Осип мандельштам – стихи о любви: лучшие стихотворения любовной лирики мандельштама – поэзия любви

Мандельштам Осип

Осип Мандельштам

Осип Мандельштам – самая яркая и неоднозначная фигура серебряного века. В нем сочетались застенчивость (подруга Марина Цветаева называла его “ласковым трусом”) и безусловная смелость поэта, написавшего известное стихотворение о Сталине(“Тараканьи смеются усища”), в то время, когда его соотечественники просто боялись произносить имя вождя всуе.

И его последующая “Ода Сталину”, когда Мандельштам вынужден был принять правила: стихотворение в обмен на жизнь близких. Но и тогда вместо славословия вышел мучительный монолог поэта с собственной совестью. Поэзии Мандельштама свойственны интеллектуальность и сложность передаваемых чувств, что неудивительно: Осип Эмильевич был блестяще образован.

Ахматова писала о нем: “В беседе был учтив, находчив и бесконечно разнообразен. Я никогда не слышала, чтобы он повторялся или пускал заигранные пластинки. С необычайной легкостью Осип Эмильевич выучивал языки. “Божественную комедию” читал наизусть страницами по-итальянски.

О стихах говорил ослепительно, пристрастно и иногда бывал чудовищно несправедлив (например, к Блоку). О Пастернаке говорил: “Я так много думал о нем, что даже устал”. О Марине: “Я антицветаевец”».

Впорочем, о самой Ахматовой, с которой состоял в дружбе, поэт писал тоже довольно иронично: “Вы хотите быть игрушечной, Но испорчен ваш завод, К вам никто на выстрел пушечный Без стихов не подойдет”. Ранним стихам Мандельштама присущи хрупкое целомудрие и инфантильность: “Я блуждал в игрушечной чаще. И открыл лазоревый грот… Неужели я настоящий.

И действительно смерть придет?” В стихах о любви того периода поэт предстает робким романтиком: “Целую локоть загорелый И лба кусочек восковой. Я знаю – он остался белый Под смуглой прядью золотой”. Исключение, пожалуй, составляют только строки, посвященные актрисе Ольге Арбениной: “Я больше не ревную, Но я тебя хочу, И сам себя несу я Как жертву палачу.

Тебя не назову я Ни радость, ни любовь; На дикую, чужую Мне подменили кровь. И, словно преступленье, Меня к тебе влечет Искусанный, в смятеньи, Вишневый нежный рот. Вернись ко мне скорее: Мне страшно без тебя, Я никогда сильнее Не чувствовал тебя, И всё, чего хочу я, Я вижу наяву. Я больше не ревную, Но я тебя зову”.

Но его поздние произведения безмерны по степени глубины переживаний и горечи: “Я всё отдам за жизнь: мне так нужна забота, И спичка серная меня б согреть могла. Взгляни – в моей руке лишь глиняная кринка, И верещанье звёзд щекочет слабый слух, Но желтизну травы и теплоту суглинка Нельзя не полюбить сквозь этот жалкий пух.

Тихонько гладить шерсть и ворошить солому, Как яблоня зимой, в рогоже голодать, Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому, И шарить в пустоте, и терпеливо ждать”. И не удивительно – это стихотворение было написано в ссылке, когда Мандельштам со дня на день ждал смертного приговора.

А вот трагедийность и заигрывание со смертью в лирике Мандельштама присутствовали всегда: “Пусть говорят: любовь крылата, Смерть окрыленнее стократ; Еще душа борьбой объята, А наши губы к ней летят”.

С возрастом противостояние поэта и реальной жизни все более обостряется, находя отзвук в лирике Мандельштама: “О Боже, как черны и синеглазы Стрекозы смерти, как лазурь черна!” Поэт сам искал встречи со смертью: что, если не смертный приговор самому себе его стихотворение “Мы живем под собою не чуя страны”? Незадолго до смерти Осип Эмильевич писал: смерть художника есть его последний и закономерный творческий акт. И в то же время, Мандельштам влюбляся и любил до последних лет своей короткой жизни. Даже в самые тяжелые периоды его жизни в его стихах сквозит любовь: “Не ограничена еще моя пора: И я сопровождал восторг вселенский, Как вполголосая органная игра Сопровождает голос женский”.

Silentium

Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Спокойно дышат моря груди, Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Останься пеной, Афродита, И слово в музыку вернись, И сердце сердца устыдись, С первоосновой жизни слито!

Я наравне с другими…

Я наравне с другими Хочу тебе служить, От ревности сухими Губами ворожить. Не утоляет слово Мне пересохших уст, И без тебя мне снова Дремучий воздух пуст. Я больше не ревную, Но я тебя хочу, И сам себя несу я, Как жертву палачу. Тебя не назову я Ни радость, ни любовь. На дикую, чужую Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье, И я скажу тебе, Не радость, а мученье Я нахожу в тебе. И, словно преступленье, Меня к тебе влечет Искусанный в смятеньи Вишневый нежный рот. Вернись ко мне скорее, Мне страшно без тебя, Я никогда сильнее Не чувствовал тебя, И все, чего хочу я, Я вижу наяву. Я больше не ревную, Но я тебя зову.

Твое чудесное произношенье…

Твое чудесное произношенье — Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц. «Что» — голова отяжелела. «Цо» — это я тебя зову! И далеко прошелестело: Я тоже на земле живу.

Пусть говорят: любовь крылата,— Смерть окрыленнее стократ. Еще душа борьбой объята, А наши губы к ней летят. И столько воздуха и шелка, И ветра в шепоте твоем, И, как слепые, ночью долгой Мы смесь бессолнечную пьем.

Образ твой, мучительный и зыбкий…

Образ твой, мучительный и зыбкий, Я не мог в тумане осязать. “Господи!”- сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица, Вылетало из моей груди. Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади.

О свободе небывалой…

О свободе небывалой Сладко думать у свечи. — Ты побудь со мной сначала,— Верность плакала в ночи,— Только я мою корону Возлагаю на тебя, Чтоб свободе, как закону, Подчинился ты, любя… — Я свободе, как закону, Обручен, и потому Эту легкую корону Никогда я не сниму. Нам ли, брошенным в пространстве, Обреченным умереть, О прекрасном постоянстве И о верности жалеть!

Нежнее нежного

Нежнее нежного Лицо твое, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое – От неизбежного. От неизбежного Твоя печаль, И пальцы рук Неостывающих, И тихий звук Неунывающих Речей, И даль Твоих очей.

Мастерица виноватых взоров…

Маком бровки мечен путь опасный… Что же мне, как янычару, люб Этот крошечный, летуче-красный, Этот жалкий полумесяц губ?.. Не серчай, турчанка дорогая: Я с тобой в глухой мешок зашьюсь, Твои речи темные глотая, За тебя кривой воды напьюсь. Ты, Мария,- гибнущим подмога, Надо смерть предупредить – уснуть. Я стою у твоего порога. Уходи, уйди, еще побудь.

Мне жалко, что теперь зима…

Мне жалко, что теперь зима И комаров не слышно в доме Но ты напомнила сама О легкомысленной соломе. Стрекозы вьются в синеве, И ласточкой кружится мода, Корзиночка на голове Или напыщенная ода? Советовать я не берусь, И бесполезны отговорки, Но взбитых сливок вечен вкус И запах апельсинной корки.

Ты все толкуешь наобум, От этого ничуть не хуже, Что делать, самый нежный ум Весь помещается снаружи. И ты пытаешься желток Взбивать рассерженною ложкой. Он побелел, он изнемог, И все-таки еще немножко. И право, не твоя вина, Зачем оценки и изнанки? Ты как нарочно создана Для комедийной перебранки. В тебе все дразнит, все поет, Как итальянская рулада.

И маленький вишневый рот Сухого просит винограда. Так не старайся быть умней, В тебе все прихоть, все минута. И тень от шапочки твоей — Венецианская баута. *** О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала, Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый, В водном плеске душа колыбельную негу слыхала, И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры.

Отовсюду звучала старинная песнь — Калевала: Песнь железа и камня о скорбном порыве титана. И песчаная отмель — добыча вечернего вала, Как невеста, белела на пурпуре водного стана.

Как от пьяного солнца бесшумные падали стрелы И на дно опускались и тихое дно зажигали, Как с небесного древа клонилось, как плод перезрелый, Слишком яркое солнце, и первые звезды мигали; Я причалил и вышел на берег седой и кудрявый; Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился…

Неоглядная Сайма струилась потоками лавы, Белый пар над водой тихонько вставал и клубился. *** Мы с тобой на кухне посидим, Сладко пахнет белый керосин; Острый нож да хлеба каравай… Хочешь, примус туго накачай, А не то веревок собери Завязать корзину до зари, Чтобы нам уехать на вокзал, Где бы нас никто не отыскал. ***

[Обращено к О. Арбениной]

Возьми на радость из моих ладоней Немного солнца и немного меда, Как нам велели пчелы Персефоны. Не отвязать неприкрепленной лодки, Не услыхать в меха обутой тени, Не превозмочь в дремучей жизни страха. Нам остаются только поцелуи, Мохнатые, как маленькие пчелы, Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи, Их родина – дремучий лес Тайгета, Их пища – время, медуница, мята. Возьми ж на радость дикий мой подарок, Невзрачное сухое ожерелье Из мертвых пчел, мед превративших в солнце. *** За то, что я руки твои не сумел удержать, За то, что я предал соленые нежные губы, Я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать.

Как я ненавижу пахучие, древние срубы! Ахейские мужи во тьме снаряжают коня, Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко, Никак не уляжется крови сухая возня, И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка. Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел? Зачем преждевременно я от тебя оторвался? Еще не рассеялся мрак и петух не пропел, Еще в древесину горячий топор не врезался.

Прозрачной слезой на стенах проступила смола, И чувствует город свои деревянные ребра, Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла, И трижды приснился мужам соблазнительный образ. Где милая Троя? Где царский, где девичий дом? Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник. И падают стрелы сухим деревянным дождем, И стрелы другие растут на земле, как орешник.

Последней звезды безболезненно гаснет укол, И серою ласточкой утро в окно постучится, И медленный день, как в соломе проснувшийся вол, На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится. *** Золотистого меда струя из бутылки текла Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела: Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, Мы совсем не скучаем,— и через плечо поглядела.

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни Сторожа и собаки,— идешь, никого не заметишь. Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни: Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь. После чаю мы вышли в огромный коричневый сад, Как ресницы, на окнах опущены темные шторы. Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград, Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград, как старинная битва, живет, Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке: В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот Золотых десятин благородные, ржавые грядки. Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.

Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала, Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,— Не Елена — другая — как долго она вышивала? Золотое руно, где же ты, золотое руно? Всю дорогу шумели морские тяжелые волны. И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно, Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

*** Из полутемной залы, вдруг, Ты выскользнула в легкой шали – Мы никому не помешали, Мы не будили спящих слуг… *** — Как этих покрывал и этого убора Мне пышность тяжела средь моего позора! — Будет в каменной Трезене Знаменитая беда, Царской лестницы ступени Покраснеют от стыда И для матери влюбленной Солнце черное взойдет.

— О, если б ненависть в груди моей кипела — Но, видите, само признанье с уст слетело. — Черным пламенем Федра горит Среди белого дня Погребальный факел чадит Среди белого дня. Бойся матери, ты, Ипполит: Федра – ночь – тебя сторожит Среди белого дня. — Любовью черною я солнце запятнала… — Мы боимся, мы не смеем Горю царскому помочь. Уязвленная Тезеем На него напала ночь. Мы же, песнью похоронной Провожая мертвых в дом, Страсти дикой и бессонной Солнце черное уймем.

КАССАНДРЕ

Я не искал в цветущие мгновенья Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз, Но в декабре торжественного бденья Воспоминанья мучат нас. И в декабре семнадцатого года Всё потеряли мы, любя; Один ограблен волею народа, Другой ограбил сам себя… Когда-нибудь в столице шалой На скифском празднике, на берегу Невы При звуках омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы.

Но, если эта жизнь — необходимость бреда И корабельный лес — высокие дома,— Я полюбил тебя, безрукая победа И зачумленная зима. На площади с броневиками Я вижу человека — он Волков горящими пугает головнями: Свобода, равенство, закон.

Больная, тихая Кассандра, Я больше не могу — зачем Сияло солнце Александра, Сто лет тому назад сияло всем? *** Твое чудесное произношенье — Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц. «Что» — голова отяжелела. «Цо» — это я тебя зову! И далеко прошелестело: Я тоже на земле живу. Пусть говорят: любовь крылата,— Смерть окрыленнее стократ.

Еще душа борьбой объята, А наши губы к ней летят. И столько воздуха и шелка, И ветра в шепоте твоем, И, как слепые, ночью долгой

Мы смесь бессолнечную пьем.

ПОЭЗИЯ.

««« Купить книгу »»»

Источник: http://lubovbezusl.ucoz.ru/publ/stikhi/stikhi_o_ljubvi/mandelshtam_osip/25-1-0-800

Осип Мандельштам

Осип Мандельштам – стихи о любви Образ твой, мучительный и зыбкий, Я не мог в тумане осязать. “Господи!”- сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица, Вылетало из моей груди. Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади.

Стихи Мандельштама о любви

О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала, Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый, В водном плеске душа колыбельную негу слыхала, И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры. Отовсюду звучала старинная песнь — Калевала: Песнь железа и камня о скорбном порыве титана. И песчаная отмель — добыча вечернего вала, Как невеста, белела на пурпуре водного стана.

Стихотворение о любви – Осип Мандельштам

Мы с тобой на кухне посидим, Сладко пахнет белый керосин; Острый нож да хлеба каравай… Хочешь, примус туго накачай, А не то веревок собери Завязать корзину до зари, Чтобы нам уехать на вокзал, Где бы нас никто не отыскал.

Любовная лирика Мандельштама

Я наравне с другими Хочу тебе служить, От ревности сухими Губами ворожить. Не утоляет слово. Мне пересохших уст, И без тебя мне снова Дремучий воздух пуст. Я больше не ревную, Но я тебя хочу, И сам себя несу я, Как жертву палачу. Тебя не назову я Ни радость, ни любовь. На дикую, чужую Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье, И я скажу тебе: Не радость, а мученье Я нахожу в тебе. И, словно преступленье, Меня к тебе влечет Искусанный в смятенье Вишневый нежнвш рот… Вернись ко мне скорее, Мне страшно без тебя, Я никогда сильнее Не чувствовал тебя, И все, чего хочу я, Я вижу наяву: Я больпе не ревную, Но я тебя зову.

Стихи про любовь – Мандельштам

Стихи о любви к женщине

Нежнее нежного Лицо твое, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое — От неизбежного. От неизбежного Твоя печаль, И пальцы рук Неостывающих, И тихий звук Неунывающих Речей, И даль Твоих очей.

Стихи о девушке и любви к ней – Осипа Мандельштама

Твое чудесное произношенье — Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц. «Что» — голова отяжелела. «Цо» — это я тебя зову! И далеко прошелестело: Я тоже на земле живу.

Пусть говорят: любовь крылата,— Смерть окрыленнее стократ. Еще душа борьбой объята, А наши губы к ней летят.

И столько воздуха и шелка, И ветра в шепоте твоем, И, как слепые, ночью долгой

Мы смесь бессолнечную пьем.

Источник: http://stihi.pifos.ru/load/mandelshtam/osip_mandelshtam_stikhi_o_ljubvi/13-1-0-283

Мендельштам, когда-то запрещенные стихи о любви

Иосиф Мандельштам не всем известный поэт, т.к. его стихи некоторое время были запрещены. Предлагаем ознакомиться с его творчеством.За то, что я руки твои не сумел удержать, За то, что я предал соленые нежные губы, Я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать.

Прозрачной слезой на стенах проступила смола, И чувствует город свои деревянные ребра, Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла, И трижды приснился мужам соблазнительный образ. Где милая Троя? Где царский, где девичий дом? Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник. И падают стрелы сухим деревянным дождем, И стрелы другие растут на земле, как орешник.

Последней звезды безболезненно гаснет укол, И серою ласточкой утро в окно постучится, И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,

На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

КАССАНДРЕ

Я не искал в цветущие мгновенья Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз, Но в декабре торжественного бденья Воспоминанья мучат нас. И в декабре семнадцатого года Всё потеряли мы, любя; Один ограблен волею народа, Другой ограбил сам себя…

Когда-нибудь в столице шалой На скифском празднике, на берегу Невы При звуках омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы. Но, если эта жизнь — необходимость бреда И корабельный лес — высокие дома,— Я полюбил тебя, безрукая победа И зачумленная зима.

На площади с броневиками Я вижу человека — он Волков горящими пугает головнями: Свобода, равенство, закон. Больная, тихая Кассандра, Я больше не могу — зачем Сияло солнце Александра, Сто лет тому назад сияло всем?О свободе небывалой Сладко думать у свечи.

— Ты побудь со мной сначала,— Верность плакала в ночи,— Только я мою корону Возлагаю на тебя, Чтоб свободе, как закону, Подчинился ты, любя… — Я свободе, как закону, Обручен, и потому Эту легкую корону Никогда я не сниму. Нам ли, брошенным в пространстве, Обреченным умереть, О прекрасном постоянстве

И о верности жалеть!

Я наравне с другими Хочу тебе служить, От ревности сухими Губами ворожить. Не утоляет слово Мне пересохших уст, И без тебя мне снова Дремучий воздух пуст. Я больше не ревную, Но я тебя хочу, И сам себя несу я, Как жертву палачу. Тебя не назову я Ни радость, ни любовь. На дикую, чужую Мне подменили кровь.

Твое чудесное произношенье — Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц. «Что» — голова отяжелела. «Цо» — это я тебя зову! И далеко прошелестело: Я тоже на земле живу. Пусть говорят: любовь крылата,— Смерть окрыленнее стократ. Еще душа борьбой объята, А наши губы к ней летят.

И столько воздуха и шелка, И ветра в шепоте твоем, И, как слепые, ночью долгой

Мы смесь бессолнечную пьем.

Мастерица виноватых взоров, Маленьких держательница плеч! Усмирен мужской опасный норов, Не звучит утопленница-речь. Ходят рыбы, рдея плавниками, Раздувая жабры: на, возьми! Их, бесшумно охающих ртами, Полухлебом плоти накорми. Мы не рыбы красно-золотые, Наш обычай сестринский таков: В теплом теле ребрышки худые И напрасный влажный блеск зрачков. Маком бровки мечен путь опасный… Что же мне, как янычару, люб Этот крошечный, летуче-красный, Этот жалкий полумесяц губ?.. Не серчай, турчанка дорогая: Я с тобой в глухой мешок зашьюсь, Твои речи темные глотая, За тебя кривой воды напьюсь. Ты, Мария,- гибнущим подмога, Надо смерть предупредить – уснуть. Я стою у твоего порога. Уходи, уйди, еще побудь.

Источник: http://krasivye-stihi.3dn.ru/load/stikhi_o_ljubvi/mendelshtam_kogda_to_zapreshhennye_stikhi_o_ljubvi/2-1-0-358

Стихи Осипа Мандельштама

В стихах Осип Мандельштам умел, как далеко не каждый поэт, выражать своё текущее восприятие мира, не отворачиваясь ни от красоты, ни от уродства жизни. Строки автора рождались на острие мысли и не умели прогибаться под окружающую суету. Они не всегда были, как сейчас говорят, политкорректны, за что и пришлось в итоге расплатиться жизнью, но плата стоила таланта.

Мандельштам пытался показать в стихотворениях своё видение жизни и смерти, доброты и ненависти, любви и красоты. Поэт имел собственное мнение, свой взгляд на вещи, но в отличие от многих, не скрывал мысли под маской, а выкладывал их на прилавок жизни в строках.

У Мандельштама нет длинных поэм и баллад, его стихи короткие – то жалящие, как пчёлы, то ласкающие слух, как голоса сирен в океане. Лёгкость строк и гармония рифмы тесно переплетаются с внутренней глубиной стихов, поэтому в работах поэта найдёт интерес и закоренелый романтик и отрешённый от мирских соблазнов аскет:

Предлагаю подборку избранных стихотворений Осипа Мандельштама, большинство стихов публикуется с анализом, что поможет лучше увидеть их глубину и осознать смысл.

Стихотворение «За гремучую доблесть грядущих веков» написано Мандельштамом в ссылке в Воронеже, где поэт с женой находился в крайне стеснённых условиях, нередко на грани голода (1934-1937 год).

Незадолго до написания была попутка самоубийства, но это далеко не венец судьбы, с которой Мандельштам принимает бой.

Кого поэт в концовке подразумевает под равным несложно догадаться, заглянув на пару лет вперёд.

Тяжёлое стихотворение измученного физически и духовно человека, но не сломленного поэта с большой буквы.

За гремучую доблесть грядущих веков

За гремучую доблесть грядущих веков,За высокое племя людейЯ лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,Но не волк я по крови своей,Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,Ни кровавых кровей в колесе,Чтоб сияли всю ночь голубые песцыМне в своей первобытной красе,Уведи меня в ночь, где течет ЕнисейИ сосна до звезды достает,Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

ноябрь-декабрь 1935 г.

Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,

За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.

За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,

За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,

За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.

Я пью, но ещё не придумал — из двух выбираю одно:

Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.

апрель 1931 года.