствоведов, поставленных для проверки подлинности пригласительных билетов…
Кое-кто приезжал на катафалках, но полицейские протыкали гробы длинными стальными пиками, навеки пригвождая ловчил к дубовым доскам, и тогда те и вправду давали дуба, что, к слову сказать, представляло известные удобства, так как новопреставленные оказывались уже упакованными для похорон».
— «Пена дней», Борис Виан
Хотя сам Виан всего лишь намеревался высмеять раздутую сверх меры популярность на экзистенциализм и Сартра в частности, на деле ему удалось изобразить глубокую и жуткую картину, приводящую к нетривиальной развязке. Сам Сартр охотно поддержал начинание Виана и, несмотря на свой комичный и, откровенно говоря, сомнительный портрет, даже опубликовал несколько глав книги в собственном журнале «Тан Модерн».
В 1958-ом в записной книжке Виана появилась следующая фраза: «Одной ногой я уже в могиле, а другая машет только одним крылом»
Вопреки уговорам жены остаться дома, 23 июня 1959-го года тридцатидевятилетний Борис отправился на премьеру одноименной экранизации романа «Я приду плюнуть на ваши могилы».
Спустя несколько минут после начала сеанса, он потерял сознание — изношенное сердце попросту не выдержало навалившегося волнения.
И хотя умер Виан не в самом кинотеатре, а по дороге в больницу, преждевременная смерть от просмотра экранизации собственного романа вполне соответствовала его мрачному и слегка кровожадному чувству юмора.
Борис Виан. Критика. Анализ романа «Пена дней» Бориса Виана
В. Адмони
Слава к Борису Виану пришла в 60-е годы. С тех пор его читают, прославляют, изучают. Он становится чуть ли не классиком французской литературы XX века. Но самому Виану узнать об этом не довелось. Он умер в 1959-м.
Писателей, которые не получили прижизненного признания, немало. Но причины непризнания различна. Чем же оно было вызвано у Виана? На первый взгляд здесь действовали факторы скорее внешние.
В 1946 году, необычайно плодотворном для двадцатишестилетнего Виана, он пишет пародийный роман «Я приду плюнуть на ваши могилы» и публикует его под вымышленным именем американского писателя Вернона Салливена, Роман сначала пользуется успехом. Но разоблачение мистификации вызывает всеобщее негодование.
Что касается шедевра Виана, романа «Пена дней», созданного в том же 1946 году, то для него характерно полное отсутствие военных реминисценций. «Пена дней» написана так, словно закончившейся лишь за год до того второй мировой войны с ее испытаниями вообще не было.
Для читателей тех лет это не могло не казаться странным.
Но главная причина того, что творчество Виана так поздно дошло до читателя, заключается, пожалуй, в том, что и проблематика произведений Виана, и их образный и языковой строй, как они явственно проступили именно в «Пене дней», стали действительно актуальными для Запада через пятнадцать-двадцать лет после создания романа. Сам того не зная, Виан писал не для своих современников, а для читателей последующих поколений.
Первое, что бросается в глаза при чтении романа, — это его насыщенность фантастической символикой. Черты алогизма возникают на каждой странице, чуть ли не в каждом абзаце.
Многие привычные понятия в «Пене дней» предстают пародийно сниженными. Даже на именах героев романа, Колене и Хлое, лежит печать пародийности, потому что они типичны для старинных идиллий и пасторалей и никак не гармонируют с той действительностью западного индустриального мира, которая окружает Колена и Хлою.
«На перекрестке полицейский сунул голову под пелерину и стал похож на большой черный зонтик. А официанты из ближайшего кафе водили вокруг него хоровод, чтобы согреться».
«…толкнул дверь, которая в ответ грубо толкнула его. И тогда, решив не настаивать, он вошел через витрину.
Владелец магазина покуривал трубку мира, удобно устроившись на полном собрании сочинений Жюля Ромена, который писал свои тома исключительно для этой цели».
«Конькобежцы — тормозили и в результате, подшибая друг друга, валились, на лед. Эта куча мала росла с каждой секундой за счет врезавшихся в нее несчастных созданий»…
И уборщики, «которые, не надеясь найти в этом живом месиве что-либо, кроме не представлявших никакого интереса продуктов распада личности, вооружились скребками и двинулись к стоку нечистот, толкая перед собой всю кучу разом».
«Ализа с нежностью посмотрела на Колета. Он был настолько открытым, что видно было, как голубые и сиреневые мысли пульсируют в венах его рук».
«Он наклонился, чтобы сорвать голубовато-розовую орхидею, которую мороз выгнал из земли».
Это фантастическая и гротескная лирика. Абсурд, преисполненный поэзии.
Смысловая многослойность и остроумная ироничность, виртуозная вязь из намеков и пародийных гипербол — таков роман Виана.
Казалось бы, трудно было удивить и покорить этим читателя после Кафки с непостижимой изменчивостью рисуемой им действительности, после алогизма дадаистов, после прихотливых скачков мысли и чувства и неожиданнейших преображений мира у сюрреалистов, после возникновения театра абсурда, после бурного развития фантастики всех видов.
Да и наличие множества наслаивающихся друг на друга в повествовании смыслов никак не могло рассматриваться после Джойса как нечто новое. И тем не менее — чем дальше читатель продвигается по «Пене дней», тем естественнее представляются ему самые невероятные эпизоды, самые абсурдные повороты действия.
Роман диктует читателю свою собственную логику, и в какой-то момент массовый западный читатель, как, впрочем, и читатель элитарный, подчинился этой логике — роман Виана стал поистине знаменит. (Русский перевод «Пены дней» выполнен Л. З.
Лунгиной, изобретательно и точно передавшей стилевую систему романа, его игровое богатство и особенность авторской интонации.)
Гротеск, алогизм окрашены у Виана в различные эмоциональные тона. Наряду с алогизмом сатирическим у Виана исключительно важен и алогизм, преисполненный поэзией.
«Пена дней» при всей своей причудливости, пародийности персонажей – это роман о подлинной, глубокой и нежной любви.
Юный, богатый, избалованный Колен (таков он на первых страницах книги), влюбившись, жертвует для своей избранницы всем. Бескорыстной и чистой была к нему и любовь Хлои.
Любовь противопоставлена миру стяжательства и насилия.
Когда Колен, разорившись в поисках работы, набредает на фабрику оружия, где теплом своего тела надо выращивать из металлических цилиндров стволы винтовок, то оказывается, что из выращенных им стволов растут прекрасные белые розы. А единственным лекарством, которое помогало заболевшей Хлое и на какое-то время отсрочило ее смерть, были цветы.
Роман кончается трагически. Умирает Хлоя, гибнет от рук полицейских друг Колена, погибает в пожаре возлюбленная друга. Меняются даже вещи, окружающие героев.
Блистательное жилище Колена становится жалким, сжимается и тускнеет, добрый дух его дома, серая мышка с черными усиками, кончает жизнь самоубийством. Но герои романа не изменяют себе, своему выбору, своему чувству.
Атмосфера нежности и верной любви снова оживает в финале романа, где сквозь призму гротеска проступает облик Колена, гибнущего из-за тоски по Хлое.
Примечательно, что эту атмосферу не могут разрушить не только ироническая интонация романа, но и те сцены абсурдной, эксцентрической жестокости, которых в нем немало. Любовь и нежность в романе главенствуют. Очевидно, они и обусловили триумф романа в 60-е годы. Но только ли они?
После первой мировой войны в западном искусстве царил экстатичный экспрессионизм, после второй мировой войны, напротив, на какое-то время верх взяла стихия безыскусственной человечности и уважительного отношения к простейшим вещам в их реальной конкретности.
Доминировало стремление как бы осмотреться в новом, полуразрушенном мире и как-нибудь обжиться в нем — со всеми его тяготами.
При этом обнаруживались самые разные стороны человеческого существа — порой и лукавство, и корысть, и мошенничество, но все они, если можно так выразиться, выглядели злом «простительным». Ведь самое страшное зло, зло фашизма, было еще у всех на памяти.
Свое наиболее полное выражение искусство, построенное на таком добродушном восприятии окружающей жизни, получило в итальянском неореализме. Вряд ли случайно итальянские неореалистические фильмы покорили тогда весь мир.
Но время такой первоначальной ориентировки постепенно прошло. Стали вырисовываться новые черты западного общества — черты общества потребления с его бездуховностью и угрозой конформизма. И почти сразу же, а быть может даже опережая их развитие, обозначилось и искусство, противостоящее бездуховности и конформизму. Оно было многообразным.
Но в самых своих высоких проявлениях это было искусство, где герой упорно противопоставлял особость своей внутренней жизни внешнему миру, хотя никакой защиты от этого мира у него не было. Странные, чудаковатые люди, подростки, полуюродивые — такие герои возникают у Сэлинджера, у Бёлля, у Феллини.
Они не хотят, даже не могут поступиться своей душой, не могут не выполнить ее велений. Несмотря на беспомощность, несмотря на то, что они смешны, а порой попросту нелепы.
Души этих героев обладают особой силой, которую в конце концов хотя бы смутно ощущают все, с кем они соприкасаются, — силой, помогающей одержать моральную победу даже в том случае, когда внешние обстоятельства свидетельствуют, казалось бы, о полном крахе.
«Над пропастью во ржи» Сэлинджера или «Глазами клоуна» Бёлля являются романами испытания в самом прямом смысле этого слова, то есть новой разновидностью того типа романа, который восходит к самым древним этапам развития эпического искусства, многообразно переплетаясь в позднейшие времена с противостоящим ему романом воспитания героя.
Появление этих и подобных им произведений искусства имело значение не только литературное, эстетическое, но и непосредственно социальное. В них нашел свое первоначальное, пусть и своеобразно преломленное, отражение протест западной молодежи против укрепляющегося общества потребления, против всеобщего конформизма.
А отразив какие-то черты такого протеста, эти произведения стали в свою очередь катализаторами оппозиционных устремлений молодежи.
Во всяком случае, между той волной молодежного движения, которая прокатилась по Западу, достигнув своего апогея в молодежных волнениях 1968 года, и искусством, настаивающим на самоценности души каждого человека, существует определенная взаимосвязь.
И было вполне естественно, что во Франции, где это движение приняло особенный размах, оно обратилось к произведению, которое хотя и было написано более двадцати лет назад, но по-своему, в крайне заостренном и сконцентрированном виде утверждало право людей отстаивать свою внутреннюю жизнь, свою любовь, душу свою в борьбе против враждебного мира. «Пена дней» — тоже роман испытания. А необычная парадоксальность и алогичность его образной и языковой ткани делали этот роман еще более близким сознанию молодежи 60-х годов, тяготевшей именно ко всему парадоксальному, даже абсурдному.
Трагическим, но, к сожалению, вполне закономерным образом молодежное движение 60-х годов не принесло с собой никакого подлинного обновления.
Хуже того: несмотря на стоявшие у его истоков высокие этические требования, оно, взятое в контексте всей западной общественной жизни, превратилось в питательную среду для насилия. Развившиеся в его среде экстремистские группки превратились в организации кровавых террористов.
Разумеется, художники, чьи произведения в той или иной мере содействовали формированию западного молодежного движения середины века, предвидеть это не могли.
Хотя такие великие писатели XIX столетия, как Достоевский и Ибсен, уже в свое время во весь голос говорили о том, что само по себе справедливое требование каждой отдельной личности прав на свободу индивидуального поведения может привести к величайшей несправедливости и жестокости по отношению к другим людям.
Но ни сэлинджеровский Колфилд, ни бёллевский Шнир, ни виановский Колен не хотят утверждать свое «я» за чей-нибудь счет. Правда, в «Пене дней» есть эпизод, свидетельствующий как будто о противном. Спеша на свидание, Колен броском конька срезает голову у служителя на катке.
Но происшествие настолько балаганно, что его никак нельзя принять всерьез. К тому же в романе ранее мимоходом отмечено, что у служителя голова не человека, а голубя. (В предисловии к книге, написанном Г. К.
Косяковым, верно подмечено, что эпизод с убийством на катке — реализованная метафора, доведенная до сверхгротеска материализация стремления Колена немедленно устранить все, что препятствует его встрече с любимой.
) Хотя Колен в этом эпизоде на мгновенье приобщается к окружающему его миру жестокого абсурда, но лишь внешне и минутно. В своей сути Колен приобщен к любви.
Это не позволило роману затеряться в потоке каждодневной литературы и после тех лет, которые своим особым социально-этическим настроем вынесли «Пену дней» на поверхность. Ведь потребность ощутить глубинную жизнь души, прикоснуться к подлинной любви, пусть и изображенной в формах подчеркнуто гротескных, всегда была и, наверное, всегда будет свойственна людям.
Л-ра: Новый мир. – 1985. – № 2. – С. 257-259.
Биография
Произведения
- Осень в Пекине
- Пена дней
- Поэт
Критика
Билеты (вариант 2). Художественный мир романа Б. Виана «Пена дней»
|
28. Художественный мир романа Б. Виана «Пена дней»
Сюжет романа несложен: богатый молодой человек по имени Колен знакомится с девушкой Хлоей, женится на ней. Через некоторое время после свадьбы Хлоя заболевает и умирает. Если об этом рассказать простыми словами, то получится заурядный романчик. Французский писатель Борис Виан, безусловно, гениален, потому что смог сделать банальную житейскую историю уникальным шедевром мирового авангарда.
Имена своим персонажам Виан подбирал, руководствуясь своим отношением к их художественным образам. Хлоя – навеяно одноимённым произведением в аранжировке любимого виановского музыканта Дюка Эллингтона. Николя, Колен – обычные французские имена.
Зато над другими героями писатель всласть иронизирует. Два брата-близнеца нетрадиционной ориентации работают «свадебными педералами». Религиозные служители – Пьяномарь и Священок, Архиписк и Надстоятель. Бенвенуто Челлини перефразирован как Бенвенуто Тошнини.
Не обошлось без врача – профессора д’Эрьмо.
Но особенно досталось французскому писателю-экзистенциалисту Жан-Полю Сартру. (Он в романе фигурирует как Жан-Соль Партр.) Реальный Сартр когда-то написал роман «Тошнота».
Виан же ввёл в «Пену дней» сцену встречи Жан-Соля Партра с многочисленными поклонниками: «Партр вышел из-за стола и продемонстрировал слушателям муляжи различных типов блевотины. Самая прекрасная из них – непереваренное яблоко в красном вине – имела огромный успех».
Популярность Сартра вызывает у Виана насмешку: «Часть застеклённого потолка приоткрылась, и по периметру образовавшегося проёма появились чьи-то головы. Оказывается, отважные поклонники Партра забрались на крышу и успешно провели задуманную операцию.
Но на этих смельчаком наседали сзади такие же смельчаки, и, чтобы удержаться, первым смельчакам пришлось изо всех сил вцепиться в края рамы». При прочтении эпизодов, связанных с личностью Сартра, моим первым ощущением было, что Виан очень не любил литературного собрата и не мог отказать себе в удовольствии убить его хотя бы на страницах своей книги:
– …Больше всего на свете я хочу вас убить, – сказала Ализа… и вынула сердцедёр. – Расстегните, пожалуйста, ворот вашей рубашки.
– Послушайте, – воскликнул Жан-Соль, снимая очки. – Я нахожу, что всё это какая-то дурацкая история.
Он расстегнул рубашку. Ализа собралась с силами и решительным движением вонзила сердцедёр в грудь Партра. Он вскинул на неё глаза, он умирал быстро, и в его затухающем взгляде промелькнуло удивление, когда он увидел, что извлечённое сердце имеет форму тетроида.
Ализа побледнела, как полотно. Жан-Соль был мёртв, и чай его остывал. … Ализа расплатилась с официантом, затем раздвинула концы сердцедёра, и сердце Партра упало на столик».
(Впоследствии выяснилось, что насмешку у Виана вызывала мода на экзистенциализм, а отношения с Сартром были хорошими.)
Через призму абсурдизма Виан передаёт хорошо знакомую всем реальность. Хлоя больна: у неё в лёгких выросла нимфея – водяная лилия – «большой цветок, двадцати сантиметров в диаметре».
Для излечения нужно окружить больную другими цветами – тогда нимфея испугается и не расцветёт. Колен тратит всё своё состояние на цветы, но этого мало: их требуется ещё больше.
Тогда Колен идёт работать на военный завод: выращивать оружие.
«Чтобы стволы винтовок росли правильно, без искривления, им необходимо тепло человеческого тела, – поясняет работодатель. – Вы выкопаете в земле двенадцать лунок. Затем воткнёте в каждую по стальному цилиндру, разденетесь догола и ляжете на них ничком, так, чтобы они пришлись вам между сердцем и печенью… Вы пролежите так двадцать четыре часа, и за это время стволы вырастут».
его душевную боль: оружие получается деформированным, кривым. А однажды… «Он поднял простыню. На тележке лежали двенадцать синеватых холодных стальных стволов, и из каждого росла прекрасная белая роза, – её бархатистые лепестки, чуть кремовые в глубине, должно быть, только что раскрылись…
– Я могу их взять? – спросил Колен. – Для Хлои…
– Они завянут, как только вы их оторвёте от стали, – сказал приёмщик. – Они, видите ли, тоже стальные…»
Ирония и выдумка сочетаются в книге Виана с истинной трагичностью, неподдельностью чувств.
«Колену платили теперь много денег, но это уже ничего не меняло. Он должен был обходить по выданному ему списку многие квартиры и за сутки предупреждать указанных в нём людей о несчастьях, которые их ожидают.
а потом выставляли за дверь… Он не бросал своей работы. Ведь это было единственное, что он умел делать – терпеть, когда его выставляют за дверь».
Проблему «богатых и бедных» как писатель своего времени Виан обойти не мог. Однако к неблагополучию материальному добавляется горечь душевная:
«Он посмотрел в списке, кто там стоял следующим, и увидел своё имя. Тогда он кинул наземь свою фуражку и пошёл по улице, и сердце его стало свинцовым, потому что он узнал, что завтра Хлоя умрёт».
Многие авторы авангарда делают акцент на построение сюжета в рамках жанра: футуризма, сюрреализма, абсурдизма, – в ущерб средствам художественной выразительности. Виан, будучи талантливым художником слова, обрамляет доминирующую ноту той или иной сцены в мастерские стилистические конструкции:
«Колен бежал, бежал, а острый угол горизонта в просвете между домами летел ему навстречу. Под ногами у него была темень, бесформенная куча чёрной ваты, и небо, лишённое цвета, косо давило сверху, ещё один острый угол, потолок, а не небо, он бежал к вершине пирамиды, к ней притягивало его сердце менее тёмные участки ночи, но ему оставалось пробежать ещё три улицы».
«бесформенной кучей чёрной ваты», а всё пространство ночной улицы, обычно имеющее мягкие очертания, безжалостно колет острыми углами.
Погребальный обряд в описании Виана представляет собой столь же яркую сцену абсурдистского жанра, как и весь роман. Здесь могильщики поют у гроба: «Эй, ухнем!», – Надстоятель подпрыгивает «сперва на одной ноге, потом на другой» и дудит в трубу. А Священок и Пьяномарь, схватившись за руки, хороводом кружат вокруг могилы.
Жанр абсурда тем и отличается, что все мысли, чувства, тонкие оттенки настроения в нелепых ситуациях грубо преувеличены и поэтому воспринимаются более остро. О состоянии Колена после гибели Хлои мы узнаём из диалога… его домашней мыши и кошки.
– Он стоит на берегу и ждёт, а когда решает, что пора, идёт по доске и останавливается на её середине. Он там что-то высматривает в воде… А когда этот час приходит, он возвращается на берег и всё глядит на её фотографию, – рассказывает мышка кошке.
– Он никогда не ест?
… И слабеет час от часу… В один из ближайших дней он наверняка оступится на доске.
– А тебе-то что? – спросила кошка. – Выходит, он несчастен?
– Он не несчастен, он страдает. Вот именно этого я и не могу вынести, – отвечает мышка и просит кошку помочь её умереть.
Сытой ленивой кошке не хочется есть мышку. Тогда животные находят оригинальный выход.
– Сунь мне голову в пасть и жди.
– Пока кто-нибудь не наступит мне на хвост, – сказала кошка, – чтобы сработал рефлекс.
«зажмурила свои маленькие глазки и сунула голову в пасть. Кошка осторожно опустила острые резцы на мягкую серую шейку. Её усы перепутались с усами мышки. Потом она распустила свой мохнатый хвост и вытянула его поперёк тротуара.
А по улице, распевая псалом, шли одиннадцать слепых девочек из приюта Юлиана Заступника».
Эта сцена в романе финальная. Она не эпилог, а пролог – к смерти мышки. Ясно же: девочки наступят кошке на хвост, челюсти сомкнутся на «мягкой серой шейке». Похожая сцена в мировой литературе есть. Помните, как змейка по просьбе Маленького Принца кусает его насмерть.
Но в сказке Сент-Экзюпери впереди – надежда на то, что Маленький Принц вернулся на свою планету. А у Виана мышка уже никуда не денется от доли, которую сама себе выбрала. И Колен скоро «непременно упадёт в воду».
Погибнет вслед за любимой, как и происходит обычно в классических романах.
«Пена дней» – глубокое, трагическое, стилистически яркое произведение. Как и все остальное, вышедшее из-под пера Бориса Виана.
|
Роман Б. Виана "Пена дней" как произведение послевоенной литературы
Жизнь и творческий путь Бориса Виана не были легкими и заурядными. Неспокойная предвоенная обстановка, тяжелые военные и послевоенные годы, в которые и был написан роман “Пена дней”, наложили свой отпечаток на все творчество писателя.
Недаром критиками и литературоведами данный роман Бориса Виана относят к так называемой “послевоенной литературе”, которая названа так не только потому, что произведения, включаемые в это определение, написаны после Второй мировой войны, но и потому что они имеют ряд общих характерных черт: освещение проблемы “человек на войне”, вообще военной проблематики, затрагивание коренных вопросов о природе военных конфликтов, о значении войн для человечества, пересмотр морально-нравственных, духовных вопросов в рамках военных конфликтов, значение личности на войне, появление “потерянного” послевоенного поколения и жизнь после окончания войны, и т.д. Но роман Бориса Виана и здесь стоит особняком: относясь по временным рамкам к литературе послевоенных лет, он, тем не менее, являет собой специфическое явление, то, что впоследствии окрестят “авангардом”. И на это есть свои причины. Некоторые из них кроются в биографии Виана, в том, как он переживал войну и немецкую оккупацию Франции, как зародилась идея создания романа “Пена дней” и как она была воплощена.
Здесь стоит привести еще один факт, отмеченный Ерофеевым в своей статье “Мерцающая эстетика Бориса Вина”: Ерофеев В. Борис Виан и «мерцающая эстетика». / Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М., 1990. с. 7.
“В “Словаре современной литературы”, выпущенном парижским университетским издательством в 1962 году, издании солидном и ответственном, о Борисе Виане нет ни слова. Его имя отсутствует даже в общем списке второстепенных и третьестепенных авторов – такого писателя не существует.
С этим можно было бы согласиться лишь в одном смысле: в 1962 году писателя уже не существовало физически, он закончил свою короткую жизнь в тридцатидевятилетнем возрасте, в 1959 году, однако посмертное забвение оказалось столь же глухим, сколь и непродолжительным.
Уже на следующий год после выхода названного “Словаря” имя Бориса Виана, благодаря публикации в карманной серии его романа “Пена дней”, гремело по всей Франции”.
С Борисом Вианом, таким образом, связана странная для французского писателя середины XX века история: критика “просмотрела” Виана, будто его и вовсе не было, спохватилась лишь тогда, когда его не стало. Слепота критики тем более поразительна, что Виан опубликовал при жизни все свои произведения, которые впоследствии принесли их создателю запоздалый бурный успех.
Может быть, дело в личных качествах писателя? Может быть, он жил скромно и незаметно, бесплотной тенью промелькнул через жизнь? Но Виан меньше всего похож на отшельника.
Больше того, этого безвестного писателя хоронил в июне 1959 года “весь Париж”; у его могилы собрались популярные актеры, певцы, музыканты, культурная элита французской столицы.
На лицах парижских знаменитостей, как свидетельствуют фотографии, отражалось искреннее огорчение, однако не будет преувеличением сказать, что большинство людей не знали, кого они хоронят.
Газеты, известившие своих читателей о смерти Виана, даже не упомянули о нем как об авторе романов и новелл. В 1959 году хоронили “принца” богемного квартала Сен-Жермен-де-Пре, знаменитого джазового трубача послевоенных лет, любимца полуночников и не менее знаменитого литературного мистификатора, если не сказать скандалиста.
Борис Виан родился 10 марта 1920 года в городке Виль-д'Авре, находящемся между Парижем и Версалем. Родители его жили в красивом особняке на Версальской улице. Отец Бориса, Поль Виан, жил на доход с капитала и профессии никакой не имел. Был он человеком образованным и одаренным; знал несколько языков, переводил, писал стихи.
Это был мастер на все руки: в юности ради любопытства лил бронзу; любил спорт; пятнадцати лет водил машину и даже имел собственный самолет. От отца Борис унаследовал изысканный вкус, жажду знаний и страсть мастерить руками. Мать Бориса, Ивонна Вольдемар-Равене, прозванная детьми “матушка Пуш”, была восемью годами старше своего мужа.
Происходила она из богатой эльзасской семьи, владевшей нефтяными скважинами в Баку и несколькими промышленными предприятиями во Франции. Великолепная пианистка и арфистка, страстная любительница классической музыки и оперного искусства, Ивонна по настоянию родителей отказалась от артистической карьеры.
Зато ей удалось передать свое увлечение детям: трое из них стали музыкантами.
По желанию матери детям дали музыкально-поэтические имена, а Борис так и вовсе был назван в честь “Бориса Годунова” – любимой оперы матушки Пуш. Но поскольку полвека назад этот факт был известен немногим, имя Бориса Виана сопрягалось с легендой о русском происхождении (тут еще помогал “армянский” суффикс фамилии, которая в действительности имеет итальянское происхождение).
В 1929 разразился промышленный кризис, Поль Виан разорился. Особняк, где жила семья, пришлось сдать. В 1944, после смерти Виана-отца, имение пойдет с молотка за бесценок.
Учился Борис легко – сначала в лицее в Севре, затем в Версале и наконец в Париже. В пятнадцать лет получил степень бакалавра по латыни и греческому, в семнадцать – по философии и математике. Из живых языков знал английский и немецкий.
В доме Вианов была огромная библиотека, и Борис довольно быстро пристрастился к книгам. Этому интересу способствовали и литературные наклонности взрослых. Но сам Борис в те годы о литературной карьере и не помышлял, книги были для него лишь развлечением.
А так как времена менялись и нужно было выбрать профессию, он выбрал профессию инженера.
Армия Борису не грозила из-за больного сердца: в два года он перенес сильнейшую ангину, осложнившуюся ревматизмом, а перенесенный в пятнадцать лет брюшной тиф обострил болезнь сердца и привел к аортальной недостаточности.
Начало Мировой войны не изменило уклад жизни Вианов. Мало интересуясь ходом военных действий и политикой, они лишь переживали за своих близких. Борис предвидел скорое поражение французской армии, хотя не понимал еще, чем оно грозит.
К весне обстановка в стране изменилась. Захватив Фландрию, немцы шли на Францию. Бельгия капитулировала, французская армия была разбита. В мае Париж наводнили беженцы. Родные Бориса тоже вынуждены были бросить дом; предупредив его, они погрузились в машину и через Ангулем отправились в Капбретон, курортный городок на берегу Бискайского залива. А 14 июня немцы вступили в Париж.
В августе 1940 Вианы вернулись домой. Уже было подписано перемирие с Германией, повсюду хозяйничали немцы, подавленная Франция и не думала давать отпор.
Впрочем, власть оккупантов ощущалась лишь в Париже, а в Сен-Клу и Виль-д'Авре, где проживало семейство Вианов, немцев почти не было.
12 июня 1941 состоялась помолвка Бориса с Мишель Леглиз, а 5 июля – свадьба с гражданской и церковной церемониями.
Времена были трудные, но молодежь не желала мириться с мрачной реальностью, она веселилась еще бесшабашней, чем прежде. Вечеринки в бальной зале следовали одна за другой, по две в неделю. Сам Борис не пил и не танцевал на этих праздниках; в избранном обществе друзей он слыл непревзойденным организатором.
Традиционные вечеринки, куда Борис и Мишель являлись с маленьким сыном под мышкой (Патрик Виан родился 12 апреля 1942), не были единственным развлечением. Они много читали, очень любили американскую литературу, шумными компаниями ходили в кино.
В июле 1942 Борис с облегчением закончил Центральную инженерную школу и нашел себе скучную, но сносно оплачиваемую работу в “Ассоциации по нормализации” (AFNOR), которая занималась совершенствованием и стандартизацией формы всевозможных бытовых предметов.
Главной страстью Бориса оставался джаз. После вступления в Hot-Club de France он не переставал играть в оркестре.
В 1945-ом освобожденный Париж заняли американские войска. Грезившие Америкой Борис и его друзья были на седьмом небе от счастья: вот кто по достоинству должен был оценить их джаз. Разочарование наступило очень скоро.
Американцы оказались совсем другими, чем их воображали себе поклонники Фолкнера и Дос Пассоса – реалисты до мозга костей, бесшабашные весельчаки, не упускавшие ни малейшей возможности подзаработать.
О джазе они и слыхом не слыхивали.
К инженерно-бюрократической работе Борис начал испытывать отвращение и все больше времени посвящал сочинительству. В 1945 он написал новеллу “Мартин позвонил мне”, в 1946 – “Южный бастион”. Виан не стремился публиковать свои новеллы, единственными читателями были Мишель, которая исправно перепечатывала все на машинке.
В это же время Борис заключил договор с Галлимаром на сборник новелл “Часики с подвохом”. Но ни одна новелла для этого сборника так и не была написана, известны лишь несколько вариантом предисловия, написанные Вианом.
В 1962 Жан-Жак Повер опубликует под этим названием три новеллы Виана, датированные сорок восьмым – сорок девятым годами: “Зовут”, “Пожарники” и “Пенсионер”.
В феврале 1946 Виан ушел из АФНОР-а и поступил на другую работу, Это было Государственное управление бумажной промышленности. Борис с загадочным видом что-то писал, благо работы было немного. Пару месяцев спустя выяснилось, что писал он роман. Виан держал свой замысел в глубоком секрете, даже Мишель почти ничего не знала.
А возникла идея романа “Пена дней” так: в 1943 издательство Галлимара учредило премию Плеяды для начинающих писателей. Победитель получал крупное денежное вознаграждение и право публиковать свое произведение в любом парижском издательстве.
В 1944 эту премию присудили Марселю Мулуджи, известному исполнителю песен, за роман “Энрико”; последнюю премию (в 1946) получит Жан Жене за пьесу “Служанки”.
Секретарем премиальной комиссии был назначен Жак Лемаршан, которого Борис помянет доброй шуткой в “Осени в Пекине”, членами жюри – Андре Мальро, Поль Элюар, Марсель Арлан, Альбер Камю, Жан Полан, Рэймон Кено, Жан-Поль Сартр и еще несколько человек. Виан решил попытать счастья и в марте засел за работу.
К маю роман был готов: озорная, остроумная и в то же время грустно-чарующая сказка. Мишель плакала, перепечатывая “Пену дней”. Рукопись понравилась Кено, который нашел, что Виан опередил свое время; ее одобрил Лемаршан.
Доброжелательно отозвалась о ней и Симона де Бовуар, которая успела прочесть ее до Сартра; она даже задумала опубликовать отрывки в новом литературно-философском журнале “Тан Модерн”.
Загрузка...
