Акутагава рюносукэ: хокку стихи: читать все стихотворения, поэмы поэта акутагава рюносукэ: хокку – поэзия

Акутагава Рюноскэ. Из книги «Собрание хайку Текодо» | MIUKI MIKADO • Виртуальная Япония

27.05.2010

Какая теплынь! Вощу тычинки и пестик

искусственного цветка…

x x x

Бамбуковый лес вдоль дороги слева и справа

холодной ночью…

x x x

Зимняя буря. В связке вяленой рыбы остался

цвет морской волны.

x x x

Цветет зимоцвет. Сереет сквозь редкие ветви

небо в сезон дождей…

x x x

Белая слива — так влажно бутоны блестят

в изгибах веток…

x x x

Ранняя осень. Я в руки взял саранчу —

мягкая на ощупь…

x x x

Осенний день. Через изгородь нависают

плоды бамбука…

x x x

Свирепая буря — сокрыты туманною мглой

горные распадки…

x x x

Осенний денек. Макушки больших кипарисов

склонились набок…

x x x

На лужайке в саду обступили вплотную дорожку

азалии цветы…

Во время болезни

Вот и рассвет — песню вдруг оборвав, умолкает

сверчок под кровлей…

x x x

Зимние дожди. В «чайном домике»* у канала

одинокий гость…

x x x

По горным склонам бутоны на чайных кустах

от холода сжались…

После землетрясения брожу близ храма Масуэ

Ветер в соснах шумит* — и мы наяву его слышим,

летняя шляпа!..

x x x

Ветер утих. Облака ушли с небосвода.

Ясная звездная ночь…

x x x

Дни «малой весны»*. Сквозь заслон из веток бамбука

не пробиться совке…

x x x

Тень от старой сосны — копошатся сонные куры.

Какая жара!

x x x

Над горячим тирори под Утренней звездой*

пропой, кукушка!

x x x

Полуденный зной. Криптомерии затаились

в лощине горной…

x x x

О, зимоцвет! Проступают сквозь снег на ветках

грибные наросты…

В коляске

Копоть и сажа с рассветного неба летят —

Симоносэки*…

x x x

Весенний дождик — а на башне сторожевой

иней белеет…

Кугэнума

Знойное марево — даже гребень под солнцем провис

на камышовой кровле…

x x x

Вешние ливни. Хворост, весь в зеленых листочках,

сложен под застрехой…

x x x

Даже заяц — и тот печально ухо повесил.

Какая жара!

x x x

Утренний холодок. Пузырника* красные гроздья

в траве свисают…

Лоян

Мирно спит малыш, с ног до головы обсыпан

мучною пылью…

x x x

Зеленая лягушка — может быть, и ты сегодня

свежевыкрашена?..

Асахигава

Тающий снег — так печально над ним склонилась

плакучая ива…

© Акутагава Рюноскэ

Примечания

Текодо — поэтический псевдоним Акутагава.

«Чайными домиками» обычно назывались в Японии увеселительные заведения с девушками для «обслуживания» гостей.

Ветер в соснах шумит… — Трехстишие отражает переживания автора после страшного кантоского землетрясения 1923 г., унесшего более ста тысяч жизней и разрушившего большую часть Токио.

Дни «малой весны» — поэтическое название одиннадцатого лунного месяца.

Утренняя звезда — Венера.

Симоносэки — рыболовецкий порт в юго-западной части о-ва Хонсю, на побережье Внутреннего моря.

Пузырник — растение, известное у нас как «китайские фонарики».

Пер. с яп., предисл. и коммент. А. А. Долина. Цветы ямабуки. Шедевры поэзии хайку «серебряного» века (конец ХIХ-начало XX вв.) СПб.: Гиперион, 2000. (Японская классическая библиотека. X).

OCR Бычков М.Н.

Похожие записи на сайте miuki.info:

Источник: http://miuki.info/2010/05/akutagava-ryunoske-iz-knigi-sobranie-xajku-tekodo/

Японские трехстишия (хокку) | Библиотека и фонотека Воздушного Замка – читать или скачать

                 ТРЕХСТИШИЯ (ХОККУ)

                    Перевод Веры Марковой

                    БАСЁ (1644–1694)
                    КЁРАЙ (1651–1704)
                    ИССЁ (1653–1688)
                    РАНСЭЦУ (1654–1707)
                    КИКАКУ (1661–1707)
                    ДЗЁСО (1662–1704)
                    ОНИЦУРА (1661–1738)
                    ТИЁ (1703–1775)
                    КАКЭЙ (1648–1716)
                    СИКО (1665–1731)
                    БУСОН (1716–1783)
                    КИТО (1741–1789)
                    ИССА (1768–1827)
БАСЁ (1644–1694)

Вечерним вьюнком Я в плен захвачен… Недвижно Стою в забытьи. В небе такая луна, Словно дерево спилено под корень: Белеет свежий срез. Желтый лист плывет. У какого берега, цикада, Вдруг проснешься ты? Ива склонилась и спит. И, кажется мне, соловей на ветке – Это ее душа.

Как свищет ветер осенний! Тогда лишь поймете мои стихи, Когда заночуете в поле. И осенью хочется жить Этой бабочке: пьет торопливо С хризантемы росу. О, проснись, проснись! Стань товарищем моим, Спящий мотылек! С треском лопнул кувшин: Ночью вода в нем замерзла. Я пробудился вдруг. Аиста гнездо на ветру.

А под ним – за пределами бури – Вишен спокойный цвет. Долгий день напролет Поет – и не напоется Жаворонок весной. Над простором полей – Ничем к земле не привязан – Жаворонок звенит. Майские льют дожди. Что это? Лопнул на бочке обод? Звук неясный ночной. Чистый родник! Вверх побежал по моей ноге Маленький краб. Нынче выпал ясный день.

Но откуда брызжут капли? В небе облака клочок.В похвалу поэту РикаБудто в руки взял Молнию, когда во мраке Ты зажег свечу. Как быстро летит луна! На неподвижных ветках Повисли капли дождя. О нет, готовых Я для тебя сравнений не найду, Трехдневный месяц! Неподвижно висит Темная туча в полнеба… Видно, молнию ждет.

О, сколько их на полях! Но каждый цветет по-своему – В этом высший подвиг цветка! Жизнь свою обвил Вкруг висячего моста Этот дикий плющ. Весна уходит. Плачут птицы. Глаза у рыб Полны слезами. Сад и гора вдали Дрогнули, движутся, входят В летний раскрытый дом. Майские дожди Водопад похоронили – Залили водой.

На старом поле битвыЛетние травы Там, где исчезли герои, Как сновиденье. Островки… Островки… И на сотни осколков дробится Море летнего дня. Тишина кругом. Проникают в сердце скал Голоса цикад. Ворота Прилива. Омывает цаплю по самую грудь Прохладное море. Сушатся мелкие окуньки На ветках ивы… Какая прохлада! Рыбачьи хижины на берегу.

Намокший, идет под дождем, Но песни достоин и этот путник, Не только хаги в цвету.Расставаясь с другомПрощальные стихи На веере хотел я написать – В руке сломался он.В бухте Цуруга,

                   где некогда затонул колокол

Где ты, луна, теперь? Как затонувший колокол, Скрылась на дне морском. Домик в уединенье. Луна… Хризантемы… В придачу к ним Клочок небольшого поля.В горной деревнеМонахини рассказ О прежней службе при дворе… Кругом глубокий снег. Замшелый могильный камень. Под ним – наяву это или во сне? – Голос шепчет молитвы.

Всё кружится стрекоза… Никак зацепиться не может За стебли гибкой травы. Колокол смолк вдалеке, Но ароматом вечерних цветов Отзвук его плывет. Падает с листком… Нет, смотри! На полдороге Светлячок вспорхнул. Хижина рыбака. Замешался в груду креветок Одинокий сверчок. Больной опустился гусь На поле холодной ночью. Сон одинокий в пути.

Даже дикого кабана Закружит, унесет за собою Этот зимний вихрь полевой! Печального, меня Сильнее грустью напои, Кукушки дальний зов! В ладоши звонко хлопнул я. А там, где эхо прозвучало, Бледнеет летняя луна.В ночь полнолунияДруг мне в подарок прислал Рису, а я его пригласил В гости к самой луне.

Глубокою стариной Повеяло… Сад возле храма Засыпан палым листом. Так легко-легко Выплыла – и в облаке Задумалась луна. Белый грибок в лесу. Какой-то лист незнакомый К шляпке его прилип. Блестят росинки. Но есть у них привкус печали, Не позабудьте! Верно, эта цикада Пеньем вся изошла? – Одна скорлупка осталась. Опала листва. Весь мир одноцветен.

Лишь ветер гудит. Посадили деревья в саду. Тихо, тихо, чтоб их ободрить, Шепчет осенний дождь. Чтоб холодный вихрь Ароматом напоить, опять раскрылись Поздней осенью цветы. Скалы среди криптомерий! Как заострил их зубцы Зимний холодный ветер! Всё засыпал снег. Одинокая старуха В хижине лесной.

Посадка рисаНе успела отнять руки, Как уже ветерок весенний Поселился в зеленом ростке. Все волнения, всю печаль Твоего смятенного сердца Гибкой иве отдай. Плотно закрыла рот Раковина морская. Невыносимый зной! Кукушка вдаль летит, А голос долго стелется За нею по воде.Памяти поэта ТодзюнаПогостила и ушла Светлая луна… Остался Стол о четырех углах.

Увидев выставленную на продажу картину
               работы Кано Мотонобу…Кисти самого Мотонобу! Как печальна судьба хозяев твоих! Близятся сумерки года. Под раскрытым зонтом Пробираюсь сквозь ветви. Ивы в первом пуху. С неба своих вершин Одни лишь речные ивы Еще проливают дождь.Прощаясь с друзьямиУходит земля из-под ног.

За легкий колос хватаюсь… Разлуки миг наступил. Прозрачный Водопад… Упала в светлую волну Сосновая игла.

Повисло на солнце Облако… Вкось по нему – Перелетные птицы. Осеннюю мглу Разбила и гонит прочь Беседа друзей.Предсмертная песня

В пути я занемог. И всё бежит, кружит мой сон По выжженным полям.Прядка волос покойной материЕсли в руки ее возьму, Растает – так слезы мой горячи! – Осенний иней волос. Весеннее утро. Над каждым холмом безымянным Прозрачная дымка. По горной тропинке иду. Вдруг стало мне отчего-то легко. Фиалки в густой траве.

На горном перевалеДо столицы – там, вдали, – Остается половина неба… Снеговые облака. Ей только девять дней. Но знают и поля и горы: Весна опять пришла.Там, где когда-то высилась

                 статуя БуддыПаутинки в вышине. Снова образ Будды вижу На подножии пустом.

Парящих жаворонков выше Я в небе отдохнуть присел – На самом гребне перевала.Посещая город Нара

В день рождения Будды Он родился на свет, Маленький олененок. Там, куда улетает Крик предрассветный кукушки, Что там? – Далекий остров.Флейта СанэмориХрам Сумадэра. Слышу, флейта играет сама собой В темной гуще деревьев.

КЁРАЙ (1651–1704)

Как же это, друзья? Человек глядит на вишни в цвету, А на поясе длинный меч!На смерть младшей сестрыУвы, в руке моей, Слабея неприметно, Погас мой светлячок.ИССЁ (1653–1688)

Видели всё на свете Мои глаза – и вернулись К вам, белые хризантемы.РАНСЭЦУ (1654–1707)

Осенняя луна Сосну рисует тушью На синих небесах.

Цветок… И еще цветок… Так распускается слива, Так прибывает тепло. Я в полночь посмотрел: Переменила русло Небесная река.КИКАКУ (1661–1707)

Мошек легкий рой Вверх летит – плавучий мост Для моей мечты. Нищий на пути! Летом вся его одежда – Небо и земля.

Ко мне на заре в сновиденье Пришла моя мать… Не гони ее Криком своим, кукушка! Как рыбки красивы твои! Но если бы только, старый рыбак, Ты мог их попробовать сам! Заплатила дань Земному и затихла, Как море в летний день.ДЗЁСО (1662–1704)

И поля и горы – Снег тихонько всё украл… Сразу стало пусто. С неба льется лунный свет. Спряталась в тени кумирни Ослепленная сова.

ОНИЦУРА (1661–1738)

Некуда воду из чана Выплеснуть мне теперь… Всюду поют цикады!ТИЁ (1703–1775)

За ночь вьюнок обвился Вкруг бадьи моего колодца… У соседа воды возьму!На смерть маленького сынаО мой ловец стрекоз! Куда в неведомую даль Ты нынче забежал? Полнолуния ночь! Даже птицы не заперли Двери в гнездах своих.

Роса на цветах шафрана! Прольется на землю она И станет простой водою… О светлая луна! Я шла и шла к тебе, А ты всё далеко. Только их крики слышны… Белые цапли невидимы Утром на свежем снегу. Сливы весенний цвет Дарит свой аромат человеку… Тому, кто ветку сломал.КАКЭЙ (1648–1716) Бушует осенний вихрь! Едва народившийся месяц Вот-вот он сметет с небес.

СИКО (1665–1731)

О кленовые листья! Крылья вы обжигаете Пролетающим птицам.БУСОН (1716–1783)

От этой ивы Начинается сумрак вечерний. Дорога в поле. Вот из ящика вышли… Разве ваши лица могла я забыть?.. Пора праздничных кукол. Грузный колокол. А на самом его краю Дремлет бабочка. Лишь вершину Фудзи Под собой не погребли Молодые листья. Прохладный ветерок.

Колокола покинув, Плывет вечерний звон. Старый колодец в селе. Рыба метнулась за мошкой… Темный всплеск в глубине. Ливень грозовой! За траву чуть держится Стайка воробьев. Луна так ярко светит! Столкнулся вдруг со мной Слепец – и засмеялся… «Буря началась!» – Грабитель на дороге Предостерег меня. Холод до сердца проник: На гребень жены покойной В спальне я наступил.

Ударил я топором И замер… Каким ароматом Повеяло в зимнем лесу! К западу лунный свет Движется. Тени цветов Идут на восток. Летняя ночь коротка. Засверкали на гусенице Капли рассветной росы.КИТО (1741–1789)

Читайте также:  Какова роль искусства в жизни человека?

Я встретил гонца на пути. Весенний ветер, играя, Раскрытым письмом шелестит. Ливень грозовой! Замертво упавший Оживает конь.

Идешь по облакам, И вдруг на горной тропке Сквозь дождь – вишневый цвет!ИССА (1768–1827)

Так кричит фазан, Будто это он открыл Первую звезду. Стаял зимний снег. Озарились радостью Даже лица звезд. Чужих меж нами нет! Все мы друг другу братья Под вишнями в цвету.

Смотри-ка, соловей Поет всё ту же песню И пред лицом господ! Пролетный дикий гусь! Скажи мне, странствия свои С каких ты начал лет? О цикада, не плачь! Нет любви без разлуки Даже для звезд в небесах. Стаяли снега – И полна вдруг вся деревня Шумной детворой! Ах, не топчи траву! Там светляки сияли Вчера ночной порой. Вот выплыла луна, И самый мелкий кустик На праздник приглашен.

Верно, в прежней жизни Ты сестрой моей была, Грустная кукушка… Дерево – на сруб… А птицы беззаботно Гнездышко там вьют! По дороге не ссорьтесь, Помогайте друг другу, как братья, Перелетные птицы!На смерть маленького сына

Наша жизнь – росинка.

Пусть лишь капелька росы Наша жизнь – и всё же… О, если б осенний вихрь Столько опавших листьев принес, Чтобы согреть очаг! Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи Вверх, до самых высот! В зарослях сорной травы, Смотрите, какие прекрасные Бабочки родились! Я наказал ребенка, Но привязал его к дереву там, Где дует прохладный ветер. Печальный мир! Даже когда расцветают вишни… Даже тогда… Так я и знал наперед, Что они красивы, эти грибы,

Убивающие людей!

Источник: https://lib.rmvoz.ru/bigzal/japan/hokku

Читать

Вступительная статья, составление и перевод с японского В.Гривнина

Творчество Акутагавы Рюноскэ (1892— 1927) — одно из наиболее сложных, противоречивых, но и чрезвычайно интересных явлений в японской литературе XX века. Акутагава всегда в поиске.

Он отбрасывает все, что его не удовлетворяет, и устремляется к новой вершине, часто перечеркивая достигнутое, которое на новом этапе поиска представляется ему ложным. Суждения Акутагавы подчас неожиданны и парадоксальны. Ироничность его всеобъемлюща.

Именно ироничность помогает ему вскрыть суть явления, помогает с саркастической улыбкой встретить горечь разочарования.

Читая новеллы Акутагавы, ловишь себя на мысли: как широки, как разнообразны интересы писателя, как глубоко волнует его судьба человека, его беды в обществе, основанном на лжи и обмане.

Акутагава разворачивает перед нами мир, где свобода мысли, свобода творческой фантазии, наконец, свобода в самом прекрасном смысле этого слова скована буржуазным обществом.

Именно против этого общества и направляет Акутагава острие своей сатиры.

Независимо от того, где находит Акутагава источник сюжета — в древней хронике, средневековой повести или современности, — произведения его всегда злободневны. Именно в этом жизненность новелл Акутагавы, именно это объясняет огромный интерес, с которым воспринимаются они сегодняшним читателем.

Акутагава — писатель-реалист. Реалист не только в понятии литературоведческом, но и реалист в жизни. Акутагаву не обманули рассуждения буржуазной пропаганды о демократизме капиталистического строя, о якобы присущей ему прогрессивности.

Если действительно после крушения феодализма буржуазное общество Японии и достигло какого-то прогресса, то главным образом в области производства, но не духовной жизни.

Именно псевдодемократию, ущербный, выхолощенный духовно прогресс и критикует Акутагава.

Акутагава видел, что, став на путь империалистического развития, японская буржуазия все откровеннее культивирует национализм и милитаризм. Три войны, которые прошли перед глазами Акутагавы, убедили его в этом. И нет ничего удивительного в том, что антивоенная тема заняла немалое место в его творчестве.

Акутагава принял Октябрьскую революцию. Это было естественно и неизбежно для человека, не только понимающего пороки буржуазного общества, но и остро реагирующего на них. Но принял он революцию скорее как гуманист, чем как последовательный социалист. И это тоже было естественно и неизбежно для человека, сделавшего лишь первые шаги в научном познании законов развития общества.

Акутагава Рюноскэ — родоначальник новой японской литературы. Именно его творчество способствовало тому, что японская литература влилась в общий поток мировой. Влияние, которое оказал Акутагава на японских писателей, огромно.

Признают они это или нет, но вряд ли можно сомневаться, что так, как писали до Акутагавы, писать после Акутагавы уже было невозможно. И в первую очередь потому, что Акутагава слил национальное, традиционное и интернациональное в монолитный сплав, что и определило качественный скачок современной японской литературы.

Вот почему правильно понять и оценить эстетические позиции Акутагавы — значит правильно понять и основные направления развития японской литературы двадцатого века.

Прочно оставаясь на национальной почве, Акутагава смог воспринять достижения мировой культуры, причем не эпигонски, ке эклектически, а творчески, глубоко осмыслив их. Особенно большое влияние оказала на Акутагаву русская литература.

«Среди всей современной иностранной литературы, — писал он в предисловии к русскому изданию своих новелл, — нет такой, которая оказала бы на японских писателей и читательские слои большее влияние, чем русская.

Даже молодежь, незнакомая с японской классикой, знает произведения Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова. Из одного этого ясно, насколько нам, японцам, близка Россия… Пишет это японец, который считает ваших Наташу и Соню своими сестрами».

Можно ли после этого удивляться, что поэтика Чехова оказалась близка Акутагаве, а герой «Бататовой каши» «списан» с гоголевского Акакия Акакиевича.

Охарактеризовать в короткой статье творчество такого крупного, многогранного, противоречивого писателя, каким был Акутагава, естественно, невозможно. Нам хотелось бы коснуться лишь некоторых, но с нашей точки зрения принципиально важных для правильного понимания литературы Акутагавы аспектов его творчества.

Об Акутагаве в японской критической литературе сложилось немало легенд. Одна, наиболее стойкая, — Акутагава поборник чистого искусства, писатель, стоявший в стороне от жизни. При этом игнорируется не только весь творческий опыт писателя, но и его собственные высказывания.

«Существует вульгарная точка зрения, — писал Акутагава, — что литература не связана с политикой. Это неверно. Скорее можно сказать, что особенность литературы состоит как раз в том, что она существует благодаря возможности быть связанной с политикой». Но родившись, легенда об Акутагаве как стороннике искусства для искусства продолжает существовать.

Одним из основных доводов в подтверждение такой точки зрения выдвигается использование Акутагавой старинных сюжетов как доказательство его приверженности старине в противовес живой, насыщенной событиями современной жизни. Подобное утверждение неверно.

Достаточно вспомнить, например, новеллу Акутагавы «Три сокровища», на первый взгляд представляющую собой переложение бытующей во многих странах мира сказки о сапогах-скороходах, плаще-невидимке и мече-кладенце. Но внимательно прочитав новеллу, видишь, что не ради воскрешения сказочного сюжета взялся Акутагава за перо. Он написал скорее «антисказку».

Пафос его новеллы прямо противоположен тому, который можно найти в сказке: любовь выше всех благ, земных и небесных, но часто побеждает она лишь в мире сказки. А жить и бороться нужно в реальном мире. Именно к этому зовет Акутагава устами принца: «Перед нами сквозь туман проглядывает необъятный мир. И мы все вместе уходим из мира роз и фонтанов в этот мир.

В необъятный мир. Он безобразен, он прекрасен, этот мир — мир огромной сказки. Мы не знаем, что ждет нас в нем — горе или радость. Но мы знаем одно — нужно идти в этот мир смело, как храбрые солдаты».

Заимствованный сюжет — лишь первый толчок для творческой мысли Акутагавы. Движение заимствованного сюжета в новеллах Акутагавы происходит не на событийном, а на духовном уровне. Это имеет принципиальное значение потому, что такое понимание заставляет по-новому понять весь пафос творчества писателя.

Произведение, внешне не связанное с современностью, неожиданно предстает как остро социальное. Таким образом, проблема принципа использования Акутагавой заимствованных сюжетов чрезвычайно важна для правильного понимания его творчества.

Совсем не случайно свою основную литературоведческую работу «Литературное, исключительно литературное» Акутагава начинает статьей о том, как должны соотноситься в произведении фабула и идея. Вот почему хотелось бы остановиться на этом чуть подробнее.

Возьмем для примера переведенную на русский язык новеллу «В чаще» (по ней сделан получивший мировую известность фильм «Расемон»). Сюжет ее заимствован из «Кондзяку-моногатари» («Повести о временах давних»).

Там эта повесть называется так: «О том, как мужчина, направлявшийся с женой в провинцию Тамба, был связан в горах Оэяма». Повесть небольшая, перевода ее на русский язык не существует, и мы приведем ее полностью, что позволит точнее сопоставить ее с известной читателю новеллой «В чаще»:

«В давние времена жил в столице человек, у которого была жена из провинции Тамба. И вот однажды решил он отправиться с женой на ее родину, в Тамба, — посадил он ее на лошадь, вооружился луком, повесил за спину колчан с десятью стрелами, и они отправились в путь. У горы Оэяма им повстречался молодой мужчина с мечом за поясом. Он пошел вместе с ними.

Так они шли, переговариваясь, рассказывая друг другу о себе. Вдруг молодой мужчина говорит:

— Меч, который у меня за поясом, — это знаменитый меч из провинции Муцу. Посмотри.

С этими словами он вынул из ножен меч и показал мужчине — меч действительно был отменный. Увидев меч, мужчина захотел получить его. Поняв это, молодой мужчина говорит:

— Если хочешь, я могу обменять свой меч на твой лук.

Мужчина сразу смекнул, что лук не столь уж ценен и получить взамен меч — большая удача, а значит, подумал он, сделка выгодная. Они обменялись.

Они продолжали путь, и молодой мужчина говорит:

— У меня один только лук — плохо будет, если нам кто-нибудь повстречается. Пока мы здесь, в горах, одолжи мне хоть две стрелы. Ведь мы идем вместе, и тебе тоже от этого будет польза.

Услышав это, мужчина подумал: а ведь он, пожалуй, прав, и, радуясь, что так выгодно обменял обыкновенный лук на прекрасный меч, вытащил из колчана две стрелы и отдал их молодому мужчине. Тот с луком и двумя стрелами шел последним. Перед ним шел мужчина с мечом за поясом и колчаном со стрелами за спиной.

Через некоторое время, когда они сошли с дороги и углубились в чащу, чтобы поесть, молодой мужчина сказал:

— Делать это при постороннем неудобно. Я отойду. — С этими словами он вошел в глухие заросли.

Когда мужчина помогал женщине спешиться, молодой мужчина вложил в лук стрелу и, целясь в него, изо всех сил натянул тетиву.

— Сейчас я выпущу стрелу и на месте убью тебя.

Мужчина растерялся — он не ожидал этого.

— Иди в горы, дальше, дальше, — услышал он грозный приказ, и он вместе с женой зашел в самую чащу на семь-восемь тё от дороги.

И снова приказ:

— Брось меч.

Он бросил меч, и тогда молодой мужчина подошел, ударом свалил его с ног и крепко привязал веревкой к дереву. Потом он подошел к женщине — ей было немногим больше двадцати, и она была очень привлекательна, хотя и грубовата.

У молодого мужчины заколотилось сердце, и, не помня себя, он стал срывать с женщины одежду, и не успела она опомниться, как разделся сам. Сняв кимоно, он бросился на женщину, и они упали.

Женщине не оставалось ничего другого, как подчиниться молодому мужчине, и она думала только, каково связанному мужу, который все это видит.

Читайте также:  Согласны ли Вы с мнением Плутарха: «Смелость – начало победы»?

Потом мужчина поднялся, надел кимоно, повесил за спину колчан со стрелами, заткнул за пояс меч, взял лук и, сев на лошадь, сказал женщине:

— Мне жаль тебя, но что теперь поделаешь, я уезжаю. Мужа можешь развязать, убивать его я не хочу. А чтобы быстрее выбраться отсюда, забираю вашу лошадь.

Он быстро поскакал и скрылся из виду.

После этого женщина подошла к мужу и развязала его. Лицо его было ужасно, и она сказала:

— Не говори, что у тебя на сердце. Отныне и навсегда мое сердце не будет знать покоя.

Мужчина ничего не ответил, и она ушла в Тамба.

Молодой мужчина даже не отнял одежды у мужчины и женщины. Это совсем убило мужчину.

Поистине глупо отдавать в горах свой лук и стрелы человеку, которого видишь впервые.

С тех пор, рассказывают, о мужчине ничего не слышно».

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=232058&p=4

Стихи хайку (хокку). Японские трёхстишья

Хайку это стиль классических лирических японских стихотворений вака, получивший распространение с 16 века.

Особенности и примеры хайку

В отдельный жанр этот вид поэзии, называвшийся тогда хокку, оформился в 16 столетии; нынешнее название данный стиль получил в 19 веке благодаря поэту Масаока Сики. Известнейшим поэтом хайку во всем мире признан Мацуо Басё.

Читать хайку Басе:

Как завидна их судьба!

К северу от суетного мира

Вишни зацвели в горах!

***

Осеннюю мглу

Разбила и гонит прочь

Беседа друзей

Строение и стилистические особенности жанра хайку (хокку)

Настоящее японское хайку представляет собой 17 слогов, которые образуют одну колонку иероглифов. Специальными разграничивающими словами   кирэдзи (яп. «режущее слово») — стих хайку разбивается в пропорции 12:5 на 5-ом слоге, или на 12-ом.

Хайку на японском (Басё):

かれ朶に烏の とまりけり 秋の暮

Караээда никарасу но томарикэри аки но курэ

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

При переводе стихов хайку на языки западных стран кирэдзи заменяют разрывом строки, поэтому хайку принимают вид трёхстишия.

Среди хайку очень редко можно встретить и стихи, состоящие из двух строк, составленные в отношении 2:1.

Нынешние хайку, которые составлены на языках стран запада, как правило, включают в себя менее 17-ти слогов, в то время как хайку, написанные на русском языке могут иметь большую длину.

В оригинальном хайку особое значение имеет образ, связанный с природой, который сопоставляется с человеческой жизнью. В стихе обозначают время года, применяя необходимое сезонное слово киго.

Хайку составляют лишь в настоящем времени: автор пишет о своих личных ощущениях от только что произошедшего события.

У классического хокку отсутствует название и оно не использует распространенные в поэзии запада художественно-выразительные средства (например, рифму), но применяет некоторые особые приёмы, созданные национальной поэзией Японии.

Мастерство создания стихов хайку заключается в искусстве в трех строках описать свое чувство или мгновение жизни. В японском трехстишии каждое слово и любой образ на счету, они имеют больщое значение и ценность. Основное правило хайку –  выразить все свои чувства, применяя минимум слов.

В сборниках хокку каждый стих зачастую размещается на индивидуальной странице. Так делают для того, чтобы читатель смог сосредоточенно, без спешки, прочувствовать атмосферу хайку.

Фотография хайку на японском

Хокку видео

Видео с примерами японской поэзии про сакуру.

Интересные статьи по теме: Описание японской культуры

Жанр статьи – Культура Японии

Источник: https://jamato.ru/kultura-yaponii/31-stikhi-khajku-khokku-yaponskie-trjokhstishya

Из книги «Собрание хайку Текодо»

  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 18:51

сообщить о неприемлемом содержимом Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)Перейти на страницу книги

Рюноскэ Акутагава

Из книги «Собрание хайку Текодо»[1]

Перейти на страницу книги “Из книги «Собрание хайку Текодо»”Страницы книги >> 1 2 | Следующая

  • 3646Магическая сделкаЕлена ЗвезднаяВсегда помни – драконы выполняют свои угрозы, особенно если речь идет о Черном драконе.…
  • 1460Воздухоплаватель. На заре авиацииЮрий КорчевскийАндрей Киреев, офицер Российской армии, после автомобильной аварии попадает в прошлое,…
  • 1223Иди к черту, ведьма!Анна БрушаС одной стороны, это книга про мужчину, а с другой – про женщину. Как-то один черт решил…
  • 1144Возлюбленный на одну ночьВероника КрымоваНакануне свадьбы меня бросил жених. Я бы и не расстроилась, собственно, мне он не особо и…
  • 1096Тайны ПолюсаКристель ДабоОфелию подхватил вихрь поразительных событий и перемен. Еще вчера девушка была новым…
  • 841Отвергнутый наследникЭрин УаттИстон Ройал умен, богат, красив и влиятелен. Что еще нужно, чтобы быть в центре внимания?…
  • 742Любовь насмертьАнна ДаниловаВ тихом поселке, где живут писатели и художники, убиты док-тор Макс Селиванов и никому…
  • 730Война ЗоныАндрей ЛевицкийПротивостояние в Зоне развернулось не на шутку. Бывшие друзья теперь враги. Химик засел в…
  • 627Вечный двигатель маразмаДарья ДонцоваСамая опасная профессия – это писатель! А вы как думали? Вот врывается в офис к мужу…
  • 624Ученица ВедьмакаДжозеф ДилейниТом Уорд – ведьмак и защитник жителей Графства от призраков, домовых, ведьм и других…
  • 597Интервью для Мэри Сью. Раздразнить…Надежда МамаеваПопала в другой мир, да не абы как, а из огня – в полымя… Да где наша журналистская…
  • 540Академия ЛакресЕкатерина ВерховаБыть принцессой не так уж и просто. Вместо балов, рыцарей и фрейлин меня ожидает…
  • 507ПерекрестокКонстантин МуравьёвЖелание вырваться за пределы Закрытого мира, любопытство и жажда деятельности могут…
  • 486Волшебная сумка ГермионыНаталия МиронинаКто бы мог подумать, что простые вещи способны приобретать магические свойства! Однажды…
  • 466Призвание – миньон!Татьяна КоростышевскаяКоролевский миньон должен обладать целым сонмом исключительных качеств. Он должен быть…
  • 460Стон и шепотСтелла Грей«Стон и шепот» – остросюжетный любовный роман Стеллы Грей. Когда Руслан Коршунов впервые…
  • 457Чужая путеводная звездаЛюдмила МартоваЧтобы поскорее забыть о неудачном романе, Марьяна отправилась в тур по Средиземноморью на…
  • 452Да, я мать! Секреты активного…Ирина АкопянКнига от Ирины и экспертов популярнейшего в сети Клуб Молодых Мам. Речь идет о…
  • 451Невеста по обменуРейчел ТомасЧтобы вступить в наследство, Рауль Вальдес должен выполнить одно из условий, указанных в…
  • 421Капкан для MI6Ирина ДегтяреваРоман издан при содействии Федеральной службы безопасности России. Ирина Дегтярева…
  • 402Сердце просит счастьяТатьяна АлюшинаОднажды после спектакля актриса кукольного театра Мира находит маленького мальчика Петю,…
  • 399Не смогу жить без тебяКейтлин КрюсИз наивной мечтательной жены миллиардера Леонидаса Бетанкура, президента и директора…
  • 362Бумажные призракиДжулия ХиберлинГрейс уверена: двенадцать лет назад ее старшая сестра не просто исчезла – ее убили. А…
  • 359Владыка Ледяного сада. Носитель судьбыЯрослав ГжендовичЛедяной драккар вспарывает холодные волны осеннего моря, оставляя за спиной пылающие…

Источник: http://iknigi.net/avtor-ryunoske-akutagava/37335-iz-knigi-sobranie-hayku-tekodo-ryunoske-akutagava/read/page-1.html

Акутагава Рюноскэ – Цветы Ямабуки – Шедевры поэзии хайку серебряного века

Здесь можно скачать бесплатно “Акутагава Рюноскэ – Цветы Ямабуки – Шедевры поэзии хайку серебряного века” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Поэзия, издательство Гиперион, год 2000.

Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы

Описание и краткое содержание “Цветы Ямабуки – Шедевры поэзии хайку серебряного века” читать бесплатно онлайн.

В этой книге собраны произведения блестящих мастеров хайку конца XIX — начала XX вв.

Масаока Сики, Такахама Кёси, Танэда Сантока, Нацумэ Сосэки, Акутагава Рюноскэ и других, чьи имена для японского читателя столь же знаковые, как для русского читателя имена Блока и Хлебникова, Гумилёва и Есенина.

Сохранив верность заветам Басё, Бусона и других патриархов хайку эпохи Эдо, молодые реформаторы бросили вызов обветшавшему средневековому канону. В их стихах дзэнская созерцательность не противоречит напряженному поиску новых литературных горизонтов, смелому эксперименту.

В эпоху грандиозных культурных преобразований они сумели заложить основы эстетики «духовной революции», создав удивительный сплав старого и нового. Трехстишия «серебряного» века приоткрывают перед читателем тайну Бытия в утонченных образах, порожденных бессмертной Традицией.

Цветы Ямабуки — Шедевры поэзии хайку 'серебряного' века

Всего сто двадцать лет тому назад многие просвещенные деятели японской культуры всерьез требовали отказаться раз и навсегда от традиционных жанров и форм в поэзии, музыке, живописи, скульптуре, театральном искусстве.

На страницах центральных журналов они выдвигали идею скорейшей консервации национальных художественных традиций и перехода к европейским эстетическим стандартам во всем — от штиблет и цилиндров до сонетов, кордебалетов и автопортретов в манере позднего Рембрандта.

Результатом этого “низкопоклонства перед Западом” стали многочисленные курьезы моды и забавные художественные гибриды, место которым во всемирной Кунсткамере.

В ответ на бурный натиск “западников” противники насильственной вестернизации утверждали самобытность “японского духа”, ратовали за исконные национальные добродетели и за верность вековым традициям, воплощением которых в поэзии являлись средневековые жанры танка и хайку. Этих “японофилов” отличало пристрастие к архаике, к изрядно обветшавшему канону и устаревшему языку, весьма далекому от живой разговорной речи.

Однако в обоих лагерях подспудно догадывались, что истина лежит где-то посередине, что секрет создания высокого, истинно современного искусства кроется в магическом сплаве старого и нового, “своего” и “чужого”.

Постепенно слепое преклонение перед Западом стало уступать место вдумчивому анализу, а безудержное превознесение национальных святынь сменилось осознанным стремлением сохранить бесценное наследие предков в эпоху необратимых исторических перемен.

Так, под знаменем Духовной революции на пороге 90-х годов страна вступила в новый период, который по праву может быть назван Серебряным веком японской культуры — если воспользоваться этим термином по аналогии с российским Серебряным веком и вспомнить о том, что хронологические рамки этих родственных феноменов удивительным образом совпадают.

В поэзии, как и во всех прочих областях литературы и искусства, появилось множество новых имен, школ, группировок и направлений. Под влиянием западной эстетики литературная молодежь ниспровергала былых отечественных кумиров и воздвигала алтари Байрону, Шелли, Россетти. Традиционные жанры, особенно хайку, по меньшей мере с начала XIX в.

пребывали в состоянии глубокой летаргии.

Б мире трехстиший безраздельно господствовали поэты стиля “луны и волн”(цукинами), которые возвели в принцип бесцветность и полное отсутствие авторской индивидуальности, тем самым доведя до абсурда заветы основоположников и классиков жанра — Мацуо Басе (1644–1694), Ёса Бусона (1716–1783), Кобаяси Исса (1769–1827).

Между тем поэзия хайку, зародившаяся четыре столетия назад как один из видов дзэнского искусства и тесно связанная с графикой хайга, с икэбана и чайной церемонией, обладала громадным творческим потенциалом, который далеко не исчерпан и сегодня.

В эстетике Дзэн конечной целью любого вида духовной деятельности является достижение состояния отрешенности (мусин), полного растворения собственного эго во вселенской Пустоте (кему) и слияние с изображаемым объектом в метафизическом транцендентальном озарении.

Средством же достижения подобной цели служит недеяние (муи), то есть невмешательство в естественный ход событий, умение адаптироваться к переменам. Единственная задача поэта и художника — уловить ритм вселенских метаморфоз, настроиться на их волну и отразить в своем творении, оставаясь лишь медиатором высшего космического разума.

Чем точнее передано то или иное действие, состояние, качество предмета при помощи минимального количества средств, тем удачнее, живее образ. Такова поэтика суггестивности.

Для западного художника важна прежде всего креативная сторона творческого акта (создание собственного оригинального произведения искусства. Отмеченного неповторимой авторской индивидуальностью).

Между тем для японского художника на передний план выступает рефлективная сторона творчества. Рефлексия как отражение и одновременно размышление составляет стержень традиционной поэтики танка и, разумеется, хайку.

Уловить и выделить красоту, уже заложенную в природе и прежде тысячекратно воспроизведенную великими мастерами древности — чего еще требовать от поэта?

Нет сомнения, что на протяжении веков оба магистральных поэтических жанра не избежали влияния окружающей среды, что мировоощущение поэтов формировалось под воздействием конкретного социума.

Читайте также:  Анализ стихотворения «Я не люблю иронии твоей» (Н.А. Некрасов)

Но тщетно будем мы искать в созерцательной лирике упоминание о конкретных исторических событиях и приметы времени. Зачастую пятистишие X в. или трехстишие XVII в. не отличить от их аналогов, сложенных в начале, а то и в середине нашего столетия.

Даже те поэты, которые использовали хайку для ведения своеобразного дневника, старались избегать любых описаний, связанных с суетной политической и социальной тематикой или по крайней мере шифровали эти события с использованием традиционного условного кода.

Достойным фиксации считалось лишь “вечное в текущем”, то есть явления, имеющие прямое отношение к жизни Природы.

Очевидно, внеисторичность классической поэтики и, в частности, поэтики хайку, ее ориентированность на макрокосмические процессы, на сезонные циклы и заключенные в их рамки тематические разделы можно рассматривать как результат особого пути развития этой художественной традиции.

Именно здесь нашли выражение религиозно-философские взгляды японцев, которые отнюдь не ограничивались учением Дзэн, связав в единое целое анимистические представления Синто о мириадах божеств-ками живой природы, о неразрывной даосской триаде Небо-Земля-Человек, об универсальном буддийском законе кармы.

Концепция перерождения душ порождала сознание эфемерности и скоротечности земного бытия, влекла за собой идею ничтожности индивидуального, личностного начала в бесконечном потоке рождений и смертей.

Отсюда и изначальная установка не на создание “своего” неповторимого образа, но на тонкую нюансировку “извечной” канонической темы, продиктованной некогда самой природой основоположникам жанра.

Соответственно и сотни тысяч хайку бесчисленных авторов становятся этюдами на предсказуемые темы — хотя и с бесконечным количеством вариаций в деталях и поворотах этой темы. Читатель же или поэтический арбитр вольны выбирать и сопоставлять сходные опусы, отталкиваясь от критериев в виде классических шедевров.

Апофеозом унификации образной структуры хайку стало составление многотомных сезонных справочников по темам и предметам для авторов сайдзики.

В антологиях, как и в современных журналах хайку, стихотворения также сгруппированы по тематике, то есть отдельные авторы практически растворяются в общей массе бесконечно варьирующихся импровизаций на тему раннего снега или цветущей сливы, весенних заморозков, летнего зноя или алых кленовых листьев.

На взгляд западного читателя, даже знакомого с основами классической поэтики, разница между школами хайку, яростно оспаривавшими приоритет, будет до смешного ничтожна. На протяжении веков старое служило единственным критерием оценки нового, и авторитет великих мастеров прошлого во главе с Басе перевешивал любые доводы в пользу модернизации жанра. Это не удивительно.

Ведь именно Басе сумел впервые придать развлекательному поэтическому жанру характер высокой лирики.

Именно он сформулировал извечные категории поэтики хайку: ваби (аскетическая грусть одиночества), саби (печаль экзистенции, скорбность необратимого течения времени), сибуми (терпкая горечь переживаемых мгновений), каруми (легкость изображения серьезных вещей), фуэки рюко (восприятие вечного в изменчивом и непостоянном).

При условии соблюдения этих кардинальных принципов все мелкие новшества, вносимые отдельными авторами или школами, выглядели легковесно. Так могло бы продолжаться еще неограниченно долго, может быть, несколько столетий, если бы столкновение с западной цивилизацией не поставило перед поэтами хайку, как и перед всеми деятелями культуры периода Мэйдзи, совсем иные задачи.

Провозвестником новой эры в поэзии и трубадуром наступающего Серебряного века суждено было стать гениальному поэту и литературоведу Масаока Сики.

За неполные тридцать пять лет жизни, из которых лишь десять были посвящены серьезному самостоятельному творчеству, Сики успел осуществить подлинный переворот в поэтике хайку, а затем и танка, заставив мастеров традиционных жанров отбросить обременительные узы средневекового канона.

Однако реформа, предпринятая Сики, не означала полного отказа от классических норм и регламентации. Скорее то была попытка адаптировать традиционные жанры к требованиям времени — и попытка несомненно успешная.

Если идеи и методы, предложенные Сики, порой и подвергались сомнению, то авторитет его как великолепного мастера хайку остается незыблем по сей день, а созданная Сики поэтическая школа “Хототогису” (“Кукушка”) и поныне сохраняет ведущую роль в мире семнадцатисложных трехстиший.

Некоторые японские филологи начала века сравнивали Сики по масштабу влияния на литературный процесс с самим Басе. Все прочие довольствовались тем, что проводили прямую линию к Сики от Басе через Бусона и Кобаяси Исса, соизмеряя с этой незаурядной личностью все достижения лирики хайку в Новое и Новейшее время.

Источник: https://www.libfox.ru/579263-akutagava-ryunoske-tsvety-yamabuki-shedevry-poezii-hayku-serebryanogo-veka.html

Читать онлайн “Цветы Ямабуки

Провозвестником новой эры в поэзии и трубадуром наступающего Серебряного века суждено было стать гениальному поэту и литературоведу Масаока Сики.

За неполные тридцать пять лет жизни, из которых лишь десять были посвящены серьезному самостоятельному творчеству, Сики успел осуществить подлинный переворот в поэтике хайку, а затем и танка, заставив мастеров традиционных жанров отбросить обременительные узы средневекового канона.

Однако реформа, предпринятая Сики, не означала полного отказа от классических норм и регламентации. Скорее то была попытка адаптировать традиционные жанры к требованиям времени — и попытка несомненно успешная.

Если идеи и методы, предложенные Сики, порой и подвергались сомнению, то авторитет его как великолепного мастера хайку остается незыблем по сей день, а созданная Сики поэтическая школа “Хототогису” (“Кукушка”) и поныне сохраняет ведущую роль в мире семнадцатисложных трехстиший.

Некоторые японские филологи начала века сравнивали Сики по масштабу влияния на литературный процесс с самим Басе. Все прочие довольствовались тем, что проводили прямую линию к Сики от Басе через Бусона и Кобаяси Исса, соизмеряя с этой незаурядной личностью все достижения лирики хайку в Новое и Новейшее время.

Главная заслуга Сики состоит в стремлении избавить поэзию традиционных жанров от косности, начетничества, векового консерватизма, от гнета окаменевших канонических ограничений. Выступая в роли “посредника” между литературой средневековья и Нового времени, он открыл перед поэзией хайку перспективу перехода к реалистическому изображению действительности.

При этом Сики стремился подытожить мироощущение художника новой, переходной эпохи.

Он, в частности, сформулировал учение о двух типах красоты: восточном, пассивном, присущем китайской классической лирике, поэзии Басе и в целом всему жанру хайку, — и западном, активном, присущем всему европейскому искусству, а также нарождающемуся современному искусству Японии.

Ему же обязаны возвращением из мрака небытия некоторые незаслуженно забытые талантливые поэты эпохи Эдо, и в первую очередь гениальный лирик Ёса Бусон, который ранее был известен скорее как художник.

В ряде поэтологических очерков, составивших в дальнейшем книгу “Поэт хайку Бусон” (“Хайдзин Бусон”), Сики не только заново открыл поэзию Бусона для японского читателя, но и поставил ее выше творчества Басе.

Для него Басе — поэт “негативной красоты”, соответствующей духу средневекового японского искусства, а Бусон — позитивной, то есть более соответствующей миропониманию человека Нового времени.

Интерес к Бусону-поэту, воплотившему в хайку свои таланты живописца, пробудило у Сики знакомство с художником Накамура Фусэцу, знатоком искусства Востока и Запада, обладавшим к тому же даром сравнительного анализа. Так родилась концепция “отражения жизни” (сясэй), ставшая краеугольным камнем эстетики новых хайку в трактовке Сики.

Любопытно, что сам Сики охотно признавал связь своего учения с реалистической прозой, которая как раз набирала силу в ту пору под эгидой заимствованного из Франции натурализма. Стержнем теории сясэй была концепция ясности и достоверности поэтического образа.

Признавая опасность следования принципу нарочитой безыскусности в стихе, Сики считал, что главное для поэта — проблема выбора “натуры”, которая сама диктует форму выражения.

Вот и рассвет. Белый парус вдали проплывает за москитной сеткой…

Сики справедливо полагал, что хайку — наиболее живописный из всех поэтических жанров, так как трехстишие конденсирует пространственные связи явлений и предметов в единой временной точке. Что особенно привлекало Сики как увлеченного рисовальщика с натуры.

С годами представления Сики о реализме хайку становятся все более зрелыми и рафинированными.

Он вводит в свою теорию заимствованный из китайской живописи принцип “простоты и мягкости” (хэйтан) и одновременно проводит параллели между хайку и европейской ландшафтной живописью.

Особую пикантность поэтике сясэй в интерпретации Сики и его школы придает введение сугубо современных реалий быта, которым еще недавно в хайку просто не было места: например, паровоз, фабричный гудок, зубной порошок и т.

 п. Правда, в основном эти нововведения оставались на страницах манифестов, довольно редко проникая в трехстишия самого Сики и его учеников. Пора безудержных инноваций пришла в хайку гораздо позже, уже после второй мировой войны.

Споры о глубинной сущности сясэй продолжались в поэзии хайку, а отчасти и танка, еще двадцать пять лет после безвременной кончины Сики в 1902 г.

и закончились повсеместным распространением теории поэтического реализма в традиционалистских жанрах. Таким образом, хайку в XX в.

составили оппозицию модернистской поэзии новых форм гэндайси и явились самым непосредственным развитием исконных традиций жанра, восходящих к Басе, Бусону и Исса.

Будучи человеком разносторонне образованным и необычайно начитанным, Сики сумел приобрести репутацию мэтра уже в молодые годы.

Созданная им поэтическая школа вскоре заняла главенствующие позиции в мире хайку, сплотив вокруг журнала ” Хототогису” (“Кукушка”) ведущих поэтов начала века — Такахама Кеси, Кавахигаси Хэкигодо, Найто Мэйсэцу, Нацумэ Сосэки, Накамура Кусадао и многих других.

Каждый из учеников в свою очередь имел собственную школу, так что постепенно последователи Сики возвели колоссальное поэтическое здание из многих миллионов трехстиший. Невольно всплывает в памяти мемориальный музей Сики в Мацуяма, где огромное современное строение из стекла и бетона вмещает маленький домик поэта наряду с прочими экспонатами…

Своим преемником на посту главы школы (а иерархия в литературно-художественном мире Японии свято соблюдается и по сей день) Сики хотел видеть любимого ученика и единомышленника Такахама Кеси, но фактически после смерти Мастера возглавили школу два его друга и сподвижника — Кеси и Кавахигаси Хэкигодо.

Оба были земляками Сики, то есть уроженцами городка Мацуяма на острове Сикоку, и оба сыграли важнейшую роль в оформлении школы несмотря на то, что воззрения их по вопросам поэтики во многом расходились. Хэкигодо, вероятно, был “роднее” Сики чисто по-человечески, а Кеси — по своим творческим устремлениям.

Великолепный поэт хайку, прозаик, эссеист, критик и литературовед, Хэкигодо принадлежал к плеяде “бурных гениев” эпохи Мэйдзи, изменивших лицо страны в XX в.

Прирожденный спортсмен, он отлично играл в новомодную игру бейсбол и тренировал юного Масаока Сики, был неутомимым туристом и альпинистом, исходившим Японию вдоль и поперек с поэтическим блокнотом и альбомом для скетчей в руках.

К тому же он играл в пьесах театра Но, руководил кружком каллиграфии, читал лекции по живописи и писал статьи о политике — словом, был истинным “человеком культуры”, бундзин, в средневековом значении этого слова.

Отец Хэкигодо был известным ученым-конфуцианцем, знатоком китайской литературы и философии из города Мацуяма. У него подростком обучался Сики, который очень дорожил вниманием старшего товарища, сына своего наставника. Так зарождалась эта дружба, длившаяся много лет и пережившая обоих поэтов на страницах биографических трудов.

Хэкигодо первым последовал за Сики, проводившим радикальную реформу традиционной поэзии, а после смерти друга занял освободившееся место редактора рубрики “Хайку” в центральной газете “Ниппон симбун” и продолжил пропаганду принципа объективного реализма сясэй.

Важной предпосылкой для создания хайку нового стиля он считал обилие впечатлений, почерпнутых в путешествиях. Однако вскоре Хэкигодо заговорил о необходимости более радикального обновления старинного жанра, апеллируя к модным по тем временам установкам натурализма.

Его кредо сводится к сочетанию высокого и низменного, патетического и прозаического:

Источник: http://www.rulit.me/books/cvety-yamabuki-shedevry-poezii-hajku-039-serebryanogo-039-veka-read-423324-2.html

Ссылка на основную публикацию