«Я был и остался поэтом…»
О творчестве Александра Гитовича.
16 мая 2016 года в Доме писателя Санкт-Петербурга Борис Александрович Орлов, председатель Правления СПб отделения СП России, провёл очередной семинар «Метафора», на котором прошло обсуждение творчества известного советского поэта и переводчика, Александра Ильича Гитовича (1909-1966). Известна его книга переводов «Из китайской и корейской поэзии», вышедшая в Москве в 1958 году, объёмом более 500 страниц.
Борис Орлов отметил прочную гражданскую позицию Александра Гитовича, одного из поколения честных поэтов-фронтовиков. Известны отзывы современников о Гитовиче: «Гитович — поэт высокой дисциплины стиха» (А.
Ахматова); «Он был строг и беспощаден и к себе, и к своим товарищам. Об этом лучше всего свидетельствуют его стихи, весомость и точность его прекрасных переводов классических китайских поэтов…» (Дудин М.
); «Стихи Александра Гитовича современны, ибо они мужественны.» (Шефнер).
Клеветникам
Сыны фантастической фальши С помесячной вашей зарплатой, Какой из меня шифровальщик?
Какой из меня соглядатай?
Уж если хотите – я атом Той самой Советской державы: Я был и остался солдатом
Ее Вдохновенья и Славы.
Вы – сыщики – знали об этом, Что, горькое горе изведав, Я был и остался поэтом, Когда истребляли поэтов. …………………………………….. Я слушаю песню чужую, – Ни слова я в ней не приемлю, И старые кости сложу я В мою материнскую землю.
1962
Александр Ильич Гитович родился 1(14) марта 1909 года в Смоленске в семье управляющего лесопильного завода. Литературная биография Гитовича начала складываться в школьные годы.
Он обучался в Первой показательной школе Смоленска, с другом издавал рукописный журнал «Двое», входил в местную артель художественного слова «Арена». Стал членом литературного объединения при газете «Рабочий путь», возглавляемого М.Исаковским, где бывали А.Твардовский, Н.Рыленков.
Первые стихи А.Гитовича опубликованы в январе 1924 года. В них заметно влияние Н.Гумилёва и Р.Киплинга.
В 1927 году переехал в Ленинград. Вступил в литературную группу «Смена», руководителем которой был В.Саянов, членами — Б.Корнилов, О.Бергольц, Б.Лихарев и др. С 1929 года в составе литературных бригад ездил по стране, посетил Среднюю Азию, Заполярье. Учился на географическом факультете ЛГУ.
Участвовал в коллективных сборниках: «Разбег» вместе с Б.Лихаревым, А.Чуркиным, А.Прокофьевым; «Приказ о мобилизации» (1931), «Салют» (1932). В 1931 году вышла первая книга «Мы выходим в Пишпек».
Критика приветствовала соединение темы Востока и защиты Отечества, но укоряла автора в недостаточной учёбе у классиков, в «реакционном влиянии «Столбцов» Н.Заболоцкого («На литературном посту №4, 1932).
В 1931-1932 годах А.И.Гитович служил в полку конной артиллерии. Впечатления службы отражены в книге «Артполк» (1934). Известно стихотворение «Андрей Коробицын» (1932) о подвиге советского пограничника на финской границе. В книге также отразилось философское понимание мира (цикл «О коне. Три стихотворения»).
Дружба 1 Конь во сне бормочет глухо, Гривой медленно горя. Над его высоким ухом Подымается заря. Бродит шорох, наступая, Ухо тянется, дрожа. То не ухо — То слепая, Первобытная душа Видит: Облачной тропою Ходит рыжая луна, И стоит у водопоя Предводитель табуна.
Вот он вздрогнул, Вот он замер… Но, уздечкою звеня, Азиатскими глазами Дружба смотрит на меня. 2 Я возьму седло и сбрую, Все, что скажет отделком, Стремена отполирую Самым мелким наждаком. Я работу кончу первый (Кто мне скажет: подожди) Скоро осень и маневры, И походы, и дожди. Будут дни пороховые Вплоть до яростной зимы.
Всё, товарищ, не впервые: Старослужащие мы. 3 На Востоке ходят бури, Тучи, полные огня. Там давно готовы пули Для тебя и для меня. Но, шагая в горе боя, Пороха багровый чад, Отвечаю: нас с тобою Никогда не разлучат. Если рапорт без ответа, Не оставят нас вдвоем, — Мы до Реввоенсовета, До Буденного дойдем.
Скажем: «Как, разъединенным, Нам идти под пулемет?!» Я ручаюсь, что Буденный С полуслова нас поймет.
1933
В 1930-е Гитович, особенно при выступлениях в группе «Ленинград» (А.Прокофьев, Б.Лихарев, Н.Браун, В.
Саянов) афишировал свою «воинскую стать»: «Надевал лётный шлем, подаренный авиаторами, носил краги, курил, разумеется, трубку, играл в теннис, стремился походить на героя тихоновской поэзии» (Хренков Дм. С.34).
И одновременно обратился к любовной лирике (цикл «Разлука. Единственное невеселое путешествие» (1939):
Песенка
И ты был, друг мой, тоже Получше, помоложе, И девушка хотела Не разлюбить вовек. И сочинил ты в песне, Что нет ее прелестней, И сам тому поверил, Наивный человек. Но годы, слава богу, Проходят понемногу, Живешь, не ожидаешь Ни писем, ни вестей. А за стеною где-то Поется песня эта О девушке, о счастье, О юности твоей.
1939, Р. Тулома
Он мужественно откликнулся на арест своего старшего друга Н.Заболоцкого публикацией стихотворения «Давным-давно, не знаю, почему…» (1939).
К тому времени, стремясь сохранить связь времен, Гитович возглавил при Ленинградском Доме писателей объединение молодых поэтов, где обучались литературному мастерству В.Шефнер, А.Чивилихин, В.Лифшиц, А.
Лебедев и др., чьи занятия посещали тот же Н.Заболоцкий, Ю.Тынянов, А.Ахматова.
Из воспоминаний Дмитрия Хренкова: Последнее вдохновение, не знаю, какое по счёту, посетило его в нынешний (1966) и прошлый год. Стихи его нравились мне всё больше. Перед самой смертью он быстро, накатило на него — может за пару месяцев, может ещё меньше, написал тридцать стихотворений.
Некоторые из них превосходны. Он не очень любил читать свои стихи. И никогда при мне сам не просил читать. И никогда не расходился, его всегда надо было просить ещё, ещё. Может быть, потому, что он не считал стихи своим главным делом. Хотя любил поэзию навзрыд.
Но, может быть, он был из тех истинных поэтов, которые не считают, что главное в поэзии написать стихи. Они писались у него сами собой, постольку поскольку, и кроме того, надо было жить. Он был из тех поэтов, которые не могут писать всегда и везде. У него были многолетние перерывы.
Тогда он переводил. И всё равно он оставался Гитовичем. Он не войдёт в число великих стихотворцев, но он был великий поэт, или, вернее, настоящий поэт по своей жизни и по своей сути. Он жил поэтом. Да, это была редкостная в наше время жизнь поэтом.
С таким пренебрежением к деньгам, которых у него не было, к обстановке, к удобствам. Он жил в дощатой «будке», как называли они с Ахматовой свои литфондовские домишки, жил в ней круглый год.
Зимой там был холодильник, прогреть, протопить её было невозможно, я пришёл к нему с лыж — раздеться не мог, такая там температура. Из этой стужи он писал свои воспоминания «Зимние послания друзьям»:
Сто раз глядели мы в глаза беды И дожили до лучших дней. И, в общем, Легко понять, что на судьбу не ропщем,
Как бы сухими выйдя из воды.
Но есть у всех, кто верит в наше братство, Свой корпус, и дивизия, и полк, Где мы должны по-прежнему сражаться И жизнь окончить, выполняя долг.
1964
С годами он всё больше походил на отшельника — жизнь его сосредотачивалась на внутренней жизни духа». Умер Александр Гитович на даче в Комарово 9 августа 1966 года в восемь вечера.
Похоронен на Комаровском поселковом кладбище (Комаровский некрополь).
Его старшая сестра, Нина Ильинична Гитович — автор «Летописи жизни и творчества А. П. Чехова» (М., 1956)
Во время Отечественной войны, освобожденный по состоянию здоровья от воинской службы, Александр Гитович ушел в народное ополчение. Работал в газете «На защиту Ленинграда», совершил 14 боевых вылетов с летчиками. Был военным корреспондентом на Ленинградском и Волховском фронтах, участвовал в войне с Японией.
Лучшее из поэтических произведений этих лет — мистификация: стихи некоего Анри Лякоста, якобы участника французского Сопротивления (1943, написаны в госпитале). Весь сборник книги «Звезда над рекой» (1962) построен вокруг этой центральной темы: «Перед грозой», «Гроза», «После грозы». Гроза — это Отечественная война 1941–1945 гг.
Солдат и офицер нашей армии, поэт участвовал в ней и словом, и делом:
Ленинград
Весна идет, и ночь идет к рассвету. Мы всё теперь узнали на века: И цену хлеба — если хлеба нету, И цену жизни — если смерть близка. И деревень обугленные трубы. И мирный луг, где выжжена трава, И схватки рукопашные, и трупы В снегах противотанкового рва.
Но так владело мужество сердцами, Что стало ясно: Он не будет взят. Пусть дни бегут и санки с мертвецами В недобрый час по Невскому скользят.
Людское горе — кто его измерит Под бомбами, среди полночной тьмы? И многие, наверно, не поверят, Что было так, как рассказали мы. Но Ленинград стоит, к победе кличет, И все слова бессильны и пусты, Чтобы потомкам передать величье Его непобедимой красоты.
И люди шли, чтоб за него сражаться… Тот, кто не трус, кто честен был и смел, Уже бессмертен. Слава Ленинградцам! Честь — их девиз. Бессмертье — их удел.
Апрель 1942
«Особое место в творческом пути Гитовича заняла работа над переводами китайской классической поэзии. В этой области он, можно сказать, совершил настоящий поэтический подвиг, значение которого оценили и ученые-китаеведы и широкие массы читателей.
Гитович донес до нас мир великой китайской лирики в его полной подлинности и достоверности и вместе с тем сделал его миром русской поэзии. Многие его переводы достигают предельного мастерства.
Гитович сумел постигнуть ту высшую диалектику искусства художественного перевода, которая состоит в том, что поэт-переводчик с максимальной правдой выражает, воспроизводит облик переводимого им поэта, каков он есть, — и вместе с тем выражает свою, русского поэта-переводчика, поэтическую индивидуальность.
Так переведенные стихи получают как бы двойное бытие — китайское и русское, бытие того времени и места, когда и где они были написаны, и бытие современности того, кто их перевел», — А.Македонов.
Так и получилось, что в русской поэзии Гитович утвердился не энергичными стихами «на злобу дня», а «современным прочтением» и воспроизведением мировой классики. Остались его «Стихи о Корее» (1958):
Цвета Кореи
Когда на пестром плоскогорье Сияет лето, Ты различишь в его просторе Два ясных цвета.
На нивах, зноем опаленных, На горных склонах, На лиственницах и на кленах, К земле склоненных, Где в дымке горизонт струится, Где даль туманна, По всей Корее, от границы И до Фузана, С непостижимым постоянством, Подобным чуду, Зеленый цвет ее пространством Владеет всюду.
А реки рушатся с разбега В сплошном кипенье На отмели белее снега, Все в белой пене. Белее снега бродят цапли, И плачет аист И как бы воду пьет по капле, Над ней склоняясь, И, словно древний цвет надежды. Мечты о воле. Корейцев белые одежды Склонились в поле. И дальше, на холмах унылых, В траве несмелой, Белеют камни на могилах Под пылью белой.
Но, ввергнутые в тьму насилья И зная это, Отрады здесь не приносили Два этих цвета. Сгорая под корейским солнцем В глухой печали. Они давно уже японцам Принадлежали, Пока великий гром не грянул И, словно знамя, Страны Советов цвет багряный Встал над холмами. И видели Гензан и Кото, Кайсю и Канко Его на крыльях самолета И стали танка.
Прошедший в битве раскаленной Огонь и воду, Он белый цвет и цвет зеленый Вернул народу. Вернул ему леса и реки, Луга и пашни, Чтоб рабство сгинуло навеки, Как день вчерашний. Теперь он стал корейским цветом, Тот цвет отваги. Он — над Народным Комитетом На новом флаге. И, в гневном сердце пламенея У партизана, Он с ним пройдет по всей Корее, Вплоть до Фузана.
1949
Переложения Гитовича из классической китайской лирики (особенно Ду Фу и Ли Бо), к которой он обратился в послевоенные годы, продолжают жить как шедевры русской поэзии.
Надпись на книге «Лирика китайских классиков»
Н.И. Конраду
Верю я, что оценят потомки Строки ночью написанных книг, – Нет, чужая душа не потемки,
Если светится мысли ночник.
И, подвластные вечному чувству, Донесутся из мрака времен – Трепет совести, тщетность искусства И подавленной гордости стон.
1961
«Александр Гитович — один из виднейших представителей старшего поколения советских поэтов. В книгу «Звезда над рекой» вошли лучшие стихотворения, написанные им с начала его творческого пути, с 1929 года, до наших дней. Прижизненное издание. 1962 год» (из аннотации А.Македонова).
В статье использованы тексты сайтов: ru.wikipedia.org, http://libatriam.net/read/904528/0/
Стихи А.И.Гитовича из книги «Звезда над рекой». Сборник стихотворений. Советский писатель.М-Л.1962
Источник: http://dompisatel.ru/?p=4990
Читать
Когда вы возьмете в руки сборник избранных стихов Александра Гитовича и начнете читать его, вы прежде всего услышите интонацию какого-то особого дружеского разговора. Это разговор очень непринужденный, очень запросто, и вместе с тем — о самом главном.
…Ну, вот мы и встретимся снова,
Вдвоем посидим у стола,
Обдумаем век наш суровый,
Превратные наши дела.
Человек, поэт, который говорит с вами, — он вам знаком и незнаком. Он обращается к какому-то своему другу — которого вы и не знаете, — но разговор касается и вас, даже прежде всего вас, и вы входите в особый, новый, но близкий, товарищеский мир. И первое, о чем вас спрашивает этот голос:
…Еще раз проверим, дружок,
Горит ли огонь беззаветный,
Который в нас Ленин зажег?
«Старому другу», 1958
Огонь горит в этой книге. Это подлинный огонь. Через весь сборник стихов Гитовича проходит и этот пафос подлинного ленинского огня, и этот пафос проверки (особенно ясно выраженный в стихах последних лет).
Вы читаете дальше, и атмосфера сосредоточенного раздумья, ощущение подлинности, достоверности, ощущение настоящего товарищества, близости и особого, сдержанного и вместе с тем глубинного душевного жара не покидает вас.
Я не буду перечислять все, что с моей точки зрения может привлечь особое внимание в этом скупо и строго отобранном сборнике.
Но я прошу вас — после того как вы перелистаете его, еще раз посмотрите цикл сонетов «Пиры в Армении», и в том числе стихотворение «Мне снился пир поэтов». Цикл написан в 1944 г.
— в самый разгар войны, — и написан был человеком, который уже «побывал в аду» этой самой страшной в истории человечества войны.
…Мне снился пир поэтов. Вся в кострах,
Вся в звездах, ночь забыла про невзгоды,
Как будто лагерь Братства и Свободы
Поэзия раскинула в горах.
И, отвергая боль, вражду и страх,
Своих певцов собрали здесь народы,
Чтобы сложить перед лицом Природы
Единый гимн — на братских языках.
В годы суровейшей битвы поэт мечтал о будущем Братстве и Свободе. Поэзия для него — это прежде всего великая Мечта и Вера:
…Всю жизнь мы воевали за мечту,
И бой еще не кончен…
Большое, если не преобладающее место в стихах Гитовича, особенно в тридцатые и сороковые годы, занимают темы обороны, войны, предвосхищения прямой схватки со старым миром — «слепым и безобразным».
Весь сборник построен вокруг этой центральной темы: «Перед грозой», «Гроза», «После грозы». Гроза — это Отечественная война 1941–1945 гг.
Солдат и офицер нашей армии, поэт участвовал в ней и словом, и делом.
Воинское начало поэзии Гитовича — это не только стихи о войне или по поводу войны. Это позиция поэта. Гитович — солдат нового, социалистического общества, один из «воинов справедливости» («Туманган»). Тот мир, который мил поэзии, «только храброму доступен».
Это храбрость правды, храбрость в борьбе за нового человека, ибо поэзия призвана выиграть главную битву — битву за новый мир «понятий и предметов» высшего человеческого достоинства. Девиз поэзии Гитовича — девиз артиллеристов: «отвага, дружба, мастерство».
Есть храбрость и есть «чувство границы», о чем Гитович написал еще в 1936 г. («Граница»), тогда это писалось о советских пограничниках. Но «чувство границы» имеет и более широкий смысл:
…Но братство — оно сохраняется
Везде,
Где тревога за общее дело.
А это есть чувство границы.
Чувство границы неотделимо от чувства нового братства между людьми. Пожалуй, ни у одного советского поэта стихи о дружбе, товариществе не занимают такого большого места, как в творчестве Гитовича.
В эту традиционную поэтическую тему он вкладывает новый смысл, принесенный новым, ленинским строем. Еще в 1930 г. молодой поэт писал: «Мы много прошли на своих на двоих и всюду друзей находили своих, хороших и прочных ребят».
Он говорит, обращаясь к Революции, в 1933 г.:
…И, по воле твоей сверкая,
Наша дружба кругом видна,
Драгоценная и мужская,
И проверенная до дна.
В 1934 г.:
…К хитрецам спиной, мы славим дружбу,
А не разговор за столиком в пивной…
Суровое братство, которого нет
И быть не может в тылу.
«Когда в быту кого-нибудь — любого — товарищем, как все мы, называл, он точный смысл излюбленного слова с первоначальной силой сознавал», «неукротимой жизни торжество навеки было создано рукою бесчисленных товарищей его», и «люди повсеместно становились товарищами верными его» — так говорится о герое поэмы «Город в горах» (1938).
А через много лет, в 1962 г., поэт пишет, обращаясь к старому товарищу, что «дружбы смысл», «высшая награда» — «со всей страной связующая нить» («Проверка дружбы», 1961). В дружбе, товариществе Гитович подчеркивает постоянство, прочность, верность («О верности свидетельствуем мы». 1932).
Это беспокойная дружба, связанная с чувством тревоги, взаимной требовательности и единства высших жизненных целей. В стихах последних лет мотивы дружбы, товарищества углубляются, сплетаются с темой проверки, испытания.
Пафос нового товарищества становится пафосом нравственной требовательности и возвышения человеческой личности, присущим моральному кодексу коммунизма.
В этой связи выясняются особые черты и любовной лирики Гитовича. С одной стороны, удивительная цельность и постоянство чувства:
…Года идут, седеет волос,
Бушуют волны подо мной,
Но слышу я один лишь голос
И вижу свет звезды одной.
С другой стороны — не менее постоянная беспокойная требовательность, некая неудовлетворенность, неугомонность, подчас — суровый самоанализ, — та же самопроверка.
Как и стихи о войне, как и стихи о поэзии, стихи этого солдата и путника о любви и дружбе — это стихи о разлуках, ожиданиях, тревогах, предчувствиях, воспоминаниях, «недолгих» пирах и «храбром веселье». Это — лирика походов и переходов: «моста», и «письма», и «дороги» — «ста дорог» и «ста мостов».
Лирика испытаний и проверки, той особой, беспокойной и требовательной, верности и постоянства «судьбы двоих на берегу», «что выше счастья и несчастья». И вы вздохнете и улыбнетесь, читая в «Подражаниях китайскому» «пожелание» любящим:
Вечно помнить
Первые объятья,
Забывая
О последней ссоре.
Вместе с образом «трех войн» в книге выступает еще образ «четвертой войны». Это — война за чистоту и зрелость духовного мира советского человека. Глаз научился проникать «сквозь грим», и, «смеясь и плача», смотрит поэт «на свою зарю».
Душу его пронзил «жесткий свет» и не только в картинах войны, но и в картинах Пикассо он учится тому, что «сила становится доброй» и «нежность становится сильной» («Девочка на шаре», 1961). Повышение зоркости к себе связано с повышением зоркости к окружающему. Этого требует чувство «границы».
В стихах Гитовича последних лет особенно зазвучала новая требовательность, появилась новая пристальность взгляда.
Пафос «четвертой войны» переходит в пафос широкого и строгого «солдатского» контроля, очищения армии «воинов справедливости» от всех «актеров» и «гримеров», от фальшивомонетчиков, от примазавшихся мещан-карьеристов. Это — зоркость «глаз старых большевиков», которые теперь приобретают для нас новое, молодое значение и свет.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=278320&p=1
Дм. Хренков – Александр Гитович
Здесь можно скачать бесплатно “Дм. Хренков – Александр Гитович” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Биографии и Мемуары, издательство Советский писатель, год 1969.
Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы
Описание и краткое содержание “Александр Гитович” читать бесплатно онлайн.
Книга посвящена жизни и творчеству известного ленинградского поэта Александра Гитовича. Д. Т. Хренков, используя личные воспоминания, малоизвестные, а подчас и неизвестные материалы, создает живой облик человека и поэта, рисует окружавших его людей, передает атмосферу времени.
Дм. Хренков. АЛЕКСАНДР ГИТОВИЧ
Литературный портрет
С поэзией Александра Гитовича люди моего поколения познакомились и подружились до войны. Мы были тогда допризывниками, и острое «чувство присяги» жило в нашей крови.
Еще не хлебнув студеных ветров в заснеженной Финляндии, не изведав горечи сорок первого, не научившись «из трехлинейки бить», мы, подобно поэту, больше всего боялись не смерти как таковой, а «смерти в кровати». Великая Отечественная война еще больше укрепила нашу дружбу, и, когда на фронте я наконец лично познакомился с Гитовичем, ему не нужно было рассказывать о себе — все о поэте я знал из его стихов.
Наблюдая жизнь и работу Гитовича в самых сложных обстоятельствах фронта, а потом и в послевоенное время, я понял, что мужество и благородство были отнюдь не темой его поэзии, а самой сутью ее.
Однажды я сказал об этом А. А. Ахматовой.
«Вы непременно должны написать об Александре Ильиче, — сказала Анна Андреевна. — Как это верно — не темой, а сутью! Не откладывайте дела в долгий ящик».
Анна Андреевна тут же развила передо мной примерный план статьи о Гитовиче, обещала извлечь из своих тетрадей записи, которые она вела, общаясь с Александром Ильичом на протяжении двух десятков лет.
Она не успела выполнить свое обещание. Но друзья поэта помогли мне собрать материал для этой книжки. Им — моя бесконечная благодарность и прежде всего — вдове поэта, С. С.
Левиной, моей доброй помощнице и советчице.
Может быть, рассказ о поэзии Александра Гитовича мне нужно было бы начать сразу со стихотворения «Андрей Коробицын».
И не только потому, что я сам познакомился с творчеством поэта именно после того, как прочел это стихотворение, но и потому, что с него, как мне кажется, действительно вошел в литературу тот Александр Гитович, которого сегодня знают все любители поэзии. Но коль скоро я пытаюсь сделать набросок литературного портрета, мне придется не ограничиваться личными впечатлениями.
Я рискну пригласить читателя в губернский Смоленск. Здесь в 1909 году родился поэт. Здесь он прожил до совершеннолетия. Смоленск детства и ранней юности Гитовича был городом тихим. Казалось, после бурных событий, прошумевших в веках над ним, он дремал на приднепровских холмах, выставив вокруг уши сторожевых башен.
Великий Октябрь разбудил древний Смоленск, сделал его оплотом советской власти в губернии. С каждым годом огни его становились виднее, притягательнее для всей Смоленщины.
Здесь концентрировались культурные силы, работал театр, издавались газеты, здесь всего заметнее были плоды большой созидательной работы советской власти по преображению России. Отсвет городской жизни ложился, как отмечал А. Твардовский в своей статье о Михаиле Исаковском, и на сельский быт.
«Я и мои литературные сверстники рвались к той городской жизни, с высот которой, пожалуй, готовы были и попечалиться о прелестях деревни, растроганно вспомнить о „вечернем несказанном свете“, курящемся над ее избушками, — писал он.
— Но, живя в избушках, где еще не был забытым предметом домашней утвари и светец для лучины, мы не могли не видеть куда большей поэзии в огнях, проникающих в наши избушки „по медным проводам“, что было в те годы еще редким чудом деревенского быта».
Смоленские поэты, имена которых вошли в летопись советской литературы и с которыми связаны многие крупные успехи нашей поэзии, тогда еще лишь пробовали голос. Литературная жизнь города первых послеоктябрьских лет теплилась в кружках да немногих студиях. Одной из таких студий была артель художников слова «Арена».
В 1923 году Вячеслав Шишков писал в журнале «„Красная новь“: „Арену“ основали и отстроили собственными руками, продав последние сапоги и брюки, два поэта, Николай Лухманов и Борис Бурштын».
Называя «Арену», Шишков имел в виду не саму артель, а только детище ее — Клуб поэтов — место занятий этого литературного объединения.
Более подробные сведения об «Арене» мне сообщил М. В. Исаковский. Он приехал в Смоленск в 1921 году и застал здесь работавшую во всю литературную студию Пролеткульта. Она объединяла всех, кто писал (главным образом, поэтов). Один за другим мелькнули холодным светом два небольших сборничка стихов — «Паяльник № 1» и «Паяльник № 2», да так и погасли, не согрев и не обласкав никого.
«После того как литературная студия была ликвидирована, настала „эпоха“ „Арены“. Никакой сколько-нибудь четкой идеологической программы у „Арены“ не было. „Арена“ арендовала небольшое помещение, состоящее из зала и небольшой комнатки за сценой.
Она очень часто (мне помнится даже, что ежедневно) устраивала вечера, на которых выступали ареновцы со своими произведениями, а другие ареновцы, а также желающие из публики критиковали эти произведения. Вход в „Арену“ был платный.
Но плата была очень небольшой и взималась она лишь затем, чтобы оплатить стоимость помещения».
В 1963 году к 1100-летию Смоленска вышла коллективная книга смоленских писателей «Ключ-город». В ней напечатаны воспоминания Б. С. Бурштына, известного любителям поэзии своими переводами (он выступал под псевдонимом Б. Иринин). Бурштын отмечал большую разношерстность «Арены».
В нее «проникали люди, ничего общего с советской поэзией не имеющие и пытавшиеся протаскивать с ее трибуны свои глубоко реакционные и враждебные стихи, — писал он.
— Непростительная терпимость членов правления артели к любым выступлениям с подмостков клуба, замкнутость наша и изолированность от широкой рабочей общественности, отсутствие четко сформулированных творческих установок — все это, безусловно, было налицо в первый год существования „Арены“ и давало повод подозревать нас и публично обвинять в грехах гораздо более серьезных, нежели те, в которых мы действительно были повинны».
В ноябре 1923 года в «Арене» произошла перестройка. Было избрано новое правление. В его состав вошли коммунисты и комсомольцы, в том числе (правда, несколько позднее) М. Исаковский. На занятия стали приглашать рабочую молодежь, да и сами студийцы искали новые аудитории.
Недаром губернская газета «Рабочий путь», столь часто критиковавшая прежде «Арену», вскоре признала: «Клуб „Арены“ уже не вмещает всех желающих быть на ее вечерах. „Арена“ стала авторитетной организацией.
Ее приглашают работать к себе Губпартклуб имени Ленина и Дом Красной Армии».
Заметно изменился и характер студийной работы. Теперь здесь не только читали и разбирали прочитанное, но и устраивали диспуты, доклады, посвященные творчеству классиков, проводили турниры острословов, конкурсы экспромтов, а вне клуба — большие литературные вечера, ставшие заметным явлением культурной жизни Смоленска.
Не случайно судьба привела на Маловознесенскую улицу, в Клуб поэтов, школьника Александра Гитовича. В Первой показательной школе он считался признанным поэтом. Вместе со своим закадычным дружком он даже издавал рукописный журнал «Двое». Страницы его были сплошь заполнены их собственными стихами. Чаще всего авторы оказывались и единственными читателями журнала.
В «Арену» Гитович пришел, чтобы приобщиться к настоящей поэзии. Он был беззаветно влюблен в нее, читал стихи утром, днем на уроках в школе, дома за обедом, забывая обо всем другом.
В написанных в 1934 году воспоминаниях того же Б. Бурштына есть любопытные строки:
«14-летний Александр Гитович… был настоящим начинающим поэтом.
Поэтому и на письмо, полученное от его родителей и сообщавшее о том, что их сын из-за своего увлечения поэзией перестал учиться и рискует остаться на второй год, мы не могли реагировать так, как этого хотелось бы нашим корреспондентам.
Мы, правда, побеседовали с Гитовичем, постарались убедить его в том, что только образованный человек может быть по-настоящему хорошим поэтом, но лишать его права выступлений с трибуны клуба и, тем более, права посещения наших вечеров, о чем просили его родители, мы не сочли возможным».
И дальше:
«Забавным контрастом семидесятипятилетнему Гришечко-Климову являлся на вечерах „Арены“ самый юный поэт Александр Гитович. По его внешнему виду аккуратненького и опрятненького мальчугана — трудно было поверить, что он серьезно и много работает над своими стихами».
Гитович отличался удивительной памятью: как-то в клубе он похвастался, что может одно за другим прочесть сто стихотворений современных поэтов. Ему не поверили, но скептики были посрамлены.
«Арена» страдала многими недостатками. Тем не менее она помогла юному стихотворцу приобщиться к лучшим образцам русской поэзии, на всю жизнь сохранить уважение к строгой, предельно прозрачной форме стиха.
Вскоре рядом с «Ареной» появилось другое литературное объединение. Поначалу оно было не столь многочисленным, не могло похвастать авторитетом среди интеллигенции города.
Но именно ему предстояло в ближайшее время задать тон в литературном Смоленске, вывести смоленских поэтов на всероссийскую трибуну. Речь идет о литературном объединении при губернской газете «Рабочий путь». Здесь собрались преимущественно молодые люди, приехавшие в город из деревни.
У иных за плечами была активная работа на селе в качестве избачей, активистов сельских комсомольских ячеек, другие еще не знали основ стихосложения, но умели идти за плугом, сеять и жать.
Они не могли померяться силами с ареновцами в знании истории литературы, зато отлично разбирались, «в каком идти, в каком сражаться стане». Из их числа вышли Александр Твардовский, Николай Рыленков, Дмитрий Осин. Руководил объединением Михаил Исаковский.
Источник: https://www.libfox.ru/443860-dm-hrenkov-aleksandr-gitovich.html
Звезда над рекой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Когда вы возьмете в руки сборник избранных стихов Александра Гитовича и начнете читать его, вы прежде всего услышите интонацию какого-то особого дружеского разговора. Это разговор очень непринужденный, очень запросто, и вместе с тем – о самом главном.
Человек, поэт, который говорит с вами, – он вам знаком и незнаком. Он обращается к какому-то своему другу – которого вы и не знаете, – но разговор касается и вас, даже прежде всего вас, и вы входите в особый, новый, но близкий, товарищеский мир. И первое, о чем вас спрашивает этот голос:
«Старому другу», 1958
Огонь горит в этой книге. Это подлинный огонь. Через весь сборник стихов Гитовича проходит и этот пафос подлинного ленинского огня, и этот пафос проверки (особенно ясно выраженный в стихах последних лет).
Вы читаете дальше, и атмосфера сосредоточенного раздумья, ощущение подлинности, достоверности, ощущение настоящего товарищества, близости и особого, сдержанного и вместе с тем глубинного душевного жара не покидает вас.
Я не буду перечислять все, что с моей точки зрения может привлечь особое внимание в этом скупо и строго отобранном сборнике.
Но я прошу вас – после того как вы перелистаете его, еще раз посмотрите цикл сонетов «Пиры в Армении», и в том числе стихотворение «Мне снился пир поэтов». Цикл написан в 1944 г.
– в самый разгар войны, – и написан был человеком, который уже «побывал в аду» этой самой страшной в истории человечества войны.
В годы суровейшей битвы поэт мечтал о будущем Братстве и Свободе. Поэзия для него – это прежде всего великая Мечта и Вера:
Большое, если не преобладающее место в стихах Гитовича, особенно в тридцатые и сороковые годы, занимают темы обороны, войны, предвосхищения прямой схватки со старым миром – «слепым и безобразным».
Весь сборник построен вокруг этой центральной темы: «Перед грозой», «Гроза», «После грозы». Гроза – это Отечественная война 1941–1945 гг.
Солдат и офицер нашей армии, поэт участвовал в ней и словом, и делом.
Воинское начало поэзии Гитовича – это не только стихи о войне или по поводу войны. Это позиция поэта. Гитович – солдат нового, социалистического общества, один из «воинов справедливости» («Туманган»). Тот мир, который мил поэзии, «только храброму доступен».
Это храбрость правды, храбрость в борьбе за нового человека, ибо поэзия призвана выиграть главную битву – битву за новый мир «понятий и предметов» высшего человеческого достоинства. Девиз поэзии Гитовича – девиз артиллеристов: «отвага, дружба, мастерство».
Есть храбрость и есть «чувство границы», о чем Гитович написал еще в 1936 г. («Граница»), тогда это писалось о советских пограничниках. Но «чувство границы» имеет и более широкий смысл:
Чувство границы неотделимо от чувства нового братства между людьми. Пожалуй, ни у одного советского поэта стихи о дружбе, товариществе не занимают такого большого места, как в творчестве Гитовича.
В эту традиционную поэтическую тему он вкладывает новый смысл, принесенный новым, ленинским строем. Еще в 1930 г. молодой поэт писал: «Мы много прошли на своих на двоих и всюду друзей находили своих, хороших и прочных ребят».
Он говорит, обращаясь к Революции, в 1933 г.:
В 1934 г.:
«Когда в быту кого-нибудь – любого – товарищем, как все мы, называл, он точный смысл излюбленного слова с первоначальной силой сознавал», «неукротимой жизни торжество навеки было создано рукою бесчисленных товарищей его», и «люди повсеместно становились товарищами верными его» – так говорится о герое поэмы «Город в горах» (1938).
А через много лет, в 1962 г., поэт пишет, обращаясь к старому товарищу, что «дружбы смысл», «высшая награда» – «со всей страной связующая нить» («Проверка дружбы», 1961). В дружбе, товариществе Гитович подчеркивает постоянство, прочность, верность («О верности свидетельствуем мы». 1932).
Это беспокойная дружба, связанная с чувством тревоги, взаимной требовательности и единства высших жизненных целей. В стихах последних лет мотивы дружбы, товарищества углубляются, сплетаются с темой проверки, испытания.
Пафос нового товарищества становится пафосом нравственной требовательности и возвышения человеческой личности, присущим моральному кодексу коммунизма.
В этой связи выясняются особые черты и любовной лирики Гитовича. С одной стороны, удивительная цельность и постоянство чувства:
С другой стороны – не менее постоянная беспокойная требовательность, некая неудовлетворенность, неугомонность, подчас – суровый самоанализ, – та же самопроверка.
Как и стихи о войне, как и стихи о поэзии, стихи этого солдата и путника о любви и дружбе – это стихи о разлуках, ожиданиях, тревогах, предчувствиях, воспоминаниях, «недолгих» пирах и «храбром веселье». Это – лирика походов и переходов: «моста», и «письма», и «дороги» – «ста дорог» и «ста мостов».
Лирика испытаний и проверки, той особой, беспокойной и требовательной, верности и постоянства «судьбы двоих на берегу», «что выше счастья и несчастья». И вы вздохнете и улыбнетесь, читая в «Подражаниях китайскому» «пожелание» любящим:
Вместе с образом «трех войн» в книге выступает еще образ «четвертой войны». Это – война за чистоту и зрелость духовного мира советского человека. Глаз научился проникать «сквозь грим», и, «смеясь и плача», смотрит поэт «на свою зарю».
Душу его пронзил «жесткий свет» и не только в картинах войны, но и в картинах Пикассо он учится тому, что «сила становится доброй» и «нежность становится сильной» («Девочка на шаре», 1961). Повышение зоркости к себе связано с повышением зоркости к окружающему. Этого требует чувство «границы».
В стихах Гитовича последних лет особенно зазвучала новая требовательность, появилась новая пристальность взгляда.
Пафос «четвертой войны» переходит в пафос широкого и строгого «солдатского» контроля, очищения армии «воинов справедливости» от всех «актеров» и «гримеров», от фальшивомонетчиков, от примазавшихся мещан-карьеристов. Это – зоркость «глаз старых большевиков», которые теперь приобретают для нас новое, молодое значение и свет.
Что-то еще более прочное и надежное появляется в поэзии, прошедшей разочарования и испытания. Оптимизм ее более глубок, чем оптимизм ранних стихов Гитовича, и вместе с тем это тот же оптимизм («Мы строим лучшее бытие на лучшей из планет», 1933). Он романтичен и точен.
Большую роль в жизни и поэзии А. Гитовича, как и многих других советских поэтов, сыграли путешествия от Кольского полуострова до Киргизии и Кореи.
Пафос «географического факультета» зазвучал еще в ранних стихах Гитовича; в стихах последних лет – все больший кругозор пространства и времени: от древних китайских поэтов до Пикассо.
Расширяется и кругозор поэтических дел и чувств: от стихов о «Пролетарском суде» над мещанами и стяжателями, стихов о полете Гагарина в космос (специальный небольшой цикл стихов, один из лучших откликов нашей поэзии на эту тему) – до самых общих раздумий о судьбах времени, человека, современника. Но все это – продолжение борьбы за «пир поэтов», за наш идеал, за наше будущее, в которой смысл и пафос поэзии этой беспокойной и суровой жизни. Отсюда заключительное четверостишие «Грозы» (1962):
Отсюда и страстная, гневная речь – инвектива к идеологическим фальшивомонетчикам, «сынам фантастической фальши», и сердечные слова о подлинных – великих и малых, славных и неизвестных – бойцах поэзии, и высокая речь о том, что может совершить «племя грозное поэтов», что только оно может и должно совершить.
Так выступает со страниц этого сборника цельный и динамический образ одного из наших современников. Это – представитель определенного поколения советских людей – «допризывников девятого года».
Это поколение начало самостоятельную жизнь и свой литературный путь в конце двадцатых годов, прошло через энтузиазм и трудности первых пятилеток, отстояло в великой войне с фашизмом первое в мире социалистическое общество, пережило извращения и беды, связанные с «культом личности», построило великую советскую державу и теперь участвует в осуществлении конкретной программы построения коммунизма – общества Братства и Свободы.
В поэзии Гитовича особенно ярко отразилось то, что можно назвать воинской и деловитой романтикой его поколения:
Легко сопоставить эту романтику с романтизмом Тихонова, Багрицкого, Луговского, легко найти черты, общие с другими поэтами поколения Гитовича.
Можно в ранних стихах Гитовича видеть и прямое влияние Тихонова, отчасти также Заболоцкого («Стихи о коне» и др.), и некоторую дань общей литературной бутафории, следы «грима» уже олитературенной романтики.
Но уже в предвоенных стихах и особенно стихах военного времени, а еще более в стихах последних лет ясно звучит собственный голос поэта.
Лирический мир Гитовича – это мир мужественной, безусловной, хотя подчас горьковатой веры, романтики «пира поэтов» и трезвой точности и мужества десантника и артиллериста, строгого, иногда сурового вдохновения, точного глазомера и прицела, дальнобойного и меткого слова.
Это мир обобщенных и как бы уплотненных событий, чувств и представлений. Детали окружающего быта, природы его мало привлекают, быт всегда подчинен Бытию.
В центре внимания наиболее крупные события, мысли, переживания, приподнятые над повседневным, и если есть детали, то они обычно приобретают метафорическое значение.
Стихи Гитовича последних лет – это прежде всего стихи о «подвигах души», и конкретная обстановка повседневности рассматривается только как «декорация» психологической и исторической «сцены», где эти подвиги совершаются, хотя содержание каждой мысли и переживания определяется именно конкретной современностью.
Стихи Гитовича полны подлинной мужественности, поэтического темперамента, и почти невозможно найти в этом сборнике стихи рассудочные, или вялые, или жидкие – нет, эти стихи обычно звучат «блаженно и упруго». И вместе с тем какая подтянутость, «чувство границы» и в смысле чувства меры, отсутствия чего-либо кричащего или растрепанного.
Основная интонация Гитовича – это мужественный, прямой и лаконический разговор, иногда совмещенный с рассказом, всегда с раздумьем. Обычно сдержанный, но часто полный внутренней страсти, накала. Это раздумье товарища по суровой и превратной жизни, по четырем войнам, друга израненной и безусловной правды, верного солдата мечты о всеобщем Братстве и Свободе.
Речь Гитовича – особенно в стихах последних лет – предельно скупа и на подробности, и на украшения. Гитович ищет и любит слова-образы, как бы выделенные с большой буквы, акцентированные.
Он, как один из его героев, «точный смысл излюбленного слова с первоначальной силой сознавал».
Вместе с тем этот точный смысл, с его восстановленным поэтом первородством, получает дополнительные оттенки и связи, и даже сами по себе незначительные детали или бытовые образы приобретают иной раз широкий, подчас несколько условный, символический смысл и подтекст.
Если спросите, что особенно поражает в поэтической речи А. Гитовича, что особенно выделяет ее из всех других, то ответить надо так: может быть, прежде всего – особый, мужественный лаконизм.
Шесть строчек, восемь строчек (причем часто это восьмистишие по существу является четверостишием) – это обычные для стихотворений Гитовича размеры. И даже внешне более длинные, «развернутые», стихотворения также лаконичны. Это не краткость беглой импрессионистической зарисовки, мимолетного впечатления, картинки.
Иногда – это сжатость поэтического размышления, рассуждения (например, «Миру – мир»). Иногда – краткость метко отобранной детали-наблюдения, окрыленной скрытым или явным сравнением и приобретающей таким образом широкий, многозначный смысл. Например, «Подражания китайскому». Отметим – эти подражания совсем не подражательны.
Ибо поэтика их совсем другая, глубоко современная, ибо в духе поисков современной советской лирики в них сливаются четкость зрительного и психологического рисунка со сложной цепью динамических ассоциаций и всегда присутствует живой конкретный современный собеседник, «лирический адресат».
Иногда в шести-восьми строчках Гитовичу удается дать целую своеобразную лирическую психологическую новеллу или очерк (например, «На пограничной заставе»).
Иногда это целая история человеческой жизни – автобиография и вместе с тем биография времени, – предельно спрессованная, превращенная в своеобразную афористическую характеристику – как в стихотворении «Четыре войны».
С чем сравнить эту сжатость, этот лаконизм? Может быть, с лаконизмом и многозначительностью крепкого товарищеского рукопожатия? Может быть, с лаконизмом воинской речи? Может быть, с лаконизмом выстрела, артиллерийского залпа, краткая энергия которого является итогом большой подготовки и направлена к большой цели?
Но как бы то ни было, это настоящая краткость, настоящая поэзия.
Школой и мерой искусства поэтической краткости всегда было искусство сонета. А. Гитович вполне постиг его, и сонеты его отмечены мастерством поистине образцовым. Ему удалось, сохраняя всю полноту требований классической советской традиции, наметить и новые возможности этого жанра.
Так, в сонете «Разведчик» в этой жестко лаконической строфической форме вполне свободно и непринужденно отлит сюжетный рассказ – эпизод, насыщенный многообразным действием и сложной портретной характеристикой, несколько напоминающей военные стихи-очерки Твардовского своей сюжетностью, напряженной, наблюдательной и конкретной правдивостью и в то же время резко отличающийся от стихов и Твардовского и любого другого поэта. А в «Пирах Армении» твердый каркас сонета легко вмещает в себя немалое разнообразие интонаций – от интонации высокого историко-философского размышления до интонации непринужденной беседы, подчас с оттенком чуть горьковатого юмора.
Гитович ищет максимальной емкости лирического стиха – и достигает больших результатов. «Нам дан был подвиг как награда», – говорит он в «Четырех войнах» – и это емкая формула судеб целого поколения эпохи.
Он говорит (в «Пире поэтов»), что ночь «вся в кострах, вся в звездах», и все это «описание» ночи, которое можно и нужно было в этом контексте дать, создает образ не только зрительно яркий, но и предельно экономичный и вместе с тем полный широкого, многозначного смысла, отвечающего общей динамике мысли, ходу лирического движения этого отличного в своей простоте и прозрачной глубине философского, романтического сонета.
Гитович предпочитает резкие, ясно очерченные, иногда жесткие штрихи, – часто его стихи кажутся немножко одноцветными, как рисунки тушью. Но и лучших его стихах жесткость и одноцветность рисунка только кажущиеся, и поэт умеет несколькими штрихами передать сложную и многостороннюю мысль-чувство.
Особое место в творческом пути Гитовича заняла работа над переводами китайской классической поэзии. В этой области он, можно сказать, совершил настоящий поэтический подвиг, значение которого оценили и ученые-китаеведы и широкие массы читателей.
Гитович донес до нас мир великой китайской лирики в его полной подлинности и достоверности и вместе с тем сделал его миром русской поэзии. Многие его переводы достигают предельного мастерства.
Гитович сумел постигнуть ту высшую диалектику искусства художественного перевода, которая состоит в том, что поэт-переводчик с максимальной правдой выражает, воспроизводит облик переводимого им поэта, каков он есть, – и вместе с тем выражает свою, русского поэта-переводчика, поэтическую индивидуальность.
Так переведенные стихи получают как бы двойное бытие – китайское и русское, бытие того времени и места, когда и где они были написаны, и бытие современности того, кто их перевел.
Переводам китайских классиков Александр Гитович посвятил много лет своей жизни. Последнее десятилетие он уделял им гораздо больше времени, чем собственным стихам, и в течение ряда лет выступал в печати только как переводчик. Но это был период роста и собственной его поэзии. Стихи нового Гитовича, Гитовича 1958–1962 гг.
, которые вошли в этот сборник, очень немногочисленны и немногословны, мало публиковались в журналах, почти не замечались критикой. Но это – очень весомые стихи, и в них есть подлинно новое не только с точки зрения индивидуального пути самого Гитовича, но и с точки зрения сегодняшних путей всей нашей советской лирики.
Предельная спрессованность и в то же время внутренняя упругость, сочетание ясной идейной целеустремленности и психологической углубленности, трезвости и темперамента новой, умудренной опытом веры, гармония «звука» и «рисунка мысли» – вот к чему стремится в своих лучших и зрелых стихах Гитович – и это стремление находится в русле самых новых, передовых поисков нашей поэзии.
За этой книгой стоит большой жизненный и творческий путь, в ней слышен мужественный и чистый голос старых большевиков и старых фронтовиков, пограничников и разведчиков, дышат их страсть, и боль, и раздумье, и мечта, и вера. Нельзя читать эту книгу равнодушными глазами.
Я писал о ней не беспристрастно, ибо я пережил в ней многие судьбы своего поколения читателей, а я помню стихи Гитовича еще с тех времен, когда они появились в местной газете за подписью: «Александр Гитович, 14 лет». Те стихи давно позади, пройдена юность, достигнута зрелость.
Самое трудное в зрелости – это открывать в ней свою молодость.
Размышляя об искусстве
Из цикла «СТАРОМУ ДРУГУ»
Старому другу
Четыре войныРаботаВоспоминанияСтихи неизвестный поэтовБитваПамяти поэта
К музеНазад к карточке книги “Звезда над рекой”
Источник: http://itexts.net/avtor-aleksandr-ilich-gitovich/194759-zvezda-nad-rekoy-aleksandr-gitovich/read/page-1.html
Читать онлайн “Александр Гитович” автора Хренков Дм. – RuLit – Страница 20
Выбрать главу
Я дешево плачу: смертельной мукой, Томительным сознанием вины, Отчаяньем, и горем, и разлукой — За ту любовь, которой нет цены.
И горькие признания:
Прикажете держать себя в руках, В работе находить свое спасенье, Слова искать в пустынных рудниках Под непрерывный гул землетрясенья
И самому, о гибели трубя, Замучить ту, что все же не разлюбит? Стихи, стихи! Возьмут они тебя, На миг спасут — и навсегда погубят.
Гитович проводит нас по извилистым дорогам любви, говорит, казалось бы, о таких вещах, о которых обычно молчат, но от стихов исходит редкое целомудрие. Оно усиливает контакты между автором и читателем. На такую искренность и обнаженность чувства может пойти только очень сильный человек, уверенный в том, что будет правильно понят.
Поэт впервые занят анализом чувства. Умевший находить верные слова, характеризуя мужество, воинскую доблесть, он обнаруживает незаурядные способности, показывая движения души. Каждая фраза, сказанная им, как будто бы слышанная нами не раз, вдруг приобретает в его стихах новое значение, в ней конденсируется значительно больше смысла, чем должно стоять за словами, из которых она состоит.
Циклу «Разлука» чужда умиленность, пасторальность, идилличность, которые так часто снижали интерес к любовной лирике иных наших поэтов довоенных лет. Стихи Гитовича — остро конфликтны, в них почти все время идет борьба, столкновение чувств. От них веет беспокойством. Они заставляют нас снова и снова проверить себя, чтобы приблизительное не принять за настоящее.
Скитания по Северу помогли родиться «Разлуке», за переживаниями поэта стоит «Лапландия, милая сердцу», чей «облик уныл и неярок». Вторая поездка в Среднюю Азию дала поэму «Город в горах» — единственную в литературном наследии Гитовича.
Во всех своих путешествиях Гитович чувствовал себя не географом, а человековедом. Он видел своими глазами, что «мы строим лучшее бытие на лучшей из планет». И хотел словом своим помочь людям в этом важном деле. Все меньше в книгах его остается газетной публицистики. Чем ответственней задачи, которые решает поэт, тем более взыскателен он к форме, к деталям поэтического языка.
Гитович обращался к классическому стиху, будучи убежденным, что возможности его неисчерпаемы. Об этом он не раз говорил в своих публичных выступлениях.
Верность классическому стиху была главным направлением учебы руководимого им объединения молодых ленинградских поэтов, с работой которого нам еще предстоит познакомиться.
Ни себе, ни своим ученикам и друзьям он не прощал малейшей неряшливости, приблизительности средств выражения.
Выступая на ленинградской поэтической дискуссии в 1940 году (стенограмма этого выступления была опубликована в номере 8–9 «Литературного современника» за тот же год), он говорил:
«Я недавно, подбирая книгу избранных стихов, просмотрел свои старые сборники. С самим собой стесняться нечего, и поэтому я разрешу себе с полной откровенностью сказать, что некоторые строчки нельзя назвать иначе, как бредом. Что значит, например:
Ты выдуман, Север, но около Колы Бои ударяли тебя по плечам.
Или еще лучше:
Где Север присел на четыре ноги…
Самое замечательное, что критиков, обвинявших такие стихи в любых грехах — от биологизма до декларативности, строки, подобные „Северу, присевшему на четыре ноги“, нисколько не удивили и даже не позабавили.
Критики считали, что в данном случае все в порядке.
А этот „порядок“, несомненно, повредил советской поэзии».
Подобную взыскательность к собственному творчеству Гитович сохранит на всю жизнь. Больше того, с годами она будет все больше возрастать.
Его пример сыграл немалую роль в том, что молодые ленинградские поэты (и прежде всего те, которые группировались вокруг объединения, возглавляемого Гитовичем) оставались верными стиху Пушкина и Лермонтова, Некрасова и Блока.
«Развитие традиций есть такое же новаторство в искусстве, как и ломка традиций» — так формулирует свою позицию Гитович в записной книжке 60-х годов.
Бывший редактор газеты 54-й армии «В решающий бой» И. Душенков рассказывал мне:
— Послал Гитовича сделать материал о батальоне аэродромного обслуживания, а он полетел на бомбежку. Задания не выполнил, но командующий приказал представить его к медали «За отвагу».
Источник: http://www.rulit.me/books/aleksandr-gitovich-read-298890-20.html
Загрузка...
