Два эссе
Григорий Кружков
Два Эссе
«Люблю свободу, а цепям служу…»
О стихах Ильи Эренбурга
Вот две цитаты из Ильи Эренбурга о пожизненном ремесле поэта:
Всю жизнь прожить в каком-то поезде,
Разгадывая стук колёс…
Что за дурацкая игра…
И не отдать за щебет жизни
Благословенной глухоты…
В Барселоне
В дневниках одного американского автора я прочел такую мысль: «Извлекать крупицы поэзии из опыта собственной жизни и просто писать стихи – не одно и то же». У Ильи Эренбурга есть примеры и того, и другого.
Смолоду, сменив увлечение революцией на еще более увлекательное занятие поэзией, он, по-видимому, просто писал стихи. Нельзя сказать, что это, по определению, пустое дело. И «просто пиша», можно напасть на жилу, коснуться тайного нерва жизни.
Таково стихотворение «Модильяни» 1915 года, с его эксцентричным началом:
Ты сидел на низкой лестнице,
Модильяни.
Крики твои буревестника,
Улыбки обезьяньи –
и незабываемым финалом:
Великая тварь –
Ты вышел, заплакал и лёг под фонарь.
Но лучшие стихи Эренбурга всё-таки те, которые извлечены из горького опыта собственной жизни: «Разведка боем», «Додумать не дай…» и «Да разве могут дети юга…».
Между прочим, не все читавшие «Разведку боем» знают, что речь не об Отечественной войне, а о Гражданской войне в Испании, которую Эренбургу довелось видеть своими глазами.
Сила этих испанских стихов 1939 года в том, что в них слышится отзвук других громов, чудятся тени других погибших.
Дай обернуться – там мои могилы.
Разведка боем, молодость моя!
Символ выигранного и одновременно проигранного (не по своей вине) боя – не выражает ли он судьбу поколения, к которому принадлежал Эренбург? В том же году написано стихотворение о бессоннице «Додумать не дай…» – мучительное, сквозь сжатые зубы, свидетельство времени, в котором автор молит об одном: не думать, не помнить о том, «что с нами в жизни случилось».
Эти стихи останутся в русской поэзии. Останутся и сразу ставшие классикой переводы из Франсуа Вийона, в первую очередь «Баллада поэтического состязания в Блуа».
От жажды умираю над ручьём.
Смеюсь сквозь слёзы и тружусь играя.
Куда бы ни пошёл, везде мой дом,
Чужбина мне – страна моя родная.
Здесь, я думаю, высшее достижение Эренбурга-поэта. Как и 66-й сонет Шекспира, баллада Франсуа Вийона обрела новые смыслы в русском контексте. Чужбина мне – страна моя родная.
И дальше: Долина слёз мне радостнее рая – разве это не о той же «родине-чужбине», от которой Илья Эренбург и в худшие времена не мог отказаться? И разве мы не ощущаем за условностью баллады реальную и одновременно сюрреалистическую атмосферу страха, напоминающую о «Сталкере» Андрея Тарковского:
Не вижу я, кто бродит под окном,
Но звёзды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр, а сплю я только днём.
Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю…
Меньше, чем переводы из Вийона, известны переводы Эренбурга из Жоашена Дю Белле. Не случайно из двух знаменитых поэтов XVI века Эренбург выбрал и полюбил не певца любви Ронсара, а жесткого и прямого Дю Белле, написавшего свои лучшие стихи за границей (где он находился в составе дипломатической миссии), тосковавшего в Риме о милой Франции.
Его стихи, в особенности знаменитые «Сожаления» (LesRegrets) проникнуты печалью изгнанника и скорбью честного человека в бесчестных обстоятельствах.
Я приведу два сонета, в каждом из них изменив лишь одну строку – не потому что мне нравится исправлять Эренбурга, а потому что хочу вернуть то очевидное, что, как мне кажется, было испорчено самоцензурой.
В лесу ягнёнок блеет – знать,
Отца зовёт. Меня вскормила
Ты, Франция. Кого мне звать?
Ты колыбель, и ты могила.
Меня ты нянчила, учила.
Меняют стих, меняют стать.
Но как найти другую мать?
Кому ты место уступила?
Зову, кричу, а толка нет:
Лишь эхо слышу я в ответ.
Другим тепло, другим отрада.
А мне зима, а мне сума,
И волчий вой сведёт с ума.
Я – агнец, что отстал от стада[1].
Сожаления, IX
Перед нами редкий пример сонета, написанного четырехстопным ямбом; в оригинале, разумеется, ямб шестистопный. Но Эренбургу хватило и восьми слогов в строке. Он словно подчеркивает самим размером стихов, что его перевод – вольный.
Действительно, тут многое опущено. Например, обращение к Франции в первой строке: «France, mere des arts, des armes et des lois» – «Франция, мать искусств, воинской доблести и законов…».
Но главное чувство сохранено в неприкосновенности.
Следующий сонет еще яснее демонстрирует, как это происходит у переводчика, когда чужое становится пугающее узнаваемым, как будто тебе наутро пересказали твой собственный сон:
Хочу я верить, а кругом неверье.
Люблю свободу, а цепям служу[2].
Слова чужие нехотя твержу,
Который год ряжусь в чужие перья.
Льстецы трусливо шепчутся за дверью,
Вельможа лжёт вельможе, паж – пажу.
Не слышу правды, правды не скажу,
Хожу, твержу уроки лицемерья.
Ищу покоя, а покоя нет.
Я из одной страны спешу в другую
И тотчас о покинутой тоскую.
Стихи люблю, а мне звучит в ответ
Всё та же речь, фальшивая, пустая, –
Святоши ложь, признанья краснобая.
Сожаления, XXIX
Еще один пример того, как поэт может говорить правду о себе и о своем времени, надевая чужую маску. Так Шекспир говорил об Англии устами своих героев, предварительно услав их куда-нибудь в Данию или Италию.
Так в Советской России многие поэты могли быть искренними, лишь уйдя в переводы классики. Слова, сказанные как бы не от себя, обогащаются глубинным эхом. Получается по пословице: нет худа без добра.
Вот почему поэзия, писавшаяся «из-под глыб», порой оказывается богаче поэзии свободной и бесцензурной.
Приложение:
Joachim Du Bellay (1522–1560)
Le Regret, IX
France, mère des arts, des armes et des lois,
Tu m'as nourri longtemps du lait de ta mamelle:
Ores, comme un agneau qui sa nourrice appelle,
Je remplis de ton nom les antres et les bois.
Si tu m'as pour enfant avoué quelquefois,
Que ne me réponds-tu maintenant, ô cruelle?
France, France, réponds à ma triste querelle.
Mais nul, sinon Écho, ne répond à ma voix.
Entre les loups cruels j'erre parmi la plaine,
Je sens venir l'hiver, de qui la froide haleine
D'une tremblante horreur fait hérisser ma peau.
Las, tes autres agneaux n'ont faute de pâture,
Ils ne craignent le loup, le vent ni la froidure:
Si ne suis-je pourtant le pire du troupeau.
«Чтомнешумит, чтомнезвенит…»
Чухонцев и Гораций
Стихотворение Горация «К Левконое» (I, 11) – то самое, фраза из которого carpediem стала поговоркой, – вице-чемпион по числу переводов на русский язык (впереди, с небольшим отрывом, только «Памятник»). Оно написано т. н. большим асклепиадовым стихом – длинной строкой с двумя цезурами:
Tu ne quaesieris, scire nefas, quem mihi, quem tibi
finem di dederint, Leuconoe, nec Babylonios
temptaris numeros…
(Цезуры нарочно подчеркнуты увеличенным пробелом.) Лишь немногие из русских переводов и переложений сохраняют размер оригинала. Особенно наглядно он воспроизведен в первой строке перевода В. Брюсова:
Нет, не надо гадать (ведать грешно), много ли, мало ли…
Ритмическую схему большого асклепиадова стиха (в его русской адаптации) можно записать так:
ÚUÚUUÚ║ÚUUÚ║ÚUUÚUU
Если представить первые два слога как идущие «из-за такта», получится:
ÚU – ÚUUÚ║ ÚUUÚ║ ÚUU-ÚUU
В такой форме записи ясно видна структура строки: в конце – два дактиля ÚUU-ÚUU (два такта «вальса»), а перед ними – две четырехсложных стопы с двумя ударениями на первом и на последнем слоге, как бы анапедактили ÚUUÚ║ ÚUUÚ. Как будто два раза подряд «судьба стучится в дверь»: Та-та-та-Та! В целом каждая строка и содержит две ноты из-за такта, две «судьбы» и два «вальса».
Прелесть этой мелодии – в ее новизне, необычности для нашего уха. В русской поэзии размеры с двумя цезурами – большая редкость. Ища у нас аналогию большому асклепиадову стиху, я сумел вспомнить лишь стихотворение Олега Чухонцева. Не совсем то – но две цезуры есть, и анапедактили наличествуют.
Зычный гудок, ветер в лицо, грохот колёс нарастающий,
Вот и погас красный фонарь – юность, курящий вагон.
Вот и опять вздох тишины веет над ранью светающей,
и на пути с чёрных ветвей сыплется гомон ворон.
Родина! Свет тусклых полей, омут речной да излучина,
ржавчина крыш, дрожь тополей, рокот быков под мостом, –
кажется, всё, что улеглось, талой водой взбаламучено,
всплыло со дна и понеслось, чтоб отстояться потом.
Это весна всё подняла, всё потопила и вздыбила –
бестолочь дней, мелочь надежд – и показала тщету.
Что ж я стою, оторопев? Или нет лучшего выбора,
чем этот край, где от лугов илом несёт за версту?
Гром ли гремит, гроб ли несут, грай ли висит над просторами?
Что ворожит над головой неугомонный галдёж?
Что мне шумит, что мне звенит издали рано пред зорями?
За семь веков не оглядеть! Как же за жизнь разберёшь?
Но и в тщете благодарю, жизнь, за надежду угрюмую,
за неуспех и за пример зла не держать за душой.
Поезд ли жду или гляжу с насыпи – я уже думаю,
что и меня кто-нибудь ждёт, где-то и я не чужой.
1970
Ритмическая схема здесь:
ÚUUÚ║ ÚUUÚ║ ÚUU-ÚUU-Ú(UU).
В чем сходство и в чем различие между этим размером и стихом «Левконои»? Как из второго получить первое? Очень просто: убрать из латинской строки два начальных «из-за-тактовых» слога да вместо двух дактилей в конце дать три – и пятый асклепиадов стих превращается во вполне русский, хотя и ранее не бывавший размер «Зычного гудка…». Впрочем, определение «не бывавший» нуждается в уточнении.
Ключевая строфа в стихотворении – предпоследняя. Здесь «судьба стучится в дверь» особенно громко:
Гром ли гремит, гроб ли несут, грай ли висит над просторами…
В этой строфе и раскрывается источник музыки, вдохновившей всё стихотворение. Это фраза из «Слова о полку Игореве»: «Что ми шумить, что ми звенить давеча рано пред зорями?» Достаточно убрать один лишний дактиль («давеча») и добавить из-за такта «это», и строка в точности встанет в латинский размер Горация:
что ми шумить, ║ что ми звенить ║ рано предъ зорями?
Нет, не надо гадать ║ (ведать грешно), ║ много ли, мало ли…
Интересно, думал ли Олег Чухонцев, сочиняя свое стихотворение, про «Левконою» Горация? Я бы не удивился, если бы он не только думал, но и начал с латинского размера, попытавшись его адаптировать к русскому уху, а лишь потом припомнил строку из «Слова…», которая стала его главным камертоном. Если же это не так и поэт опирался лишь на древнерусский источник, все равно эхо горацианской оды входит в состав художественного эффекта его стихов. Здесь, может быть, проявилось то, что С. Г. Бочаров назвал «генетической памятью литературы»[3].
Разумеется, стихотворение Чухонцева не подражает Горацию. Оно продолжает его, «размыкает» в другое время и пространство (пространство обозначено рельсами, а время – несущейся талой водой и вороньим граем).
Стихотворение очень русское и в то же время эллинистическое – в своей словесно-музыкальной пластике и философской подоснове. Это неудивительно, если вспомнить, откуда растут корни древнерусской литературы.
«Зычный гудок…» – ода, с ясно выраженной песенной основой. Главная единица ритма – та самая «судьба стучится в дверь» (ÚUUÚ), которая здесь обозначает еще и стук колес проносящегося поезда. Значение ритма усилено, по сравнению со стихами Горация, но родство с античной просодией остается ощутимым.
«Левконоя» оказывается не просто звуковым фоном, но и вторым тематическим ключом для стихотворения Чухонцева. Как и ода Горация, оно утверждено на острой кромке настоящего, на берегу мчащегося потока дней, исполнено «угрюмой надежды» и стоической готовности встретить назначенную судьбу.
Его герой так же превозмогает холод бытия, стараясь обрести опору в душевной привязанности к близкому, без которой жизнь почти невозможна.
Вполне вероятно, что на сознательном уровне никого влияния, даже косвенного, здесь не было. Это нисколько не отменяет объективного значения рассматриваемой нами связи. По мнению М. М. Бахтина, в культуре возможны «передача и воспроизведение сложных мыслительных и художественных комплексов и без всякого уследимого реального контакта»[4].
ПОСТСКРИПТУМ
Неожиданно заметил, что у двух этих эссе есть общий знаменатель. Это мотив – тá-та-та-тá!<\p>
Всю жизнь прожить в каком-то поезде, разгадывая стук колёс, – с этого начинается эссе об Эренбурге.
А во втором – автор разгадывает ритм стихотворения Чухонцева и обнаруживает, что в его основе простой ритмический элемент «тá-та-та-тá», который может означать стук колес. Разница между ними в том, что один едет в поезде, а другой стоит у насыпи и слушает.
Скитание и домоседство, Франсуа Вийон и посадский житель.
Можно было бы назвать – «Два эссе о стуке колес»…
Источник: http://magazines.russ.ru/ier/2012/43/k19.html
Барков: поэт, которого неудобно цитировать? Часть 2
И все же главным объектом насмешек Баркова был не Ломоносов, а не менее известный сочинитель того времени Александр Петрович Сумароков. Он и Ломоносов постоянно оспаривали между собой звание первого поэта Российской империи, и Барков, друг и того и другого, всячески играл на этих слабых струнах Александра Петровича.
Сам Сумароков очень уважал Баркова и как ученого, и острого критика, и всегда спрашивал его мнения относительно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову и, напустив на себя торжественный вид, заявил: «Александр Петрович, вы — великий человек.
Вы — первый русский стихотворец!» Обрадованный Сумароков велел тотчас подать Баркову водки. А тому только того и хотелось.
Прилично «заправившись» и уже выходя от Сумарокова, он кивнул ему пальцем, подзывая к себе, и, через слово икая, сказал: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй — Ломоносов, а ты — только третий». Сумароков, как повествует мемуарист, чуть его не зарезал.
Наконец, самая известная проделка Баркова. Однажды он заспорил с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду. Сумароков заперся в своем кабинете, оставив Баркова в гостиной. Через четверть часа Сумароков выходит с готовой одой и уже не застает Баркова.
Люди докладывают, что он ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-нибудь очередная проказа Баркова. Так оно и есть! Осторожно, почти на цыпочках подойдя к лежащей на полу шляпе, он заглядывает в нее и видит… Отгадаете с трех раз, что было в шляпе?
«УЧЕНЬЕ — СВЕТ…»
Барков был одним из образованнейших людей своего времени. Это признавали даже его недруги.
Его перу принадлежит немало серьезных академических произведений: очерк русской истории от Рюрика до Петра I, биография русского поэта Кантемира, ода «На всерадостный день рождения Петра III», переводы Горация, Федра, Лазарони, Марка Аврелия и «хроники жития Карла XII, короля шведского».
Однако настоящую славу ему принесла «Девичья игрушка» — собрание откровенно непристойных стихов и поэм. Первый же стих этого сборника сообщал читателю литературное кредо автора: «Ученье — свет, а в яйцах — сила». Такой литературы Россия еще не знала.
Очень трудно привести даже несколько более-менее приличных цитат из этой книги, чтобы можно было представить себе уровень литературного таланта Баркова.
Может быть, это даже не столько литература, сколько литературное баловство, игра ума, не сдерживаемая никакими условностями.
И все ее очарование — в веселом, пенящимся потоке, легко и непринужденно соединяющим в себе чистейшие формы поэзии с пошлейшим содержанием. Это, кстати, один из приемов остроумия, который называется смешение разных стилей.
Может быть, Барков — все-таки не столько поэт, сколько блестящий, хоть и бесконечно циничный, острослов? Судите сами (рискнем привести в замноготоченном варианте несколько строф из его творений). Одно из самых цензурных его четверостиший звучит так:
Муж спрашивал жены, какое делать дело: «Нам ужинать сперва иль еться зачинать?» Жена ему на то: «Ты сам изволь избрать.
Но суп ещё кипит, жаркое не поспело».
Или вот вам еще «стишок»:
Стая воробышков к югу промчалась, — Знать, надоело г… но им клевать… Там на осине ворона уср… ась…
Ну и природа, … твою мать!
Скажете, фи, какая пошлость? Наверное, вы правы. Но, признайтесь, разве вы сейчас не улыбнулись? Или мне это только показалось?..
ПОШЛЫЙ И… ЛЕГЕНДАРНЫЙ
О Баркове ходило множество самых фантастических легенд. Одна из них рассказывает о том, как Екатерина II, познакомившись с неприличными о ней стихами, призвала привести их автора к себе, непременно в кандалах, и повелела — иным в назидание — предать мучительной казни.
Злодея доставили, доложили: государственный преступник — здесь! Час был ранний, Екатерина II еще нежилась в постели. Тем не менее повелела: «А подать-ка его сюда, хочу видеть нарушителя приличий».
Повеление исполнили, ввели Баркова в спальню царицы, откуда он вышел через три дня, держась за стену, но уже с графским титулом.
Что касается барковской репутации необычайного героя-любовника, то здесь одна легенда противоречит другой. В одних историях повествуется о том, какие геракловы подвиги совершал Барков, счастливый обладатель семивершкового (вершок — около 4,5 см) мужского достоинства, на ниве постельных баталий.
В других — говорится о том, что Барков, несчастный импотент и заурядный подкаблучник, в публичных домах если и удивлял тамошнюю публику, то не любовным аппетитом и отнюдь не исполинскими размерами своего «инструмента», а скандалами, за которые был не однажды бит. Причем, бит не только мужчинами, но и женщинами.
В том числе — женой и дочкой, которые частенько вытаскивали его из зловонных канав и помойных ям и, ухватив гуляку подмышки, волокли его, упившегося вусмерть, ограбленного или избитого, домой.
На следующее утро, в целях примирения, Барков сочинял и посвящал своим спасительницам стихотворные оды… сплошь состоящие из отборнейшего мата.
Что за скандалы устраивал Барков? Разные, от совершенно безобидных до крайне бесстыдных. Например, кто громче испортит воздух. Или — кто «воздвигнет» самую большую фекальную пирамидку… О крайне бесстыдных мы благоразумно умолчим.
О смерти Баркова также нет недостатка в версиях. По одной из них, Барков умер от побоев в публичном доме. По другой — будучи в состоянии запоя, утонул в нужнике. По третьей — будто бы покончил с собой, причем довольно курьезным способом.
Вошедшие утром в кабинет Баркова люди обнаружили его «с головой, засунутой в печку с целью отравления себя угарным газом, а наружу имелась торчащая ж… па без наличия штанов, но зато с воткнутой в нее бумажкой…».
В бумажке было написано: «Жил — грешно, а умер — смешно!».
«РУССКИЙ ЯЗЫК — БОЛЬШОЙ БАРИН»
Виктор Гюго однажды сказал: «Исследователь, который отворачивается от грязных слов, подобен хирургу, который увидит бородавку или лягушку и скажет: «Фи, гадость».
Наверное, нам было бы приятнее знать и слышать один только литературный язык и не слышать — к великому сожалению, почти на каждом шагу — слов матерных, несущих в себе огромнейший заряд негативной энергии.
Никакое остроумие, никакая пикантность не сможет оправдать той словесной — читай: ментальной — грязи, что мы выбрасываем на свои и чужие головы, когда прибегаем к нецензурной брани.
Научно доказано: мат разрушает генетический код не только человека, но и любого биологического существа, включая насекомых, растения и воду. Мат приводит к тяжелейшим генетическим заболеваниям, половым расстройствам и психическим болезням, ослаблению иммунитета и даже к злокачественным новообразованиям. Не оттого ли патологический матерщинник Барков и умер так равно — в 36 лет?
Как было бы хорошо жить, не зная, не видя и не слыша ничего грязного. Но можно ли жить в счастливом неведении? Да и жизнь ли это будет? Может быть, прав был Бунин, когда говорил: «русский язык — большой барин, он все перетерпит, выдержит и все равно справится со всеми недостатками». Может быть, и мы — справимся?
При подготовке статьи мной были использованы следующие источники (основные из них): Эротические стихи Себеряного и Золотого века”; Иван Барков. «Девичья игрушка»; В. Свирин.
«Порочные страсти гениев»; «Интимная сексуальная жизнь знаменитых людей» (без автора); Г. Павлова, А. Федоров. «Ломоносов»; «Русский литературный анекдот конца 18-го — начала 19 века.
», Публикации в СМИ, собственная информация.
Источник: https://ShkolaZhizni.ru/@avecazak/posts/13681/
Сводка комментариев 146 группы. Задание: Гораций – анализ двух произведений на выбор. часть 3
«К гадающей Левконое»
Ракицкая1.Поэзия — великая цивилизующая сила; поэт — мудрец; Предмет поэзии — мудрость.Гораций просит Левнокою прекратить гадания, стремление заглянуть вперед и сосредоточится на сегодняшнем дне. Он выступает учителем, показывает богатый жизненный опыт и спешит предостеречь своего слушателя от совершения роковой ошибки.
[“Мы, Левконоя, богов оскорбляем страстью познанья”; “Что в напрасных сомненьях жизнь проводить молодую?” (Бунин)]2. Принцип внезапного начала;Необходимость оригинальности.Послание начинается с обращения к Левконое, о которой мы не знаем ничего, за исключением того, что она гадает, и, видимо, довольно часто.
Это позволяет читателю принять образ опоздавшего ученика, который все же успел к самой важной части урока и спешит занять свободное на последней парте место.3. Принцип краткости, лаконизма;Речь должна соответствовать эмоции.Все послание императивно.
Повелительные предложения убедительны именно за счет своей краткости и законченности, они не дают читателю задать вопрос “почему?” или “зачем?”.
В качестве аргумента можно привести перевод Крестовского без сокращений:[“Оставь, грешно искать, какой тебе и мнеПошлет судьба конец! Гаданья ВавилонаЗабудь! К чему нам знать, что сбудется к весне,И много ль зим нам жить, иль волны ФлегетонаСегодня ж навсегда умчат отсюда нас? —Играй и пей вино смеяся, Левконоя!Болтая, тратим мы лишь время золотое:Забыв о будущем, живи в текущий час.”]4. Сочетание приятного с полезным;Нужно смешивать важность и легкостьСтихотворение совершенно по форме и языку, оно мелодично. читатель извлекает из строк мораль и получает эстетическое наслаждение от того, как эта мораль была ему преподнесена.5. Смелое новое сочетание слов.Из дословного перевода Гринфельда: “какой предел жизни (конец) готовят боги”; “не испытывай вавилонские числа”; “зима разбивает волны Тирренскаго моря о противолежащия скалы”; “завистливое время”; “завистливое время”6. Поэзия подобна живописи.Слова мгновенно врезаются в мысли и подхватываются воображением. Процесс чтения оды сравним с процессом написания картины, где новое слово – новая деталь на мольберте.
Стоит заметить, что в данном послании отсутствует характерный для произведений древнеримского поэта принцип “золотой середины”. Здесь Гораций категорически не советует, если не сказать запрещает, женщине, а, следовательно, и всем нам, прибегать к гаданию или астрологии, стремиться предсказать свою судьбу.
Семихина
Анализируя переводы текста Горация «К Левконое», основываясь на тех правилах написания текста, которые сам автор приводит в своем произведении «Поэтика», в первую очередь, хочется обратить внимание на важнейший критерий – поэзия должна быть подобна живописи. На мой взгляд, Гораций в полной мере соблюдает это правило, словно «рисуя кистью» свое стихотворение.
«Играй и пей вино смеяся, Левконоя!/Болтая, тратим мы лишь время золотое:/ Забыв о будущем, живи в текущий час» (Пер. Крестовского В.В.) Читая это стихотворение, действительно, испытываешь эстетическое удовольствие, его легко понять и прочитать.
«Мало в стихах красоты – пускай в них будет услада, / Пусть увлекают они за собой куда хотят, душу слушателя», – так освещает Гораций одно из правил. Стихотворение заманивает, его хочется читать, не возникает никаких барьеров к восприятию, а соответственно, читатель получает наслаждение от чтения.
Кроме того, оно едино, что немаловажно для произведения по ГорациюСледующее важное правило, упомянутое Горацием, – «Сам ты должен страдать, чтобы люди тебе сострадали». А именно, автор должен испытывать те чувства, которые он хочет вызвать у читателя. В этом случае, Гораций вновь справляется с поставленной задачей.
Стихотворение эмоционально, благодаря чему, читатель сопереживает автору, понимает его чувства. «Лучше куда – что ни случилось, сносить:/Будь то зим череда, или судил Зевс нам последнюю-/Ту что ныне мутит, пемзу круша, море Тирренское!»(Пер. Азаркович).
Я почувствовала в каждом из переводов какое-то гордое спокойствие, и могу предположить, что именно эта черта присуща стихотворению «К Левконое». Автор заставляет поверить в будущее, уверяет, что предсказания не нужны, ведь человеку уготовлен тот или иной срок, и гадания ничего не изменят, надо жить сегодняшним днем. Эта уверенность убеждает и читателя.
На мой взгляд, довольно трудно понять, соответствует ли выбор вещей в данном стихотворении общей теме. Гораций в «Поэтике» призывает к общему единству, к целостности произведения и к правильному подбору тех вещей, которые должны быть использованы в нем.
Несомненно, стихотворение не отходит от общей темы, но есть все-таки те моменты, когда невозможно сразу же уловить связь между темой и предметом. «Что волны на Тирренском море дробит о скал изрытых темя:/Знай, очищай вино и, мудрый, не сокращай далекой думой/Коротких дней». (Пер. Порфиров П.Ф.
) Не разбирая дословно эти строки, невозможно сразу же понять их связь с основной темой. На мой взгляд, такое непонимание возникает в первую очередь из-за различия в названиях и традициях, возникающих как из временного фактора, так и географического.
Кроме того, возможны нюансы перевода, вызывающие некоторые сложности в понимании начального текста.
Симонаева
В этом стихотворении поэт обращается к гадалке Левконое, он хочет убедить её, что знать всё то, что готовит нам судьба – совершенно не нужно («Полезнее о том не ведать// И не гадать, что будет впредь»). Он призывает её «не любопытствовать запрещённым».
Поэт неотъемлем от стихотворения, он говорит с Левконоей не посредством третьего лица, он ведёт с ней диалог, то есть сам переживает события.
На протяжении всего стихотворения он не отходит от темы, настроение (на мой взгял, настроение стихотворения – грустное, оно как печальный призыв к Левкононе, попытка убедить её в ненужности и запретности её деяний) всего стихотворения одно, оно не меняется, всё стихотворение согласованно.
Принцип внезапного начала, как мне кажется, соблюдён: «Не любопытствуй запрещённым//Халдейским мудрованьем знать» – так начинается стихотворение. Весьма внезапно: мы как будто включились в беседу, которая велась уже некоторое время. Воздействие и его адресат: сочетание приятного с полезным.
Как можно отнести этот критерий к этому произведению? «Приятное» – это само стихотворение, его речь, радость от его чтения, «полезное» же – это призыв к Левконое (и, заодно, к читателям) перестать льститься будущим днём, не верить гаданию, а «красоваться дня сего благами».
Погосян
Поэзия.”Общее есть у стихов и картин”. Действительно в своей оде Гораций “рисует”, в голове возникают образы: бушующее море, девушка, девушка, занятая очищением вина, сменяющиеся времена года (то ли тысяча зим, то ли одна)Поэт как мудрец и пророк.
Гораций в своей оде как бы дает совет Левконое, он учит её, как жить – не смотреть в будущее, не погружаться в мечты, а жить здесь и сейчас, заниматься своими делами и преодолевать трудности, ведь все равно никому не суждено узнать, что его ждет впереди впереди.Поэт.Переживает то, о чем пишет. Начиная с обращения с Левконое, переходит на “мы”. То есть переживает вместе с героиней.
Он хочет, чтобы и она, и читатель осознали бессмысленность попыток заглянуть в будущее. Гораций считает, что поэт не имеет права на посредственность, поэтому в оде мы не видим не простой набор советов, а отсылки к мифологии (вавилонские тайные числа, Юпитер и Тирренское море).Материя.Гораций много размышляет о характерах, но в данной оде мы их не видим.
Героиня Левконоя будто бы безлика. О ней лишь упоминается вскользь.Предмет поэзии – философские истины. Данный тезис выдержан. Вся ода нацелена на философскую мысль “жить надо настоящим”.Слово.Стиховторение лаконично, в нём нет совершенно ничего лишнего (принцип лаконичности). Однако некоторые переводчики добавили много своего – например, Державин, Капнист.Произведение.
Принцип внезапного начала соблюден. Ода сразу начинает с обращения и совета (“не гадай”), от чего сразу возникает ряд вопросов: “о каком гадании речь?”, “кто такая Левконоя?”, “почему гадать не стоит?” Соблюдается единство, целостность.
Все начинается с совета, далее – аргументы в его пользу, в конце – вывод, похожий на начало оды (“В даль не заглядывай”) Carpe diem как основная мысль произведения. Лови момент.ВоздействиеГораций, рисуя перед читателем красивые картины, параллельно с этим и наставляет его. Стихи должны увлекать – для этого Гораций опирается на мифы и историю.
В принципе использование мифологических персонажей было традицией поэзией того времени, что отсылает нас к категории канонов и традиций, которые, как считает Гораций, должны быть сохранены в произведении.
Долинина
В этом стихотворении Гораций обращается к молодой девушке по имени Левконоя, чей образ, скорее всего, собирательный и представляет множество юных девушек, которые гадают, чтобы узнать свою судьбу. Поэт выступает здесь в роли старшего мудрого наставника, который дает нравоучения молодому поколению: «Узнать не стремись», «Будь разумна», «Светлое время лови – от мглы удаляйся».
Он пытается донести до юной Левконои мысль о том, что лучше наслаждаться жизнью, чем тратить драгоценное время на попытки узнать будущее в мучительных сомнениях.
В данном стихотворении выражается взгляд Горация на поэта как на мудреца и учителя: («В стихи облеклись прорицания и наставления на жизненный путь»).
Также интересно отметить, что поэт хотя и учит молодую деву, но, обращаясь, к ней, часто не отделяет ее от себя: «Мы, Левконоя, богов оскорбляем страстью познанья», « Мы же будем довольны нынешним счастьем». Поэт показывает, что сам испытывает чувства, которые хочет вызвать («Сам ты должен страдать, чтобы люди тебе сострадали».
) Тем самым, Гораций добивается наиболее верного, по его мнению, воздействия на адресата своего стихотворения – «и услаждая людей, и на истинный путь наставляя».
Цыбулина
«Поэзия — великая цивилизующая сила; поэт — мудрец,законодатель, строитель, пророк и тд» в этой оде поэт выступает еще и как учитель. Он поучает лирического героя, Левконою, просит ее оставить халдейскую науку. Гораций аргументирует свою просьбу : «Лучше богов не серди// А иначе случится дурное».
Поэт предостерегает Левконою, опасаясь не только за ее судьбу, но и за свою: в переводе Фета А.А. есть фраза «…грешно, о Левконоя, знать, какой тебе и мне судили боги дать конец», поэт сам испытывает те чувства (страх) , которые хочет вызвать у Левконои и читателей.
При этом, обилие наставлений не мешает структуре оды, а наоборот, украшает ее («Незачем знать наперед,//Будь готова к добру и страданьям», «Думать об этом грешно,//Не терзай понапрасну рассудок.», «Лучше цеди нам вино,//Пусть наполнятся эти сосуды», «Так что сегодня цени,//А не завтра, объятое мглою»).
Общая тема оды сохранена – некий свод наставлений/просьб к Левконое, чтобы она перестала обращаться к астрологам и гадать самой. Сохранено и единство характера, нет строчек, «выпадающих» из ритма и стиля. «Нужно смешивать важность и легкость», пишет Гораций в «Поэтике», или еще «сочетание приятного с полезным».
Эти свойства стихотворения в оде «К гадающей Левконое», как мне кажется, соблюдены. Она (ода) не выглядит тяжелой и грозной, а по-своему легка как раз из-за обилия сравнений и «мягких» наставлений. Они совсем не кажутся сводом правил, которым нужно следовать неукоснительно. Вместо наущений между строчек читается «К чему знать, что будет завтра? Такое знание – зло.
Живи сегодняшним днем!» , а это уже принцип, описываемый Горацием как «умение по-своему говорить общее». Соблюден и принцип «внезапного начала»: Гораций не тратит лишнюю строфу на предысторию или описание той же Левконои, он сразу впускает читателя в действие «Что тебя ждет впереди,//Не пытайся узнать, Левконоя».
Орлова
Для начала хотелось бы написать о чем это стихотворение:
Не гадай! Брось читать вавилонские книги, нам всем все равно не дано узнать, что ждет нас в дальнейшем. Лучше не злить, не оскорблять Богов нашим желанием предвидеть наперед. Время быстротечно и нужно наслаждаться жизнью, каждым днем в настоящем,а не доверять будущему дню.
“Лови текущий день, не веря в остальное” – Этими строчками Фет заканчивает стихотворение “К гадающей Левконое”. На мой взгляд в них заключена основная мысль этого произведения. Проанализировав стих с позиций Горация, можно отметить, что в категории “Поэзия”поэт ничего не придумывает, он точно уверен в своей позиции.
в “Поэт” говорится о том, что поэт “должен испытывать чувства, которые хочет вызвать”.На мой взгляд, он смело придерживается той позиции, к которой склонял собеседницу.”Материя”-тема полностью соответствует силе поэта. Читая это произведение в любом из переводов, невольно соглашаешься с позицией автора,а в этом и заключается сила.
Так же он умело смешивает важность и легкость, о которых говорится в “Поэтике”. Например, строчки в стих-и под переводом Крестовского “Забудь! К чему нам знать, что сбудется к весне,И много ль зим нам жить, иль волны Флегетона,Сегодня ж навсегда умчат отсюда нас?” Так же это стих-е, на мой взгляд, выдержано в “ясном порядке”. Автор будто по пунктам объясняет, что нужно делать.
У стих-я нет принципа внезапного начала, мы с первой строки прекрасно понимаем, о чем идет речь.Обращаясь к своему адресату, Гораций будто обращается и к своему народу тоже, желая наставить людей на путь истинный.
Козкина
I.а)«Поэзия подобна живописи»В оде присутствуют элементы, которые придают живописности тексту, делают его более живым и реалистичным. Поскольку это текст – увидеть, почувствовать его может читатель только представив картину, которую изображает автор, то автору следует прибегать к выразительным образам, как то:«Дано ли много зим иль с этою последней,Шумящей по волнам Тиррены»«..
очищай вино и умеряй мечты..»«Пока мы говорим, уходит время злое:Лови текущий день..»Б)«Поэзия — великая цивилизующая сила»Гораций в оде дает наставления, предостерегает от обращений к богам, говорит о необходимости следовать судьбе, но не стремиться узнать свой путь заранее; жить при этом каждым моментом, достойно и благочестиво, и не растрачивать время, отведенное нам.
«…грешно, о Левконоя, знать,Какой тебе и мне судили боги датьКонец. Терпи и жди! Не знай халдейских бредней».«..умеряй мечты.Пока мы говорим, уходит время злое:Лови текущий день, не веря в остальное».II.
«Предмет поэзии — мудрость, философские истины»Предмет дум Горация в оде «К гадающей Левконое» – жизнь человека, ход которой известен богам и не должен быть известен самим людям; долг людей следовать судьбе, следить за собой, жить по совести (возможно, Солженицын назвал бы это «жить не по лжи»).«…грешно, о Левконоя, знать,Какой тебе и мне судили боги датьКонец. Терпи и жди!»III.
СловоВ оде всего 8 строк, Гораций в них закладывает размышления о загадке человеческой жизни, в которой не человек хозяин своей судьбы, и которой он далеко не всегда хозяин. Язык оды прост, ясен, но при этом заключает в себе по сути философские изречения, а простота языка только добавляет силы им, убедительности.«Пей, очищай вино и умеряй мечты.
Пока мы говорим, уходит время злое:Лови текущий день, не веря в остальное».IV.Единство, согласованностьВся ода строится вокруг одной темы, которая делает произведение цельным и единым.. Все элементы и повороты мысли логически связаны друг с другом, один продолжает другой.«Принцип внезапного начала»
Гораций не прибегает к долгому вступлению, не подводит нас к теме оды, ее основной мысли. Он с нее и начинает произведение, сразу раскрывая, предмет рассуждений.
Источник: https://anti4ka2007.livejournal.com/689170.html
Загрузка...
