Боб кауфман стихи: читать все стихотворения, поэмы поэта боб кауфман – поэзия

7 битников, которые изменили мир

Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Уильяма Берроуза. Он был одной из главных “икон” поколения битников, поколения, “отпустившего стремена” этого мира, ратующего за абсолютную свободу и не взирающего на то, какую цену за неё нужно заплатить.

Люсьен Карр (1925-2005) битником, безусловно, был. Его называют даже отцом-основателем этой культуры. Но манифестов битничества Карр никогда не писал, да и писателем не был. Его огромная заслуга перед «разбитым поколением» состоит в том, что именно он познакомил и собрал вместе этих троих: Джека Керуака, Аллена Гинзберга и Уильяма Берроуза.

Имя Люсьена Карра на устах с недавних времен. В 2008 СМИ анонсировали выход ранее не издававшейся книги “И гиппопотамы сварились в своих бассейнах», написанной в соавторстве Керуаком и Берроузом, а также новой ленты о поколении битников под названием «Убей своих любимых».

Оба эти произведения повествуют об убийстве на сексуальной почве, которое в молодости совершил Люсьен Карр и которое он всячески пытался забыть, исключить из своей жизни. Ради этого он попрощался с контркультурой и своими друзьями-битниками, и прожил совсем другую жизнь.

Американского писателя Джека Керуака (1922-1969) уже при жизни называли “королём битников”. Самоощущение этого человека полностью совпало со сходными чувствами целого поколения. Выражая все эти вибрации посредством текста, он катализировал реакцию общества. Настольной книгой для всех современников стал его роман “На дороге”. Керуак создал её за 3 недели.

Он познал и использовал метод спонтанной прозы, эдакой мантры обо всем, в стиле и форме которой чувствуется вечный ритм, пронзительный джаз и медитативная выдержанность.

Сильнейшая связь Джека Керуака со своим, конкретным временем, которым были 40-50-е годы XX века, позволила ему написать beat-поколение, его героя, его реальность, его мечты и всю атрибутику, как не сумел бы никто другой.

«В этом мире жить невозможно, но больше негде…»

Ирвин Аллен Гинзберг (1926-1997) – самый известный поэт-битник и автор ещё одного ключевого произведения этой эпохи – поэмы “Вопль”.

Эта поэма – настоящий манифест бит-культуры, объявляющий американскому искусству новые ценности и новый либерализм. Употребление расширяющих сознание препаратов стало артистической нормой, инновационным способом творить.

Именно такие произведения, как “Вопль” и “На дороге” Керуака составили прочную основу для развития в дальнейшем литературы постмодернизма.

“Я видел лучшие умы моего поколения: разрушенные безумием, умирающие от голода, истерически обнажённые”.

Среди великих битников сегодня именинник – Уильям Берроуз (1914-1997), и сегодня ему исполнилось бы 100 лет. Берроуз, поразительно талантливый, противоречивый, и, наверное, самый понятый писатель своего поколения. Его поклонники – огромная армия нонконформистов по всему миру.

Его творчество наиболее обширно, по сравнению с другими битниками: порядка 20 романов и несколько сборников малой прозы. Берроуз поймал волну еще до того, как стал писателем.

Он был воплощением всего, что несла контркультура, и более всего – противником всякого Контроля (полицейского, цензуры, личного контроля).

В 1959 году вышел в печать его дебютный роман «Голый завтрак», созданный по технологии cut up («нарезки кадров»), и сразу занял свое место в нужной нише. Именно его стоит прочесть, чтобы понять, что хотели сказать битники. Его просто стоит прочесть.

Вклад Берроуза в мировую литературу – огромен. Возьмем хотя бы то, что «Голый завтрак» считают одним из первых и произведений постмодерна, а другой его роман, “Нова Экспресс»”, положил основу литературному стилю киберпанк.

“Ничто не истина. Всё дозволено”

Боб Кауфман (1925-1986) – американский поэт-битник, сюрреалист, актер.

Слава приписывала ему разные титулы: и шаман, и святой, и пророк Карибского бассейна, а во Франции, где поэзия Кауфмана была и остается очень популярной, его называли «черный американский Рембо».

Кауфман поэт оригинальный: его поэзия черпала вдохновение в джазе, он почти никогда не записывал своих стихов, предпочитая другим формам выражения перформанс. Этот выбор позволил ему стать главным популяризатором бит-культуры в Европе.

“Верьте в мерно-качающие звуки джаза,
Что разрывают ночь в клочья
И продолжают литься снова
В неторопливо спокойном ритме,
Не в тех ненормальных из управления,
Тех, что создали только Бомбу”

Майкл Макклур – один из немногих живых битников. Талантливый писатель, поэт, сценарист, кинорежиссер, актер, автор песен. Макклур буквально подарил миру Джима Моррисона, легендарного вокалиста группы The Doors. Он был хорошим другом Мориссона и активно способствовал его продвижению, как поэта и исполнителя.

Перу Майкла Макклура принадлежит большое количество разнообразных трудов, в том числе теоретические и критические статьи о бит-культуре.

Такие произведения Макклура, как «Поэма Пейоля», несомненно, стали прочной основой для возникновения литературы «спиритуальных сеансов» и подобной, среди которой, несомненно, книги Карлоса Кастанеды.

“Мы вышли за точку невозврата и мы были готовы к этому, к точке, откуда нет возврата… Мы хотели слышать голос, и мы хотели, чтобы было видение”

Еще один человек из поколения битников, Питер Орловски (1933-2010) – поэт, музыкант и учитель. Его отец был русским эмигрантом, белогвардейцем.

Орловски был сильным поэтом, но известен он в основном тем, что на протяжении 30 лет был любовником знаменитого Аллена Гинзбурга. Питер Орловски был яростным активистом антиядерного движения.

Многочисленные акции, устроенные им, значительно поспособствовали укреплению мира.

«Я встретил Кафку, но он перескочил через дом 
и скрылся. 
Мое тело превратилось в сахар, растворилось в чае, 
и я понял смысл жизни»

Источник: http://russian7.ru/post/7-bitnikov-kotorye-izmenili-mir/

Генрих Гейне – Стихотворения. Поэмы. Проза

Здесь можно скачать бесплатно “Генрих Гейне – Стихотворения. Поэмы. Проза” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Поэзия, издательство Художественная дитература, год 1971.

Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы

Описание и краткое содержание “Стихотворения. Поэмы. Проза” читать бесплатно онлайн.

В сборник вошли стихотворения Генриха Гейне, а также поэмы (“Германия”, “Бимини”) и проза (из “Путевых картин”, “Путешествие по Гарцу”, “Идеи.

Книга Le Grand”, “Путешествие от Мюнхена до Генуи” и “Флорентийские ночи”).Перевод В. Левика, М. Тарловского, Л. Пеньковского, А. Мейснера, В. Станевич, Н. Касаткиной, В. Зоргенфрея, Е. Рудневой и др.

Вступительная статья Ганса Кауфмана, примечания Г. Эрлера и А. Подольского

ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

Стихотворения. Поэмы. Проза

Переводы с немецкого

Ганс Кауфман ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

[1]

Генрих Гейне — современник двух эпох.

Родившись в 1797 году, он, если полагаться на его собственные утверждения, видел в своем родном Дюссельдорфе императора Наполеона во всем блеске его славы; юношей он учился у Августа Вильгельма Шлегеля, теоретика немецкой романтической школы, и у Гегеля, в учении которого нашла свое завершение немецкая классическая философия; он посылал свои стихи уже старому Гете и посетил его однажды в Веймаре. Десятилетием позже он вращался в Париже в кругу учеников социалиста-утописта Сен-Симона, спорил с Бальзаком и дружил с Жорж Санд; по прошествии еще одного десятилетия он познакомился с Карлом Марксом, Фридрихом Энгельсом, позднее с их соратником поэтом Георгом Веертом и бывал на парижской квартире Маркса. А его последние произведения, которые он диктовал уже больным в годы, последовавшие за европейскими революциями 1848–1849 годов, появлялись почти одновременно с первыми произведениями Бодлера во Франции, Ибсена в Норвегии, Толстого в России. Чтобы понять причину того воздействия, которое творчество Гейне оказывало в Германии и во многих других странах со времени выхода его первого большого сборника стихов и вплоть до сегодняшнего дня, надо ясно себе представить, что в личности и творчестве поэта нашли отражение, с одной стороны, эпоха Великой французской революции и то огромное влияние, которое она оказала на духовную жизнь, а с другой стороны — эпоха господства буржуазии, эпоха бурного развития капитализма, и те глубокие социальные противоречия, которые она о собой принесла. В его творчестве продолжают жить философские, политические и эстетические идеи революционной эпохи, эпохи Просвещения и немецкой классики, стремление преодолеть устаревшие отношения, мечта о царстве разума и человеческом счастье, мысль о способности человека к совершенствованию. Но по мере того, как идеальное царство гармонии превращалось в дисгармоническую реальность буржуазного мира, эти идеи уже не способствовали ни пониманию, ни освоению действительности, и у Гейне еще на раннем этапе можно наблюдать отход от просветительских идеалов и возрастание роли субъективного чувства, индивидуального самоутверждения во враждебном косном мире, что было характерно и для немецкого романтизма.

Страстные поиски такого миропорядка, при котором социальная справедливость сочеталась бы с неограниченными возможностями развития личности, заставили Гейне обратиться к современным социальным идеям и привели его к мысли о том, что устранение всякой «эксплуатации человека человеком» (его собственные слова) должно быть целью социального движения, которое может стать жизненным делом поэта.

В 1840 году он одним из первых заговорил о всемирно-историческом значении формирования пролетариата как класса и о коммунизме как духовном отражении этого исторического процесса.

В период от Гегеля до Маркса такой глубины понимания исторического процесса не достигал никто, кроме Гейне, который с этих позиций подверг буржуазное общество, и в особенности немецкое общество, критике, становившейся с годами все более смелой.

Из-за этой критики его и при жизни, и в течение последующего столетия преследовала злобная вражда тех лжепатриотов, для которых патриотизм выражается в прославлении всего отсталого в собственной стране и в «идиотической ненависти» к другим народам.

С этим связан и тот факт, что большие прозаические произведения Гейне, в которых выражены его философские, социальные и художественные взгляды, произведения, в которых Гейне подвергал глубокому анализу немецкие духовные традиции и рассказывал о современном социальном движении во Франции, — эти произведения, замечательные образцы немецкой прозы, не были по достоинству оценены.

Гейне-прозаик, Гейне-критик редко удостаивался сочувствия и понимания со стороны буржуазной литературы, еще реже — буржуазной науки. Его значение, его мировая слава определяется прежде всего его лирикой, и даже не всей лирикой, а лишь любовными стихами, написанными главным образом до 1830 года.

Они собраны в первом большом сборнике его стихов, в «Книге песен», увидевшей свет в 1827 году, и в цикле «Новая весна», включенном затем в сборник «Новые стихотворения» (1844). Циклы, составляющие «Книгу песен», — «Юношеские страдания» (1817–1821), «Лирическое интермеццо» (1822), «Опять на родине» (1823–1824) и «Северное море» (1825–1826), — отражают поэтическое развитие Гейне.

Читая эти стихи, замечаешь, что на протяжении более десяти лет любовная тема занимала в них, бесспорно, первое место.

Судя по этим стихам, между восемнадцатым и двадцать восьмым годом жизни все желания поэта, все его счастье — весь смысл жизни заключался в том, ответит ли взаимностью боготворимая им женщина, и поэт с тем большим упорством цеплялся за эту надежду, чем больше она ускользала от него. Он мечтает в стихах о гармонии идеальной любви — и рисует, как обманывает каждый раз эта мечта.

Мечта эта наталкивается на непреодолимые препятствия, враждебные силы проникают даже в сновидения поэта, разлучая его с любимой. Если сравнить эти стихи, например, с любовными стихами Гете, то различие сразу же бросается в глаза.

Торжествующему оптимизму и цельности мировосприятия лирического героя у молодого Гете противостоит у молодого Гейне меланхолия и отсутствие цельности или, выражаясь языком того времени, «разорванность» и «мировая скорбь». С самого начала в лирике Гейне есть ощущение неразрешимых противоречий, которые и определяют отношение поэта к окружающему миру, а тем самым и его личность. Именно сильному и яркому выражению этого ощущения лирика Гейне обязана в значительной степени своей популярностью.

В жизни поэта легко найти основания для такого мировосприятия. После окончания школы он приезжает в. Гамбург к своему дяде Соломону Гейне — одному из самых богатых гамбургских банкиров.

Здесь он обучался торговому делу, когда же обнаружилось отсутствие у него таланта и склонности к коммерции, он получил разрешение и финансовую помощь дяди для изучения юриспруденции (в Геттингене, Бонне, Берлине и снова в Геттингене, где он в 1825 г. завершил свое юридическое образование).

Еще будучи учеником в торговом деле, он влюбился в свою кузину Амалию, дочь Соломона Гейне, и одновременно начал писать стихи. Уже в первых же письмах поэта того периода драматически выражены противоречия его положения.

В буржуазно-трезвом семействе дяди его увлечение поэзией было встречено с презрением и расценено как нечто неподобающее, способное лишь повредить его репутации в «обществе», если бы ему вздумалось вдруг публиковать свои стихи. Амалия, очевидно, разделяла взгляды своей семьи и не отвечала взаимностью поэту.

Поэт со своей любовью и своим творчеством оказался отвергнут тем миром, в котором существовал. Любимая, предмет его желаний и героиня его стихов, осталась во враждебном ему буржуазном мире. Ее равнодушие, ее холодность лишили поэта веры в людей, в близость между ними. Идеал красоты и добра, воплощенный в облике возлюбленной, представляется ему не только недостижимым, но подчас и не безупречным. Он часто рисует ее неверной и демонической, привлекательной и одновременно опасной носительницей злых чар.

Читайте также:  Эдуард асадов - стихи о счастье: читать стихотворения асадова о счастье

Поэт жил в период европейской реакции, последовавшей за освободительными войнами против владычества Наполеона; в Германии было подавлено всякое прогрессивное движение, которое могло бы подвигнуть поэта на служение общественным идеалам; студенческое движение (движение «буршеншафтов»), стремившееся сохранить идеалы эпохи освободительных войн, отталкивало его своим национализмом. Социальную реакцию периода реставрации Гейне как еврей ощутил особенно остро, когда он попытался найти какое-либо занятие, обеспечивающее его существование. Равноправие евреев, которое частично было осуществлено в результате французской революции, после 1813 года снова было отменено — открыто или более или менее завуалированно. На государственную службу в качестве юриста Гейне вряд ли мог рассчитывать. Отчасти в этом следует искать источник политических и социальных взглядов Гейне, его ненависть к буржуазии и феодально-бюрократической Германии и одну из причин его преклонения перед революцией и Наполеоном.

С другой стороны, это объясняет ту подчеркнуто субъективную манеру, с которой поэт рисует в стихах самого себя и свое отношение к миру. Он довольно быстро освобождается от литературных реминисценций, идущих от романтизма и фольклора, — призраков, разбойников и т. д.

, — с помощью которых он воссоздавал свой любовный конфликт в «Сновидениях», и находит в «Лирическом интермеццо» форму короткого, состоящего из немногих строф стихотворения, в котором с предельной выразительностью и непосредственностью переданы определенная ситуация и личное чувство (к этим стихам охотно обращались современные композиторы — Шуберт, Шуман, Мендельсон и другие, перекладывая их на музыку). Стихотворения «Лирического интермеццо» в целом рисуют рождение, перипетии и конец одной любви. Очень скоро в этих стихах, наряду со светлыми мотивами, начинают звучать мотивы боли, разочарования и даже обвинения, обращенные к любимой.

Источник: https://www.libfox.ru/490602-genrih-geyne-stihotvoreniya-poemy-proza.html

Давид Самойлов

Из книги судеб. Давид Самуилович Самойлов (настоящая фамилия – Кауфман), поэт, переводчик, теоретик стиха. Родился 1 июня 1920 года в Москве в еврейской семье.

Отец – известный врач, главный венеролог Московской области Самуил Абрамович Кауфман (1892–1957); мать – Цецилия Израилевна Кауфман (1895–1986). Отец оказал на него большое влияние, много занимался его образованием.

Стихи начал писать рано, но поэтом себя долго не считал.

В 1938 окончил с отличием школу и без экзаменов поступил в ИФЛИ (Институт философии, литературы и истории), собираясь специализироваться по французской литературе. В те годы там преподавал весь цвет филологической науки.

Тогда же познакомился с Сельвинским, который определил его в поэтический семинар при Гослитиздате, ходил в Литературный институт на семинары Асеева, Луговского. В 1941 окончил ИФЛИ, тогда же публикует свои первые стихи.

      

Через несколько дней после начала войны уходит добровольцем сначала на оборонные работы на Смоленщине, затем зачислен курсантом Гомельского военно-пехотного училища, где был только два месяца – по тревоге были подняты и отправлены на Волховский фронт.

После тяжелого ранения пять месяцев провел в госпиталях, затем снова возвращается на фронт, находится в моторазведроте. Последнее звание – старший сержант. В конце ноября 1945 года с эшелоном демобилизованных вернулся в Москву.

Решает жить литературным трудом, то есть перебивается случайными заказами, подрабатывает на радио, пишет песни.

Только в 1958 выходит первая книга стихов «Ближние страны», через пять лет, в 1963 – «Второй перевал». Давид Самойлов участвовал в создании нескольких спектаклей в Театре на Таганке, в «Современнике», писал песни для спектаклей и кинофильмов.

В 1970-е годы вышли поэтические сборники «Дни», «Равноденствие», «Волна и камень», «Весть»; в 1980-е – «Залив», «Времена», «Голоса за холмами», «Горсть». Писал стихи для детей (книги «Светофор», «Слонёнок пошёл учиться»). В 1973 году вышла «Книга о русской рифме», переизданная в 1982.

С 1946 года был женат на искусствоведе Ольге Лазаревне Фогельсон (1924–1977), дочери известного советского кардиолога Л. И. Фогельсона. Их сын – Александр Давыдов, писатель и переводчик. Позднее был женат на Галине Ивановне Медведевой, у них родилось трое детей – Варвара, Пётр и Павел.

С 1976 жил в городе Пярну, много переводил с польского, чешского, венгерского и языков народов СССР. Давид Самойлов скончался 23 февраля 1990 года в Таллине, на юбилейном вечере Бориса Пастернака, едва завершив свою речь.

Зиновий Гердт, на своём юбилейном вечере читал стихи Давида Самойлова, которые невозможно было слушать равнодушно:

О, как я поздно понял,

Зачем я существую,

Зачем гоняет сердце

По жилам кровь живую,

И что порой напрасно

Давал страстям улечься,

И что нельзя беречься,

И что нельзя беречься…

Поэт о себе: «Я 1920 года рождения. Москвич. Мне повезло в товарищах и учителях. Друзьями моей поэтической юности были Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов, Борис Слуцкий.

Учителями нашими – Тихонов, Сельвинский, Асеев, Луговской, Антокольский. Видел Пастернака. Встречался с Ахматовой и Заболоцким. Не раз беседовал с Мартыновым и Тарковским. Дружил с Марией Петровых. Поэтическая школа была строгая.

Воевал. Тяжело ранен». 

О поэте

Когда я думаю, что немало художников размышляли о смерти, предчувствовали её, даже пророчили себе – я сразу вспоминаю своего любимого поэта Давида Самойлова. Давид размышлял о смерти лет, наверное, с пятидесяти.

Как мы подшучивали (разумеется, ласково): Давид уже который год прощается с жизнью. Но у него это было не кокетство и не спекуляция, а это были глубокие размышления.

При всём при этом колоссальное жизнелюбие во всём, что он думал, писал, делал, говорил – в том, как он жил…

Юлий Ким, 1991

М. Петровых

Д. С.

Взгляни – два дерева растут

Из корня одного.

Судьба ль, случайность ли, но тут

И без родства – родство.

Когда зимой шумит метель,

Когда мороз суров, –

Берёзу охраняет ель

От гибельных ветров.

А в зной, когда трава горит

И хвое впору тлеть, –

Берёза тенью одарит,

Поможет уцелеть.

Некровные растут не врозь,

Их близость – навсегда.

А у людей – всё вкривь, да вкось,

И горько от стыда.

1962

Е. Евтушенко

Дезик

Стал я знаменитым ещё в детях.

Напускал величие на лобик,

а вдали, в тени Самойлов Дезик

что-то там выпиливал, как лобзик.

Дорожил он этой тёплой тенью,

и она им тоже дорожила,

и в него, как в мудрое растенье,

непоспешность вечности вложила.

Мы его встречали пьяноватым

С разными приятелями оплечь,

Только никогда не теневатым:

Свет, пожалуй, лишь в тени накопишь.

Наша знать эстрадная России

важно, снисходительно кивала

на сороковые-роковые,

и на что-то про царя Ивана.

Мы не допускали в себе дерзкость

и подумать, что он пишет лучше.

Думали мы: Дезик – это Дезик.

Ключ мы сами, Дезик – это ключик.

Но теперь мы поняли хоть что-то,

становясь, надеюсь, глубже, чище –

ведь порой огромные ворота

открывает ключик, не ключище.

И читаю я «Волну и камень»,

там, где мудрость выше поколенья.

Ощущаю и вину, и пламень,

позабытый пламень поклоненья.

И себя я чувствую так странно,

будто сдохла слава, как волчица.

Мне писать стихи, пожалуй, рано,

но пора писать стихи учиться.

Стихотворение, напечатано в журнале «Аврора», № 2, 1975 г.

«Всё разрешено»

Одно из горчайших стихотворений русской поэзии написано в 1968:

Вот и всё. Смежили очи гении.

И когда померкли небеса,

Словно в опустевшем помещении

Стали слышны наши голоса.

Тянем, тянем слово залежалое,

Говорим и вяло и темно.

Как нас чествуют и как нас жалуют!

Нету их. И всё разрешено.

Странно… Последняя из «смеживших очи», Анна Ахматова, всего несколькими годами ранее написала, вспоминая своё триумфальное начало: «Эти бедные стихи пустейшей девочки почему-то перепечатываются в тринадцатый раз… Сама девочка (насколько я помню) не предрекала им такой судьбы и прятала под диванные подушки номера журналов, где они впервые были напечатаны, – чтобы не расстраиваться».

Поэтам не всегда можно верить. Особенно, когда они занимаются самобичеванием. Как Ахматова или Самойлов.

И всё же: что было «разрешено» после смерти великих? Кто тянул «залежалое слово», говорил «вяло и темно»? Слуцкий? Винокуров? Левитанский? Сам Самойлов? Старшие: Тарковский, Петровых, Липкин? Младшие: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина? Тогдашние молодые: Чухонцев, Кушнер, Бродский? Почему сегодня, спустя полвека, те годы кажутся временем поэтического рассвета, а Давид Самойлов – одним из самых ярких его представителей? Может быть, именно потому, что поэт безжалостно, очевидно несправедливо, судил себя, свой замечательный, редкий талант. Потому, что ни в какую не желал размениваться на сиюминутность. Потому, что неторопливо, тщательно, любовно «выращивал» свой штучный, неповторимый стих, «прореживал кроны», чистил до зеркального блеска каждое слово.

Давиду Самойлову «выпало счастье быть русским поэтом» – и с честью пронести это звание через всю жизнь. А нам «выпало счастье» быть его читателями. В другом веке, через много лет после ухода Давида Самуиловича. Но его отнюдь не залежалое слово оказалось источником мощного, упругого, радостного света, неподвластного темноте и вялости:

Моё единственное достояние –

Русская речь.

Нет ничего дороже,

Чем фраза,

Так облачающая мысль,

Как будто это

Одно и то же.

Борис Суслович

май 2017

Иллюстрации:

фото Д. С. Самойлова разных лет, фото вместе с сыном Александром,

фото со второй женой, Г. И. Медведевой, и сыновьями Петром и Павлом, обложки некоторых книг, могила поэта на Лесном кладбище в Пярну. Из свободных источников в интернете.

Подборки стихотворений

Источник: https://45parallel.net/david_samoylov/

Ганс Кауфман ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

Ганс Кауфман ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

Именно в том, что поэт не только сатирически рисует явления, которых он не приемлет, но и раскрывает собственную позицию в общественной борьбе, дает себя знать новый этап его творчества. Впервые Гейне чувствует, что он не одинок в своих взглядах, что они в согласии с определенным политическим и идейным движением.

То, что Маркс в то же самое время в Париже определяет как новый исторический момент: соединение далеко ушедшей вперед философской оппозиции с социальным движением, носителем которого является пролетариат, — наполняет Гейне чувством удовлетворения.

И он чувствует себя барабанщиком, который с молодой силой будит свой народ ото сна, ибо наступает время, когда величайшие достижения мысли (гегелевская философия) осуществляются на практике («Доктрина»). То, что выражено здесь в субъективной форме, в стихотворении «Силезские ткачи» выражено в объективной форме.

Впервые в немецкой литературе пролетариат изображается не как некий довесок к либеральному движению в защиту реформ. В стихотворении Гейне ткачи, совершившие первую великую попытку восстать против капиталистов, не являются объектом жалостливого сочувствия, как в некоторых «социальных» стихотворениях того времени.

Поэт видит в них представителей новой самостоятельной исторической силы, осознавших свое положение. Поэтому, как и хору античной трагедии, им ясен ход истории и они предвидят будущее («Германия, саван тебе мы ткем!»).

Фридрих Энгельс перевел это стихотворение вскоре после его появления на английский язык и напечатал в английской коммунистической газете, чтобы познакомить английских рабочих с ним как симптомом успехов коммунистического движения на континенте. В Германии «Силезские ткачи» тайно распространялись в виде листовок, читались в нелегальных рабочих кружках и были использованы полицией как улика против нелегально существующих коммунистов.

Лишь некоторую часть написанных в это время политических стихотворений Гейне включил в раздел «Современные стихотворения» книги «Новые стихотворения», чтобы не дать слишком очевидных поводов для запрещения книги. Поэтому некоторые из наиболее значительных и острых стихотворений появились в сборнике «Посмертные стихотворения», составленном более или менее удачно издателем его сочинений.

Годы 1843–1846 — время наибольшего участия Гейне-лирика в борьбе, предшествовавшей революции. Во время самой революции Гейне почти не выступал с новыми произведениями, — в дни революционного подъема во Франции и в Германии болезнь окончательно сразила его.

Он давно уже испытывал недомогание, теперь же болезнь полностью вступила в свои права, и последние восемь лет жизни (Гейне умер в 1856 г.) он был прикован к постели.

Терзаемый страданиями, мучимый заботами об удобной квартире, лечении и о деньгах, он не в состоянии был следить за бурными событиями 1848–1849 годов; об этом свидетельствуют его письма.

То, что немцы совершили революцию, казалось ему более удивительным, чем самые фантастические события «Тысячи и одной ночи», а историческое значение восстания парижского пролетариата в июне 1848 года, отголоски которого доходили до его дома, осталось ему непонятным.

В этих обстоятельствах сотрудничество Гейне в «Новой рейнской газете», которого желал Маркс, не смогло осуществиться. Лишь к концу революции Гейне смог в какой-то мере справиться со своим положением, чтобы опять выступить с поэтическими произведениями. Два больших лирических сборника — «Романсеро» (1851) и «Стихотворения 1853 и 1854 годов», а также стихотворения, опубликованные посмертно, — свидетельствовали об этом.

Предпосылкой и содержанием поздней, послереволюционной лирики Гейне явилось поражение революции в Европе, победа ненавистного старого порядка и, не в последнюю очередь, стремительное развитие капитализма — все это, увиденное с точки зрения человека, для которого осуществление его идеалов, его революционных чаяний оказалось отодвинутым в далекое будущее, но который тем не менее не отказался от борьбы против эксплуатации и угнетения. И в это время Гейне занимал особую позицию в немецкой литературе. Большинство поэтов, выступавших накануне революции, замолкло с победой реакции; среди писателей возобладали настроения отступничества, разочарования, отказа от революционных традиций и стремление — пусть с оговорками — приспособиться к новой ситуации. Напротив, в стихах и прозе Гейне после революции его политические симпатии и подход к решению вопросов философии истории остались неизменными, хотя и предстали в новом свете. Уверенность в победе, дерзкое превосходство над врагами в сатирических произведениях уступили место глубокой боли, часто отчаянию или яростному сарказму, в котором сочетались насмешка и страх.

Читайте также:  Вячеслав иванов - из "римского дневника 1944 года": читать стих, текст стихотворения поэта классика

Настроение, господствовавшее в прежних политических сатирах, вновь дает себя знать в некоторых стихотворениях, посвященных отдельным моментам германской революции, — например, «Ослы-избиратели»; в этом стихотворении высмеивается национальная ограниченность некоторых авторитетов революции 1848 года; при этом поэт не щадит и народ, поклоняющийся «величайшему ослу».

Как и в этом стихотворении, Гейне теперь часто пользуется басенными мотивами для достижения сатирического или юмористического эффекта.

Мораль господствующего класса метко сформулирована клопом, который сидит на своем пфенниге и мечтает о том, как с помощью денег он добудет себе не только все виды наслаждений, но и все благородные и прекрасные качества («С деньгами красив ты, с деньгами знатен…»).

Большой остроты и обобщенности достигает сатира на контрреволюционную буржуазию в «Воспоминании о днях террора в Кревинкеле», в котором Гейне облекает в форму декрета «отцов города» страх перед революцией, донос на «иностранцев» и «безбожников». В этих и подобных им стихах перемены в настроениях поэта чувствуются мало, ибо личность самого поэта непосредственно в них не выступает.

Иначе обстоит дело в стихах, где размышления об исторической ситуации неотделимы от личности поэта, когда стихотворение строится как самораскрытие поэта. В стихотворении «В октябре 1849 года» (сборник «Романсеро») поэт рисует Европу после революции.

Покой, наступивший в Германии и выдаваемый за некую идиллию, для него — кладбищенский покой, а праздничный шум — лишь маскарад, который должен стереть память об убийствах; воспоминание о борьбе венгров за свободу возвращает мысль поэта к самому себе — он стоит в одном строю с борцами и мучениками революции.

Собственную судьбу поэт отождествляет с судьбой революции, даже собственные физические страдания, свою болезнь он видит в свете исторического поражения. В поздней лирике Гейне мы вновь находим ту стихию чувств, с которой знакомы по «Книге песен».

Противоречивые чувства в душе поэта выступают как отражение острых общественных противоречий, на эти последние поэт теперь видит несравнимо четче и определеннее. Лирический герой страдает, но изображение его страданий лишено сентиментальности, которая порой дает себя знать в ранних стихах.

Поэт поднимается над собственным страданием, и тогда в его стихах — наряду с отчаянными жалобами — начинает звучать ироническая издевка над своим бедственным положением, как, например, в поздних любовных стихах, в которых поэт прославляет «преимущества» «чисто духовных» любовных отношений по сравнению с «грубостью» физической любви.

Если, с одной стороны, больной поэт воспринимает историческую ситуацию сквозь призму собственных переживаний, то, с другой стороны, эта историческая ситуация представляется ему мистифицированно, как результат извечной победы зла над добром, безобразного над прекрасным. В стихотворении «В октябре 1849 года» это восприятие дает себя знать в сопоставлении современной ситуации с древнегерманским эпосом о Нибелунгах:

Пред властью грубых, темных сил

Обречены падению герои.

(Перевод В. Левика)

Мы встречаемся с этим восприятием вновь и в стихах с историческим или легендарным сюжетом, и в размышлениях поэта, сравнивающего себя с библейским Лазарем.

Отчего под ношей крестной,

Весь в крови, влачится правый?

Отчего везде бесчестный

Встречен почестью и славой?

(Перевод М. Михайлова)

Поэт ищет последнюю причину этого якобы нерушимого закона, и, не найдя ее, он называет ее богом. Лишь при поверхностном взгляде можно удивляться тому, что Гейне в начале пятидесятых годов публично заявил: он отрекается от «пантеизма» своей юности и возвращается к «живому богу».

Поэт признавался, что в этом случае речь шла скорее о сознательном решении, чем об акте веры, и он лишь делал выводы из пережитого и передуманного. Он показал тем самым, что обманутый в своих земных ожиданиях и отчаявшийся, потерявший надежду и нуждающийся в утешении человек создает себе бога и ищет в нем прибежища.

И так случилось с ним, говорит Гейне, он больше не язычник, ощущающий себя богом, а лишь больной, несчастный человек, и ему необходим кто-нибудь, кому он мог бы жаловаться.

В стихотворениях Гейне бог, — если только насмешка поэта вновь не уничтожает веру в него, — несет ответственность за бедствия и вопиющую несправедливость, царящие в мире. Эти свои стихи поэт с полным правом назвал «кощунственно-религиозными»; истинно религиозные люди вряд ли могут принять такие стихи:

Кто виной? Иль воле бога

На земле не все доступно?

Или он играет нами?

Это подло и преступно!

(Перевод М. Михайлова)

Гейне не хотел, чтобы его принимали за святошу или приверженца какого-нибудь вероисповедания. Он не мог и не хотел изменять своему критическому рассудку и глубокому историческому чувству.

И вот рядом с указанными строфами появляются другие, в которых намечена историческая перспектива коренных перемен.

Так цикл «Ламентации» (сборник «Романсеро») завершается стихотворением «Enfant perdu»: поэт передает свое поэтическое оружие последующим поколениям, которые продолжат его борьбу.

Надежду на продолжение и победоносное завершение борьбы за свободу Гейне, несмотря на некоторые оговорки, связывал с пролетариатом и с коммунизмом. Об этом — и о тем, какие противоречивые чувства это в нем вызывает, поэт сказал ясно и определенно.

В предисловии к французскому изданию «Лютеции» Гейне говорит о своих опасениях: пролетариат создаст в результате своей справедливой борьбы царство социальной справедливости, но в нем не будет места прекрасному, искусству, и из «Книги песен» будут делать кульки для нюхательного табака.

Но если бы человечество оказалось перед столь печальной альтернативой, то, с точки зрения Гейне, пусть бы лучше совершилось правосудие, — ибо революционное преобразование мира в конце концов важнее, чем «Книга песен».

Пролетариат и коммунизм для Гейне были единственно серьезными врагами его врагов, единственно настоящими противниками старого мира, к которому принадлежала и буржуазия.

Это выражено в лирическом видении «Бродячие крысы», — крысы, подобно всемирному потопу, обрушатся на старый мир, и против них не помогут ни колокольный звон, ни молитвы попов, ни «мудрые постановленья сената», ни даже пушки.

Не случайно, что Гейне назвал в «Лютеции» Маркса, а Маркс в «Капитале» — Гейне своим другом. Буржуазии в лучшем случае оказались доступны лишь некоторые стороны творчества Гейне, поэт же в целом остался ей чужд.

Рабочий класс со времени Маркса и Энгельса чувствовал поддержку поэта в своей социальной и политической борьбе и признал за творчеством Гейне то почетное место, которое по праву принадлежит ему в истории человеческой культуры.

ГАНС КАУФМАН

Источник: https://librolife.ru/g3058049

Кауфман, 8. Unit 7. Lesson 6

Открыть всю книгуОт каких существительных образованы эти прилагательные? Переведите их на русский язык. В случае необходимости используйте словарь.

ecology — ecological — экологический culture — cultural — культурный magic — magical — волшебный environment — environmental — относящийся к окружающей среде industry — industrial — промышленный option — optional — необязательный, зависящий от личного выбора music — musical — музыкальный nation — national — национальный nature — natural — естественный, природный

person — personal — личный

Make adjectives from the nouns in brackets and fill in the gaps. Образуйте прилагательные от существительных в скобках и заполните пропуски. 1 At the meeting they discussed ecological problems. 2 Are there any optional subjects in your school? 3 Yekaterinburg is one of the biggest industrial centres in Russia.

4 I had a personal letter from Mr Smith last week.

Read the poem and answer the questions. Прочитайте стихотворение и ответьте на вопросы. 1 What is the poem about? — It is about a beautiful giraffe who lives by a lake called the Chad. It is about a young man who is in love with a sad woman and wants to make her happier with the tale about a giraffe. 2 Where is the action set? — It is set in a cold Russian city/town/In Africa.

3 Who is the main character of the poem? — The main character is a young man who is telling the story/a sad young woman/a giraffe etc.

Answer the questions. Support your answers with the sentences from the poem and use your imagination. Ответьте на вопросы. Проиллюстрируйте свои ответы строками стихотворения. На эти вопросы нет однозначно правильных ответов. Мы предлагаем вам только примеры. Постарайтесь использовать их для того, чтобы ответить самостоятельно. 1 How is the writer of the poem feeling? Why? (sad, happy, bored, excited, upset, angry, thrilled) For example: The writer of the poem is feeling upset. But fog has been holding your heart in its cold, rainy hands. When I talk to you — you don’t listen and you don’t believe. 2 How is the person he is speaking to feeling? Why? — I think she is feeling bored, because she isn’t interested in the man. Today I can see that your eyes are especially sad. And the arms, that are hugging your knees, are so gentle, my love. 3 What does the giraffe look ? — The giraffe looks the coulorful sail of a ship. From a distance he looks the colourful sail of a ship. 4 What does Lake Chad look ? — Lake Chad is deep and blue and its water is very warm. 5 What does Lake Chad smell of? — It smells of mysterious grass and the sun.

6 How does the poem make you feel? Why? — This poem makes me feel happy. It’s very romantic and beautiful and it teaches to dream and share your dreams with those you love.

Misha, Mark and Rob d the poem very much, but understood it in different ways. Read their ideas. Which one do you think is correct? Support your opinion with sentences from the poem. Мише, Марку и Робу очень понравилось стихотворение, но они поняли его по-разному. Прочитайте их мнения. Какое из них по вашему мнению верное? Подтвердите свое мнение строками стихотворения. Misha was right. The poet was a brave young man. He d exciting adventures and faraway countries.

He was in love with a young woman who loved him too. This woman was clever and beautiful, but she didn’t understand the poet and didn’t share his interests, so the poet left her to travel to a faraway country. She was very sad and couldn’t forgive him for this. When the poet came back, he tried to tell her about his wonderful trip, but she didn’t understand him.

Открыть всю книгу

Источник: https://tiptopenglish.ru/kaufman-8-unit-7-lesson-6/

Незаконные Библии Алана Кауфмана

Алан Кауфман – писатель из Сан-Франциско, автор нашумевших в Америке книг “Еврейский мальчик” и “Пьяный ангел”, составитель так называемых “Библий Отверженных”, основатель Свободного университета Сан-Франциско и один из лидеров американского андеграунда 80-х. В рецензиях его сравнивают с Джеком Лондоном и Генри Миллером. Свою жизнь, насыщенную приключениями, он описал в книгах.

– “Библии Отверженных” – крупнейшие антологии американского андеграунда, уже давно превратившиеся в учебники. Как и когда вам в голову пришла эта идея?

– В 1988 году я принимал участие в литературной программе Колумбийского университета в Нью-Йорке. Однажды я ехал в метро и услышал, как два очень молодых афроамериканских поэта декламировали рэп. Они распевали его на протяжении всего пути от Бруклина до Колумбийского университета в Манхеттене.

Это была поэма, заученная наизусть двумя тинейджерами, гомерическое произведение. Я задался вопросом, что это? Это привело меня к поэзии андеграунда. В нижнем Ист-Сайде вместе с другими я начал организовывать поэтические чтения. Поначалу у нас не было никакого концепта.

Постепенно наша деятельность обрела имя: Spoken Word – поэзия произнесенного слова. Последующие десять лет я принимал участие в этом движении в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Позже мы принесли Spoken Word в Берлин, в Германию, в Австрию и Голландию.

В 1999 году у меня в руках оказался значительный архив поэзии американского андеграунда, начиная с битников и Аллена Гинзберга, с которым я был хорошо знаком, до поэтических слэмов и поэзии сегодняшнего дня. Я решил сделать из этих текстов антологию – “Незаконную Библию американской поэзии” – Библию Отверженных.

Книга была настолько востребованной, что ее пришлось переиздавать пятнадцать раз. Сегодня ее используют в качестве учебников все высшие учебные заведения по всей Америке.

– Почему “Незаконная Библия”?

Читайте также:  Анализ стихотворения «Альбатрос» Шарля Бодлера

– Я заимствовал концепт “незаконности” из криминального контекста в смысле подполья, аутсайдерства. Кто-то принимает правила жизни бандитов, гангстеров, грабителей; так же поступают и поэты, живущие на обочине университетской литературы и мейнстрима. Эта поэзия является литературным эквивалентом незаконной деятельности.

Поэты воруют слова где угодно, они заимствуют и похищают темы, не заботясь о том, чем это является на самом деле, и называют это поэзией. Мы живем в очень христианизированном, прирученном обществе. Но у меня была идея настоящей архаичной, дикой, аутентичной старозаветной Библии.

Эта антология должна была стать Библией независимых поэтов, живущих по своим правилам и законам.

– Потом у вас появилась идея “Бандитской Библии” американской литературы…

– Я собрал там прозу, неизвестную широкой публике, мейнстриму – мемуары, романы и прочее. Идея трех антологий состоит не только в том, чтобы продемонстрировать новые аспекты, но и бросить вызов сложившемуся порядку, поставить под вопрос само устройство, конструкт конвенциональной литературы.

Это дает повод к переосмыслению и наводит на свежие идеи нового литературного канона. Когда мы произносим слово “литература”, мы не думаем о литераторах андеграунда, произнося слово “поэзия”, мы не вспоминаем многих из них. Это другой поток, другая культурная ветвь американской литературы, которая не менее весома и не менее значительна.

Это блестящая литература, ни на йоту не уступающая тому, на что претендует коммерческий мейнстрим.

– Какой период охватывают ваши антологии?

– После Второй мировой войны и до 2000 года.

– И самый важный из них – том поэзии?

– Самый любимый, я бы сказал. Причину этого я вижу в необычайной популярности движения Spoken Word, которое открыло новый взгляд на вещи, новый горизонт в мире поэзии. Это было очень мощное явление, неизбежно привлекшее к себе внимание молодой литературы.

По всей Америке возникло множество сообществ, площадок, последователей и активистов этого движения. Потом оно стало популярным и за границей. Разумеется, новое литературное поколение усвоило уроки Spoken Word и прочитало антологию.

Однажды после лекции, прочитанной студентам, ко мне подошла группа молодых поэтов, очень молодых, лет девятнадцати-двадцати. У каждого в руках был том “Отверженных”. Все они не удосужились посетить лекцию, но пришли и попросили меня подписать книгу. Я спросил, почему же все-таки они называют эту книгу Библией.

Они ответили мне, что это и в самом деле их Библия. Эта книга стала Библией для молодого поколения.

Множество раз в университетах я слышал историю о том, что в классах, где преподавали поэзию, студенты вступали в дискуссии с профессорами, громко обвиняли их в том, что они не знают, что такое настоящая поэзия, ссылались на “Библию Отверженных”. Произведения этих молодых людей были подражаниями текстам из антологии, потому что она отражала то, к чему они стремились. Я думаю, в этом и заключался секрет ее успеха.

Говоря о томе, включающем прозу, надо сказать, что многие из писателей уже умерли. Двое из них – Дональд Гойнс и Айсберг Слим были самыми яркими чернокожими писателями в США. Они были известны в самых бедных кругах, на самом дне. Их читали в муравейниках – в трущобах, в тюрьмах, в приютах для бездомных, в гетто.

Они жили жизнью своих персонажей. Я думаю, что это и есть ключ к пониманию апокрифов отверженных. Дональд Гойнс был гангстером. Его книги называются “Черный гангстер” и “Сукин сын”. Сын гангстера и проститутки, он был застрелен в Детройте, когда сидел за пишущей машинкой во время работы над одной из своих книг.

Кто еще из писателей был застрелен гангстером, который ворвался в его дом? Кто из писателей был убит в момент вдохновения? Самая известная книга Слима называется “Сутенер”. Он был сутенером, продавал проституток. Оба они совершенно фантастические писатели. Мейнстрим они на дух не переносили, сознательно его избегали.

Писатели именно такого типа представлены в книге.

– Давайте вернемся к Spoken Word. Это группа или движение?

– Это движение. Началось все с небольшой группы поэтов из Нью-Йорка, Чикаго и Сан-Франциско. Это три главных центра. Многие из нас отказывались называть себя поэтами. Мы считали, что слово “поэзия” – оскорбление, “поэт” – это оскорбление. Мы с подозрением относились к этому термину. Мы устали от мира поэзии, нас тошнило. Нам были отвратительны скучные чтения. Мы тонули в храпе аудитории.

Потом перерыв на вино и сыр. Потом все друг с другом дружат. Скука. Нас тошнило от всего этого. На одном из первых чтений, которое не было на самом деле чтением, а было безумнейшим перформансом, выступал поэт Дэвид Хаберман. Он валялся на полу в маске волка и орал: “Я боюсь! Мне страшно!” Это была вся поэма. Она состояла из страха и длилась десять минут. Это было безумно, это было интересно.

Вначале было много мусора. Мы пробовали все подряд. Все. Мы начали внедрять в поэзию элементы поп-культуры, коммерческое телевидение, репортажи уличных событий из американских городов, жизнь, о которой никто не хотел слышать. Мы использовали все, что было под руками: влияние Уолта Уитмена, Пабло Неруды, рэпа, MTV. Это было начало. Три группы, которые не были знакомы или связаны друг с другом.

– Когда это происходило?

– Это были поздние восьмидесятые и начало девяностых, период, когда по-настоящему все взрывалось. 1993-1994 годы. Мы и сами не заметили, как “Слово” проникло во все сферы. О нас заговорила пресса: газеты, телевидение. Это была большая история. Родилась новая поэзия, возникла новая аудитория.

– В это же время в Чикаго начались слэмы. Какое отношение имело “слово” к поэтическому слэму?

– В Чикаго тоже было популярно движение слова, поскольку к тому времени аудитория устала от привычной поэзии, и поэты искали новые возможности. В Чикаго в это время жил инженер по имени Марк Смит. Он понял, что сломать скуку можно только одним образом: устроить состязание поэтов на деньги. Поэты должны были бороться за деньги.

Это было похоже на телевизионное шоу. Таким образом и возникла идея создания игры, похожей на медийную, опять же идея использования поп-культуры. Но не в содержании, а в смысле презентации – в формате игрового шоу. Поэты будут состязаться друг с другом, а публика – решать. Это был поэтический слэм. У тебя есть три минуты.

Публика ведет счет с оценками от нуля до десяти. Это стало очень популярной формой чтений. Началось в Чикаго и в городке Анн Арбор в штате Мичиган. Потом движение достигло Нью-Йорка. Центром стало кафе поэтов, которое называлось “Ньюрикен”. “Ньюрикен” значит – Нью-Йорк – Пуэрто-Рико.

Там заправляли два человека – Боб Хоумен и пуэрториканец Мигель Альгарин. Альгарин был старым профессором литературы, лидером шестидесятников. Большинство поэтов жили в нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке. Кафе было знаменито своими чтениями с Уильямом Берроузом, Алленом Гинзбергом, Грегори Корсо. Потом старик Альгарин умер.

Что случилось с Бобом Хоуменом, который был панком и пришел в поэзию из искусства? Он начал слэмы. У него в арсенале были латинские танцоры и латиноамериканская музыка. Вход стоил три доллара. Все слушали музыку, танцевали. В определенный момент музыка прекращалась, тогда объявляли слэм.

Это было очень волнующе – наблюдать за мировым состязанием, реслингом поэтов. На сцене поэты боролись друг с другом, крушили друг друга, делая все возможное, чтобы раззадорить аудиторию, которая к тому времени уже давно относилась к поэзии с подозрением. Каждый хотел произвести впечатление, тронуть.

Мы тоже принимали участие в этих первых слэмах. После того, как объявляли победителя, все выпивали, спорили, в час ночи начинался “Открытый микрофон” – общее чтение. Это было расширением Spoken Word. Каждый, кто хотел, мог выйти на сцену и три минуты читать стихи. И “Открытый микрофон” был еще жестче и круче, чем слэм.

Чтобы произвести впечатление на пьяную усталую публику, в два часа ночи ты должен был быть по-настоящему крутым. Чтения обычно длились всю ночь. Несколько сотен человек. Это было как поход в церковь, в синагогу. Это стало нашей религией.

– В США вы известны своими автобиографическими романами. В Америке это называют мемуарами, в Европе – романами. Вы стараетесь как можно доскональнее воспроизвести свою жизнь. Это похоже на документальное кино.

– При всем уважении к документальному кино, надо сказать, что все-таки это кино воображения. В принципе, это расширение поэзии Spoken Word. Ведь вся наша поэзия была предельно автобиографичной, при этом не будучи самоцентричной. Мы рассказывали о себе, стараясь не вызывать скуки.

Я переключился на мемуары, когда понял, что все, что я хочу рассказать, не сможет поместиться в поэму. В 2000 году у меня вышла первая книга, которая называлась “Еврейский мальчик”, книга о том, что такое быть сыном тех, кому удалось избежать холокоста. Потом я написал роман про израильскую армию “Спички”.

В 2011 году вышел мой третий роман “Пьяный ангел”. Это не были попытки документального описания жизни, это была автобиографическая проза о себе как о писателе. Я пытался представить себе, какой была моя жизнь, когда я был мальчиком. Тогда у меня было определенное представление о том, что значит быть писателем, поэтом, автором.

На меня очень повлияла моя мама. У нее были свои романтические представления о том, как должен вести себя поэт. Она представляла себе писателя как искателя приключений. Кроме того, эти мальчишеские мечты, я вынес их из книг Гюго, Хемингуэя.

Это было представление о том, что писатель борется против лжи, лицемерия, что отверженный поэт, как из французских проклятых поэтов, определяет правила, несет правду. Это были мои детские представления. Сегодня я стараюсь жить так, как я представлял себе тогда.

– По вашей первой книге “Еврейский мальчик” сейчас снимают кино. Это очень жесткая история о жизни в Бронксе, напоминающая атмосферу ранних фильмов Скорсезе, в частности фильм “Разъяренный бык”.

– Моя мать родилась и выросла в Париже в хорошей семье. Она едва уцелела во время холокоста. Отец был совсем из другого теста – уличный парень из Бронкса. Дядя и его сыновья были гангстерами. Один умер в тюрьме, второй был наркоторговцем. Это совсем не похоже на нормальную американскую семью из телевизора.

Я вырос в жуткой многоэтажке с черным бандитским населением, в так называемом жилищном проекте. Это была очень жесткая жизнь. Вторая составляющая – холокост. Я читал, что писали дети спасшихся в катастрофе, все это было мягко, корректно. Мне стало ясно, что люди боятся говорить о реальном опыте.

И тогда я решил писать о том, что представляет собой этот опыт на самом деле.

– Вторая ваша книга называется “Пьяный ангел”. Эта книга рассказывает о трансформации уличного мальчишки в писателя. Это история “мужской” Золушки, рассказ о жизни на улице.

– Это история алкоголика, человека, который решил убить себя пьянством. Это было в Нью-Йорке. Тогда я бомжевал в Томпсон парке в Ист-Виллидж. Однажды вечером я познакомился со знаменитым поэтом Джимом Броди. Он хорошо знал литературную сцену, дружил с Джоном Эшбери и тоже жил в парке. Джим Броди был героинщиком. Мы сидели в парке под сломанным зонтиком, лил дождь. Мы пили пиво.

По нашим ногам прыгали крысы. Мы были настоящими бездомными поэтами. И в какой-то момент он сказал мне: “Тебе не место на улице. Ты должен вылезти из этого дерьма”. Но я не понимал как, и тогда он сказал, что я должен бросить пить и обратиться за помощью к специалистам. Но когда я спросил, почему он не следует своему же совету, он ответил, что ему уже слишком поздно.

Вскоре он умер, но он спас мне жизнь.

– И третья книга – “Спички”. Почему такое название?

– Эта книга основана на воспоминаниях о службе в армии обороны Израиля. Семь лет я жил в этой стране. Это слово взято из поэмы венгерской писательницы Ханы Сенеш. Во время Второй мировой она была парашютисткой, служила в британской разведке, ушла с партизанами и была захвачена немцами. Ее пытали, чтобы получить информацию, она никого не выдала.

Ханна Сенеш написала стихотворение “Благословенна спичка” о смелости молодых людей во время войны. Эта поэма стала символом борьбы против агрессии. Со временем слово “спички” стали синонимом слова “солдат”. Поначалу это было прекрасным поэтическим названием, но постепенно обрело циничный подтекст. Спички – это солдаты.

Они вспыхивают, сгорают и умирают.

Источник: https://www.svoboda.org/a/26861991.html

Ссылка на основную публикацию