Вадим Шершеневич – Стихи
Здесь можно скачать бесплатно “Вадим Шершеневич – Стихи” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Поэзия. Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.На В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы
Описание и краткое содержание “Стихи” читать бесплатно онлайн.
Вадим Габриэлевич Шершеневич (25 января 1893, Казань — 18 мая 1942, Барнаул) — поэт, переводчик, один из основателей и главных теоретиков имажинизма.
Чья-то рука бесполезно навьючила На плечи старый, ненужный костюм. Вот я стою – придорожное чучело – Чуждый и воли, и бега, и дум.
Вот я стою. Никого я не трогаю, И отразилась на бляхе звезда. Мимо несутся стальною дорогою С грохотом, с шумом, свистя, поезда;
Дымною пастью кидают уверенно Прямо в лицо огневую струю. Мимо и дальше. И так же растерянно Я, неподвижный, безвольный, стою.
Так же беспомощно пальцами-палками Я упираюсь в нетающий мрак. Дымом, и сажей, и черными галками В клочья разорван мой старый пиджак.
Жизнь огородная тело измучила, В сумрак развеяла дух пустота. Вот я стою – придорожное чучело В рваном костюме больного шута.
1911 – 1912
В рукавицу извощика серебряную каплю пролил, Взлифтился, отпер дверь легко… В потерянной комнате пахло молью И полночь скакала в черном трико.
Сквозь глаза пьяной комнаты, игрив и юродив, Втягивался нервный лунный тик, А на гениальном диване — прямо напротив Меня — хохотал в белье мой двойник
И Вы, разбухшая, пухлая, разрыхленная, Обнимали мой вариант костяной. Я руками взял Ваше сердце выхоленное, Исцарапал его ревностью стальной.
И, вместе с двойником, фейерверя тосты, Вашу любовь до утра грызли мы Досыта, досыта, досыта Запивая шипучею мыслью.
А когда солнце на моторе резком Уверенно выиграло главный приз — Мой двойник вполз в меня, потрескивая, И тяжелою массою бухнулся вниз.
1913
Вы бежали испуганно, уронив вуалетку, А за вами, с гиканьем и дико крича, Мчалась толпа по темному проспекту, И их вздохи скользили по Вашим плечам.
Бросались под ноги фоксы и таксы, Вы откидывались, отгибая перо, Отмахивались от исступленной ласки, Как от укусов июньских комаров.
И кому-то шептали: «Не надо! Оставьте!» Ваше белое платье было в грязи, Но за Вами неслись в истерической клятве И люди, и зданья, и даже магазин.
Срывались с места фонарь и палатка, Все бежало за Вами, хохоча и крича, И только Дьявол, созерцая факты, Шел неспешно за Вами и костями стучал.
23 мая 1913
Из-за глухонемоты серых портьер, цепляясь за кресла кабинета, Вы появились и свое сердце Положили в бронзовые руки поэта. Разделись, и только в брюнетной голове черепашилась гребенка и желтела. Вы завернулись в прозрачный вечер. Как будто тюлем в июле Завернули Тело.
Я метался, как на пожаре огонь, шепча: Пощадите, не надо, не надо! А Вы становились всё тише и тоньше, И продолжалась сумасшедшая бравада. И в страсти и в злости кости и кисти на части ломались, трещали, сгибались, И вдруг стало ясно, что истина — Это Вы, а Вы улыбались. Я умолял Вас: «Моя? Моя!», волнуясь и бегая по кабинету.
А сладострастный и угрюмый Дьявол Расставлял восклицательные скелеты.
1916
Послушайте! Я и сам знаю, что электрической пылью Взыскриваются ваши глаза, но ведь это потому, Что вы плагиатируете фонари автомобильи, Когда они от нечего делать пожирают косматую тьму.
Послушайте! Вы говорите, что ваше сердце ужасно Стучит, но ведь это же совсем пустяки; Вы, значит, не слыхали входной двери! Всякий раз она Оглушительно шарахается, ломая свои каблуки.
Нет, кроме шуток! Вы уверяете, что корью Захворало ваше сердце. Но ведь это необходимо хоть раз. Я в этом убежден, хотите, с докторами поспорю. У каждого бывает покрытый сыпной болезнью час.
А когда вы выйдете в разорванный полдень, На главную улицу, где пляшет холодень, Где скребут по снегу моторы свой выпуклый шаг, Как будто раки в пакете шуршат, —
Вы увидите, как огромный день, с животом, Раздутым прямо невероятно от проглоченных людишек, На тротуар выхаркивает с трудом И пищА, пищи излишек.
А около него вскрикивает пронзительно, но скорбно Монументальная женщина, которую душит мой горбатый стишок, Всплескивается и хватается за его горб она, А он весь оседает, пыхтя и превращаясь в порошок.
Послушайте! Ведь это же, в конце концов, нестерпимо Каждый день моторы, моторы и водосточный контрабас. Это так оглушительно! Но это необходимо, Как то, чтобы корью захворало сердце хоть раз.
1914
Послушай! Нельзя же такой безнадежно суровой, Неласковой! Я под этим взглядом, как рабочий на стройке новой, Которому: протаскивай! А мне не протащить печаль сквозь зрачок. Счастье, как мальчик С пальчик, С вершок.
Милая! Ведь навзрыд истомилась ты: Ну, так оторви Лоскуток милости От шуршащего платья любви! Ведь даже городовой Приласкал кошку, к его сапогам пахучим Притулившуюся от вьюги ночной. А мы зрачки свои дразним и мучим. Где-то масленица широкой волной Затопила засохший пост И кометный хвост Сметает метлой С небесного стола крошки скудных звезд. Хоть один поцелуй.
Исподтишечной украдкой, Как внезапится солнце сквозь серенький день. Пойми: За спокойным лицом, непрозрачной облаткой, Горький хинин тоски! Я жду, когда рот поцелуем завишнится И из него косточкой поцелуя выскочит стон, А рассветного неба пятишница Уже радужно значит сто.
Неужели же вечно радости объедки? Навсегда ль это всюдное “бы”? И на улицах Москвы, как в огромной рулетке, Мое сердце лишь шарик в руках искусных судьбы. И ждать, пока крупье, одетый в черное и серебро, Как лакей иль как смерть, все равно быть может, На кладбищенское зеро Этот красненький шарик положит!
Октябрь 1915
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
О как дерзаю я, смущенный, Вам посвятить обломки строф, Небрежный труд, но освещенный Созвездьем букв “a Goumileff”.
С распущенными парусами Перевезли в своей ладье Вы под чужими небесами Великолепного Готье…
В теплицах же моих не снимут С растений иноземных плод: Их погубил не русский климат, А неумелый садовод.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Я грущу в кабаке за околицей, И не радует душу вино, А метель серебристая колется Сквозь разбитое ветром окно.
В полутемной избе низко стелется Сизым клубом махорки струя. – Ах! Взгляни, промелькни из метелицы, Снеговая царевна моя!
Из лугов, из лесов густодебреных, Из далеких жемчужных полей Покажись мне на крыльях серебряных Голубых, снеговых лебедей.
Покажись мне безлунной дорогою, Хоть на миг из тумана явись, И рукою печальной и строгою Моих глаз воспаленных коснись!
Неужель одному мне суровую Перенесть мою горе-судьбу? Иль залечь одному мне в кедровую, Благовонную смертью избу?
Никого! Я один за околицей Упиваюсь тяжелым вином, Да мятель серебристая колется И играет разбитым окном.
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Источник: https://www.libfox.ru/163002-vadim-shershenevich-stihi.html
Читать онлайн «Стихи», автора Шершеневич Вадим Габриэлевич
Annotation
Вадим Габриэлевич Шершеневич (25 января 1893, Казань — 18 мая 1942, Барнаул) — поэт, переводчик, один из основателей и главных теоретиков имажинизма.
Вадим Шершеневич
ОГОРОДНОЕ ЧУЧЕЛО
* * *
* * *
* * *
* * *
СОДЕРЖАНИЕ ПЛЮС ГОРЕЧЬ
ПОСВЯЩЕНИЕ Н.ГУМИЛЕВУ
ОДИНОЧЕСТВО
МАСКИ
ИНТИМНОЕ
* * *
* * *
ПЕЧАЛЬ
* * *
МОЛЬБА
ПЛЯСКА
УЕДИНЕНИЕ
ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ
СНЕЖНЫЙ БОЛВАН
СУДЬБА
ВЛАСТЕЛИНУ
СКАЗКА О ЛЕШЕМ И ПОПОВОЙ ДОЧКЕ
PORTRAIT D'UNE DEMOISELLE
В ГОСТИНОЙ
* * *
В ЧАСЫ СЕРЕБРЯНЫХ ПРИБОЕВ
* * *
* * *
РЕМИНИСЦЕНЦИЯ
ПРОЩАЙ
* * *
БАЛЛАДА
АРЕНДА У ЛЕГЕНД
ЖЕРНОВА ЛЮБВИ
ВЫВОДОК ОБИД
ОТЩЕПЕНЕЦ ГРЕХА
СЛАВА ПОРАЖЕНЬЯ
КАЗНАЧЕЙ ПЛОТИ
ПРОЦЕНТ ЗА БОЛЬ
БЕЛЫЙ ОТ ЛУНЫ, ВЕРОЯТНО
ЖИВУЩИХ БЕЗ ОГЛЯДКИ
ПРИ КАЖДОЙ ОБИДЕ
СЛОВА О ВЕРНОСТИ
ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ ДУШ
ВЫРАЗИТЕЛЬНАЯ, КАК ОБЕЗЬЯНИЙ ЗАД
БРОДЯГА СТРАСТЕЙ
notes
Вадим Шершеневич
СТИХИ
ОГОРОДНОЕ ЧУЧЕЛО
Чья-то рука бесполезно навьючила
На плечи старый, ненужный костюм.
Вот я стою – придорожное чучело –
Чуждый и воли, и бега, и дум.
Вот я стою. Никого я не трогаю,
И отразилась на бляхе звезда.
Мимо несутся стальною дорогою
С грохотом, с шумом, свистя, поезда;
Дымною пастью кидают уверенно
Прямо в лицо огневую струю.
Мимо и дальше. И так же растерянно
Я, неподвижный, безвольный, стою.
Так же беспомощно пальцами-палками
Я упираюсь в нетающий мрак.
Дымом, и сажей, и черными галками
В клочья разорван мой старый пиджак.
Жизнь огородная тело измучила,
В сумрак развеяла дух пустота.
Вот я стою – придорожное чучело
В рваном костюме больного шута.
* * *
В рукавицу извощика серебряную каплю пролил,
Взлифтился, отпер дверь легко…
В потерянной комнате пахло молью
И полночь скакала в черном трико.
Сквозь глаза пьяной комнаты, игрив и юродив,
Втягивался нервный лунный тик,
А на гениальном диване — прямо напротив
Меня — хохотал в белье мой двойник
И Вы, разбухшая, пухлая, разрыхленная,
Обнимали мой вариант костяной.
Я руками взял Ваше сердце выхоленное,
Исцарапал его ревностью стальной.
И, вместе с двойником, фейерверя тосты,
Вашу любовь до утра грызли мы
Досыта, досыта, досыта
Запивая шипучею мыслью.
А когда солнце на моторе резком
Уверенно выиграло главный приз —
Мой двойник вполз в меня, потрескивая,
И тяжелою массою бухнулся вниз.
* * *
Вы бежали испуганно, уронив вуалетку,
А за вами, с гиканьем и дико крича,
Мчалась толпа по темному проспекту,
И их вздохи скользили по Вашим плечам.
Бросались под ноги фоксы и таксы,
Вы откидывались, отгибая перо,
Отмахивались от исступленной ласки,
Как от укусов июньских комаров.
И кому-то шептали: «Не надо! Оставьте!»
Ваше белое платье было в грязи,
Но за Вами неслись в истерической клятве
И люди, и зданья, и даже магазин.
Срывались с места фонарь и палатка,
Все бежало за Вами, хохоча и крича,
И только Дьявол, созерцая факты,
Шел неспешно за Вами и костями стучал.
* * *
Из-за глухонемоты серых портьер, цепляясь за кресла кабинета,
Вы появились и свое сердце
Положили в бронзовые руки поэта.
Разделись, и только в брюнетной голове черепашилась гребенка и желтела.
Вы завернулись в прозрачный вечер.
Как будто тюлем в июле
Завернули
Тело.
Я метался, как на пожаре огонь, шепча: Пощадите, не надо, не надо!
А Вы становились всё тише и тоньше,
И продолжалась сумасшедшая бравада.
И в страсти и в злости кости и кисти на
части ломались, трещали, сгибались,
И вдруг стало ясно, что истина —
Это Вы, а Вы улыбались.
Я умолял Вас: «Моя? Моя!», волнуясь и бегая по кабинету.
А сладострастный и угрюмый Дьявол
Расставлял восклицательные скелеты.
* * *
Послушайте! Я и сам знаю, что электрической пылью
Взыскриваются ваши глаза, но ведь это потому,
Что вы плагиатируете фонари автомобильи,
Когда они от нечего делать пожирают косматую тьму.
Послушайте! Вы говорите, что ваше сердце ужасно
Стучит, но ведь это же совсем пустяки;
Вы, значит, не слыхали входной двери! Всякий раз она
Оглушительно шарахается, ломая свои каблуки.
Нет, кроме шуток! Вы уверяете, что корью
Захворало ваше сердце. Но ведь это необходимо хоть раз.
Я в этом убежден, хотите, с докторами поспорю.
У каждого бывает покрытый сыпной болезнью час.
А когда вы выйдете в разорванный полдень,
На главную улицу, где пляшет холодень,
Где скребут по снегу моторы свой выпуклый шаг,
Как будто раки в пакете шуршат, —
Вы увидите, как огромный день, с животом,
Раздутым прямо невероятно от проглоченных людишек,
На тротуар выхаркивает с трудом
И пищА, пищи излишек.
А около него вскрикивает пронзительно, но скорбно
Монументальная женщина, которую душит мой горбатый стишок,
Всплескивается и хватается за его горб она,
А он весь оседает, пыхтя и превращаясь в порошок.
Послушайте! Ведь это же, в конце концов, нестерпимо
Каждый день моторы, моторы и водосточный контрабас.
Это так оглушительно! Но это необходимо,
Как то, чтобы корью захворало сердце хоть раз.
СОДЕРЖАНИЕ ПЛЮС ГОРЕЧЬ
Послушай! Нельзя же такой безнадежно
суровой,
Неласковой!
Я под этим взглядом, как рабочий на стройке
новой,
Которому: протаскивай!
А мне не протащить печаль сквозь зрачок.
Счастье, как мальчик
С пальчик,
С вершок.
Милая! Ведь навзрыд истомилась ты:
Ну, так оторви
Лоскуток милости
От шуршащего платья любви!
Ведь даже городовой
Приласкал кошку, к его сапогам пахучим
Притулившуюся от вьюги ночной.
А мы зрачки свои дразним и мучим.
Где-то масленица шир …
Источник: https://knigogid.ru/books/118916-stihi/toread
Читать
[текст отсутствует]
Я привык к Вашей столовой с коричневым тоном,
К чаю вечернему, к стеклянному звону,
К белым чашкам и к собачьему лаю.
Я всегда у Вас вечерами бываю.
Всё так приветливо! Порою печальное.
Из окна я вижу церковь дальнюю.
Какой-то хаос гармонии многотонной.
В соседней комнате звонок телефонный.
И воздух поет: «Смотри, смотри,
Как замкнули двери, молча, драпри!»
По комнатам веет любовный туман,
О, как знаком мне пестрый диван!
Тут я впервые интимность познал;
Ее навеял Ваш светлый зал.
И понял, что всё другое — ошибка,
Что солнце — детей наивных улыбка,
Что сердце ловит в звездах ответ,
Что сам я глупый, глупый поэт.
1910
Ты видала ль умершую чайку на морском пожелтевшем песке?
Ее волны тревожат, и взор ее тихий неизменно покоен в тоске.
Ее бросил прибой на песок золотистый и играет разбитым крылом,
А над нею высокое небо озаряется лунным лучом.
И умершая чайка печальна и безмолвна в суровой тоске,
Ей играет прибой беспокойный на морском пожелтевшем песке.
И в движениях мертвого тела мой упорный и пристальный взор
Прочитал и печаль, и кручину, и судьбе молчаливый укор.
Бесконечное море в прибое волны, мчит на песок, не спеша…
Ты видала ль умершую чайку? Это — юного принца душа!..
1911
Книга первая
«И видит берег недалекий
И ближе видит свой конец»
М. Лермонтов
Моя душа о боль земную
Со стоном бьется, и сквозь сны
Мне обещает твердь иную
Незримый голос с вышины.
И правлю я во тьме вечерней
Корабль к маяку вдали…
Шипы окровавленных терний
В венок мой демоны вплели.
Пусть в белизне прибрежной пены
Мелькает райская земля,
Но корабельные сирены
Поют о смерти корабля.
Ах! Берег близко… Руки стынут
В прохладной полумгле ночной.
Я знаю: мрачный жребий вынут
Из Книги Голубиной мной.
Ночное развернулось знамя!
Мне не пристать к земной мете!
И демон, трепеща крылами,
Как птица, реет в темноте.
Исчезни!.. В миг, когда усилья
Покинут мертвенную плоть.
Архангелов незримых крылья
Дух вознесут к Тебе, Господь.
Когда в уединеньи мирном
Я совершенствую труды
И славословлю пеньем лирным
Чудесный свет твоей звезды,
Душа смиренною отрадой
Переполняется и ждет.
Ободри сердце и обрадуй,
Посевов вожделенный всход!
Приди и пронесись, ненастье,
Дождь благодатный уронив!
Какое ласковое счастье
В волнении созревших нив!
Когда ж осеннею порою
Из городов поток людской
Полузаросшею тропою
В мой вдохновительный покой
Придет, чтоб с жадным восхищеньем
Глядеть на сладостный посей, —
Я отойду и с огорченьем
Прерву ликующий напев.
Как деревенский житель скромный,
Я их восторга не приму:
Я чужд и их волне огромной,
И их ленивому уму.
Когда же потекут шумливо
Они обратно за камыш —
Я пожалею сиротливо
Мою израненную тишь.
«O, patria! Ti rivedre»
Когда в зловещий час сомнения
Я опьянен земной тоской,
Свой челн к стране Уединения
Я правлю твердою рукой.
Земля! Земля!.. Моей отчизною
Я вновь пленен. Родная тишь!
Но отчего же с укоризною
Ты на пришедшего глядишь?
Тебе был верен я, не знающий
Иных утех, чем грез о том,
Когда приду, изнемогающий,
К тебе я в сумраке ночном.
Из данного мне ожерелия
Я не растратил бирюзы —
Ни в час безумного веселия.
Ни в час настигнувшей грозы.
Смотри: венец твой окровавленный
Из горних, облетевших роз,
Как раб смиренный, но прославленный,
Я на челе опять принес.
Пусть в городах блудницы многие
От ласк моих изнемогли —
О, что тебе слова убогие,
Растерянные мной вдали,
И поцелуи бесконечные,
И сладострастья буйный хмель?
Тебе принес я речи вечные
И дух — увядший иммортель.
О, приюти меня, усталого,
Страны блаженной темнота,
И горстью снега бледноталого
Увлажь иссохшие уста!
вернуться
«О родина! Я вновь тебя увижу». Танкред (итал.).
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=175528&p=1
Стихи
Вадим Шершеневич
– Квартет тем – Лирический динамизм – Н. Гумилеву посвящается – Принцип звука минус образ – Ритмическая образность – Ритмический ландшафт – Содержание плюс горечь – Эстрадная архитектоника
ЭСТРАДНАЯ АРХИТЕКТОНИКА Мы последние в нашей касте И жить нам недолгий срок. Мы коробейники счастья, Кустари задушевных строк!
Скоро вытекут на смену оравы Не знающих сгустков в крови, Машинисты железной славы И ремесленники любви.
И в жизни оставят место Свободным от машин и основ: Семь минут для ласки невесты, Три секунды в день для стихов.
Со стальными, как рельсы, нервами (Не в хулу говорю, а в лесть!) От двенадцати до полчаса первого Буду молиться и есть!
Торопитесь же, девушки, женщины, Влюбляйтесь в певцов чудес, Мы пока последние трещины, Что не залил в мире прогресс! Мы последние в нашей династии, Любите же в оставшийся срок Нас, коробейников счастья, Кустарей задушевных строк! Сентябрь 1918 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
СОДЕРЖАНИЕ ПЛЮС ГОРЕЧЬ Послушай! Нельзя же такой безнадежно суровой, Неласковой! Я под этим взглядом, как рабочий на стройке новой, Которому: протаскивай! А мне не протащить печаль сквозь зрачок. Счастье, как мальчик С пальчик, С вершок.
Милая! Ведь навзрыд истомилась ты: Ну, так оторви Лоскуток милости От шуршащего платья любви! Ведь даже городовой Приласкал кошку, к его сапогам пахучим Притулившуюся от вьюги ночной. А мы зрачки свои дразним и мучим. Где-то масленица широкой волной Затопила засохший пост И кометный хвост Сметает метлой С небесного стола крошки скудных звезд.
Хоть один поцелуй. Исподтишечной украдкой, Как внезапится солнце сквозь серенький день. Пойми: За спокойным лицом, непрозрач
ной облаткой, Горький хинин тоски! Я жду, когда рот поцелуем завишнится И из него косточкой поцелуя выскочит стон, А рассветного неба пятишница Уже радужно значит сто.
Неужели же вечно радости объедки? Навсегда ль это всюдное “бы”? И на улицах Москвы, как в огромной рулетке, Мое сердце лишь шарик в руках искусных судьбы.
И ждать, пока крупье, одетый в черное и серебро, Как лакей иль как смерть, все равно быть может, На кладбищенское зеро Этот красненький шарик положит! Октябрь 1915 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
Н. ГУМИЛЕВУ ПОСВЯЩАЕТСЯ * О как дерзаю я, смущенный, Вам посвятить обломки строф. – Небрежный труд, но освещенный Созвездьем букв: “a Goumileff”.
С распущенными парусами Перевезли в своей ладье Вы под чужими небесами Великолепного Готье…
В теплицах же моих не снимут С растений иноземных плод: Их погубил не русский климат, А неумелый садовод.
* См. Гумилев Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
РИТМИЧЕСКАЯ ОБРАЗНОСТЬ Какое мне дело, что кровохаркающий поршень Истории сегодня качнулся под божьей рукой. Если опять грустью изморщен Твой голос, слабый такой?!
На метле революций на шабаш выдумок Россия несется сквозь полночь пусть! О если б своей немыслимой обидой мог Искупить до дна твою грусть!
Снова голос твой скорбью старинной дрожит, Снова взгляд твой сутулится, больная моя! И опять небывалого счастья чертя чертежи, Я хочу населить твое сердце необитаемое!
Ведь не боги обжигают людское раздолье! Ожогам горяч достаточно стих! Что мне, что мир поперхнулся болью, Если плачут глаза твои, и мне не спасти их!
Открыть бы пошире свой паршивый рот, Чтоб песни развесить черной судьбе, И приволочь силком, вот так, за шиворот, Несказанное счастье к тебе! Март 1918 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
ПРИНЦИП ЗВУКА МИНУС ОБРАЗ Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый В какую-нибудь молоденькую, худощавую дрянь. И натвердит ей, бренча гитарой, Слова простые и запыленные, как герань. Влюбится профессор, в очках плешеватый, Отвыкший от жизни, от сердец, от стихов, И любовь в старинном переплете цитаты Поднесет растерявшийся с букетом цветов.
Влюбится поэт и хвастает: Выграню Ваше имя солнцами по лазури я! – Ну, а как если все слова любви заиграны.
Будто вальс “На сопках Манджурии”?! Хочется придумать для любви не слова, а вздох малый, Нежный, как пушок у лебедя под крылом, А дурни назовут декадентом пожалуй, И футуристом – написавший критический том! Им ли поверить, что в синий Синий, Дымный день у озера, роняя перья, как белые капли, Лебедь не по-лебяжьи твердит о любви лебедине, А на чужом языке (стрекозы или цапли).
Когда в петлицу облаков вставлена луна чайная, Как расскажу словами людскими Про твои поцелуи необычайные И про твое невозможное имя?! Вылупляется бабочка июня из зеленого кокона мая, Через май за полдень любовь не устанет рости.
И вместо прискучившего: я люблю тебя, дорогая!Прокричу: пинь-пинь-ти-то-ти! Это демон, крестя меня миру на муки, Человечьему сердцу дал лишь людские слова, Не поймет даже та, которой губ тяну я руки, Мое простое: лэ-сэ-сэ-фиоррррр-эй-ва! Осталось придумывать небывалые созвучья, Малярною кистью вычерчивать профиль тонкий лица, И душу, хотящую крика, измучить Невозможностью крикнуть о любви до конца! Март 1918 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
КВАРТЕТ ТЕМ От 1893 до 919 пропитано грустным зрелищем: В этой d29 жизни тревожной, как любовь в девичьей, Где лампа одета лохмотьями копоти и дыма, Где в окошке кокарда лунного огня, Многие научились о Вадиме Шершеневиче, Некоторые ладонь о ладонь с Вадимом Габриэлевичем, Несколько знают походку губ Димы, Но никто не знает меня.
…Краску слов из тюбика губ не выдавить Даже сильным рукам тоски. Из чулана одиночества не выйду ведь Без одежд гробовой доски.
Не называл Македонским себя иль Кесарем. Но частехонько в спальной тиши Я с повадкою лучшего слесаря Отпирал самый трудный замок души.
И снимая костюм мой ряшливый, Сыт от манны с небесных лотков, О своей судьбе я выспрашивал У кукушки трамвайных звонков.
Вадим Шершеневич перед толпою безликою Выжимает, как атлет, стопудовую гирю моей головы, А я тихонько, как часики, тикаю В жилетном кармане Москвы.
Вадим Габриэлевич вагоновожатый веселий Между всеми вагонный стык. А я люблю в одинокой постели Словно страус в подушек кусты.
Губы Димки полозьями быстрых санок По белому телу любовниц в весну. А губы мои в ствол нагана Словно стальную соску сосут. Сентябрь 1919 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
ЛИРИЧЕСКИЙ ДИНАМИЗМ Звонко кричу галеркою голоса ваше имя, Повторяю его Партером баса моего. Вот ладоням вашим губами моими Присосусь, пока сердце не навзничь мертво.
Вас взвидя и радый, как с необитаемого острова, Заметящий пароходного дыма струю, Вам хотел я так много, но глыбою хлеба черствого Принес лишь любовь людскую Большую Мою.
Вы примите ее и стекляшками слез во взгляде Вызвоните дни бурые, как пережженный антрацит. Вам любовь, – как наивный ребенок любимому дяде Свою сломанную игрушку дарит. И внимательный дядя знает, что это Самое дорогое ребенок дал. Чем же он виноват, что большего Нету, Что для большего Он еще мал?!
Это вашим ладоням несу мои детские вещи: Человечью поломанную любовь и поэтину тишь. И сердце плачет и надеждою блещет, Как после ливня железо крыш. Март 1919 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
РИТМИЧЕСКИЙ ЛАНДШАФТ
Р. Року
Занозу тела из города вытащил. В упор, Из-за скинутой с глаза дачи, Развалился ломберный кругозор, По-бабьему ноги дорог раскарячив.
Сзади: золотые канарейки церквей, Наотмашь зернистые трели субботы. Надо мною: пустыня голобрюхая, в ней Жавороночная булькота.
Все поля крупным почерком плуг Исписал в хлебопашном блуде. На горизонте солнечный вьюк Качается на бугре – одногорбом верблюде.
Как редкие шахматы к концу игры, Телеграфа столбы застыли… Ноги, привыкшие к асфальту жары, Энергично кидаю по пыли. Как сбежавший от няни детеныш – мой глаз Жрет простор и зеленую карамель почек, И я сам забываю, что живу, крестясь На электрический счетчик. Август 1919 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.
Источник: http://litra.pro/stihi/shershenevich-vadim/read
Книга – Стихи – Шершеневич Вадим Габриэлевич – Читать онлайн, Страница 1
Закладки
Чья-то рука бесполезно навьючила На плечи старый, ненужный костюм. Вот я стою – придорожное чучело – Чуждый и воли, и бега, и дум. Вот я стою. Никого я не трогаю, И отразилась на бляхе звезда. Мимо несутся стальною дорогою С грохотом, с шумом, свистя, поезда; Дымною пастью кидают уверенно Прямо в лицо огневую струю.
Мимо и дальше. И так же растерянно Я, неподвижный, безвольный, стою. Так же беспомощно пальцами-палками Я упираюсь в нетающий мрак. Дымом, и сажей, и черными галками В клочья разорван мой старый пиджак. Жизнь огородная тело измучила, В сумрак развеяла дух пустота. Вот я стою – придорожное чучело В рваном костюме больного шута.
1911 – 1912
В рукавицу извощика серебряную каплю пролил, Взлифтился, отпер дверь легко… В потерянной комнате пахло молью И полночь скакала в черном трико.
Сквозь глаза пьяной комнаты, игрив и юродив, Втягивался нервный лунный тик, А на гениальном диване — прямо напротив Меня — хохотал в белье мой двойник И Вы, разбухшая, пухлая, разрыхленная, Обнимали мой вариант костяной. Я руками взял Ваше сердце выхоленное, Исцарапал его ревностью стальной.
И, вместе с двойником, фейерверя тосты, Вашу любовь до утра грызли мы Досыта, досыта, досыта Запивая шипучею мыслью. А когда солнце на моторе резком Уверенно выиграло главный приз — Мой двойник вполз в меня, потрескивая, И тяжелою массою бухнулся вниз.
1913
Вы бежали испуганно, уронив вуалетку, А за вами, с гиканьем и дико крича, Мчалась толпа по темному проспекту, И их вздохи скользили по Вашим плечам. Бросались под ноги фоксы и таксы, Вы откидывались, отгибая перо, Отмахивались от исступленной ласки, Как от укусов июньских комаров.
И кому-то шептали: «Не надо! Оставьте!» Ваше белое платье было в грязи, Но за Вами неслись в истерической клятве И люди, и зданья, и даже магазин. Срывались с места фонарь и палатка, Все бежало за Вами, хохоча и крича, И только Дьявол, созерцая факты, Шел неспешно за Вами и костями стучал.
23 мая 1913
Из-за глухонемоты серых портьер, цепляясь за кресла кабинета, Вы появились и свое сердце Положили в бронзовые руки поэта. Разделись, и только в брюнетной голове черепашилась гребенка и желтела. Вы завернулись в прозрачный вечер. Как будто тюлем в июле Завернули Тело.
Я метался, как на пожаре огонь, шепча: Пощадите, не надо, не надо! А Вы становились всё тише и тоньше, И продолжалась сумасшедшая бравада. И в страсти и в злости кости и кисти на части ломались, трещали, сгибались, И вдруг стало ясно, что истина — Это Вы, а Вы улыбались. Я умолял Вас: «Моя? Моя!», волнуясь и бегая по кабинету.
А сладострастный и угрюмый Дьявол Расставлял восклицательные скелеты.
1916
Послушайте! Я и сам знаю, что электрической пылью Взыскриваются ваши глаза, но ведь это потому, Что вы плагиатируете фонари автомобильи, Когда они от нечего делать пожирают косматую тьму.
Послушайте! Вы говорите, что ваше сердце ужасно Стучит, но ведь это же совсем пустяки; Вы, значит, не слыхали входной двери! Всякий раз она Оглушительно шарахается, ломая свои каблуки. Нет, кроме шуток! Вы уверяете, что корью Захворало ваше сердце. Но ведь это необходимо хоть раз.
Я в этом убежден, хотите, с докторами поспорю. У каждого бывает покрытый сыпной болезнью час.
А когда вы выйдете в разорванный полдень, На главную улицу, где пляшет холодень, Где скребут по снегу моторы свой выпуклый шаг, Как будто раки в пакете шуршат, — Вы увидите, как огромный день, с животом, Раздутым прямо невероятно от проглоченных людишек, На тротуар выхаркивает с трудом И пищА, пищи излишек.
А около него вскрикивает пронзительно, но скорбно Монументальная женщина, которую душит мой горбатый стишок, Всплескивается и хватается за его горб она, А он весь оседает, пыхтя и превращаясь в порошок. Послушайте! Ведь это же, в конце концов, нестерпимо Каждый день моторы, моторы и водосточный контрабас. Это так оглушительно! Но это необходимо, Как то, чтобы корью захворало сердце хоть раз.
1914
Послушай! Нельзя же такой безнадежно суровой, Неласковой! Я под этим взглядом, как рабочий на стройке новой, Которому: протаскивай! А мне не протащить печаль сквозь зрачок. Счастье, как мальчик С пальчик, С вершок.
Милая! Ведь навзрыд истомилась ты: Ну, так оторви Лоскуток милости От шуршащего платья любви! Ведь даже городовой Приласкал кошку, к его сапогам пахучим Притулившуюся от вьюги ночной. А мы зрачки свои дразним и мучим. Где-то масленица широкой волной Затопила засохший пост И кометный хвост Сметает метлой С небесного стола крошки скудных звезд. Хоть один поцелуй.
Исподтишечной украдкой, Как внезапится солнце сквозь серенький день. Пойми: За спокойным лицом, непрозрачной облаткой, Горький хинин тоски! Я жду, когда рот поцелуем завишнится И из него косточкой поцелуя выскочит стон, А рассветного неба пятишница Уже радужно значит сто.
Неужели же вечно радости объедки? Навсегда ль это всюдное “бы”? И на улицах Москвы, как в огромной рулетке, Мое сердце лишь шарик в руках искусных судьбы. И ждать, пока крупье, одетый в черное и серебро, Как лакей иль как смерть, все равно быть может, На кладбищенское зеро Этот красненький шарик положит!
Октябрь 1915
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
О как дерзаю я, смущенный, Вам посвятить обломки строф, Небрежный труд, но освещенный Созвездьем букв “a Goumileff”. С распущенными парусами Перевезли в своей ладье Вы под чужими небесами Великолепного Готье… В теплицах же моих не снимут С растений иноземных плод: Их погубил не русский климат, А неумелый садовод.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Я грущу в кабаке за околицей, И не радует душу вино, А метель серебристая колется Сквозь разбитое ветром окно. В полутемной избе низко стелется Сизым клубом махорки струя. – Ах! Взгляни, промелькни из метелицы, Снеговая царевна моя! Из лугов, из лесов густодебреных, Из далеких жемчужных полей Покажись мне на крыльях серебряных Голубых, снеговых лебедей.
Покажись мне безлунной дорогою, Хоть на миг из тумана явись, И рукою печальной и строгою Моих глаз воспаленных коснись! Неужель одному мне суровую Перенесть мою горе-судьбу? Иль залечь одному мне в кедровую, Благовонную смертью избу? Никого! Я один за околицей Упиваюсь тяжелым вином, Да мятель серебристая колется И играет разбитым окном.
Вадим Шершеневич.
Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
Маски повсюду, веселые маски, Хитро глядят из прорезов глаза; Где я? В старинной, чарующей сказке? Но отчего покатилась слеза? Глупые маски, веселые маски, Манит, зовет меня ваш хоровод.
Вот промелькнули влюбленные глазки; Странные маски, куда вас влечет? Платья безвкусны, размеренны речи; Мчатся в бессмысленной пляске Руки, зовущие груди и плечи; Глупые маски, веселые маски. Слезы личиной глухою закрою, С хохотом маску надену свою! Глупые маски! Стремитесь за мною, Слушайте: пошлости гимн я пою.
Маски повсюду, веселые маски, Хитро глядят из прорезов глаза; Где я? В старинной, чарующей сказке? Но отчего покатилась слеза?
1910
Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.
Я привык к Вашей столовой с коричневым тоном, К чаю вечернему, к стеклянному звону, К белым чашкам и к собачьему лаю. Я всегда у Вас вечерами бываю. Все так приветливо! Порою печальное. Из окна я вижу церковь дальнюю. Какой-то хаос гармонии многотонной. В соседней комнате звонок телефонный. И воздух поет: “смотри, смотри, Как замкнули двери, молча, драпри!” По комнатам веет любовный туман, О, как знаком мне пестрый диван! Тут я впервые интимность познал; Ее навеял Ваш светлый зал. И понял, что все другое – ошибка, Что солнце – детей наивных улыбка, Что сердце ловит в звездах ответ, Что сам я глупый, глупый поэт.
Источник: https://detectivebooks.ru/book/17758884/?page=1
Читать онлайн “Стихотворения и поэмы” автора Шершеневич Вадим Габриэлевич – RuLit – Страница 1
Вадим Габриэлевич Шершеневич
Стихотворения и поэмы
А. Кобринский. «Наши стихи не для кротов…»
[текст отсутствует]
Из книги «Весенние проталинки»
Я привык к Вашей столовой с коричневым тоном, К чаю вечернему, к стеклянному звону, К белым чашкам и к собачьему лаю. Я всегда у Вас вечерами бываю. Всё так приветливо! Порою печальное. Из окна я вижу церковь дальнюю. Какой-то хаос гармонии многотонной. В соседней комнате звонок телефонный.
И воздух поет: «Смотри, смотри, Как замкнули двери, молча, драпри!» По комнатам веет любовный туман, О, как знаком мне пестрый диван! Тут я впервые интимность познал; Ее навеял Ваш светлый зал.
И понял, что всё другое — ошибка, Что солнце — детей наивных улыбка, Что сердце ловит в звездах ответ, Что сам я глупый, глупый поэт.
1910
Из цикла «Осенний трилистник»
Ты видала ль умершую чайку на морском пожелтевшем песке? Ее волны тревожат, и взор ее тихий неизменно покоен в тоске.
Ее бросил прибой на песок золотистый и играет разбитым крылом, А над нею высокое небо озаряется лунным лучом.
И умершая чайка печальна и безмолвна в суровой тоске, Ей играет прибой беспокойный на морском пожелтевшем песке.
И в движениях мертвого тела мой упорный и пристальный взор Прочитал и печаль, и кручину, и судьбе молчаливый укор.
Бесконечное море в прибое волны, мчит на песок, не спеша… Ты видала ль умершую чайку? Это — юного принца душа!..
1911
Из книги «Carmina». Лирика (1911–1912)
Книга первая
Из раздела «Маки в снегу»
«И видит берег недалекий
И ближе видит свой конец»
М. Лермонтов
Моя душа о боль земную Со стоном бьется, и сквозь сны Мне обещает твердь иную Незримый голос с вышины.
И правлю я во тьме вечерней Корабль к маяку вдали… Шипы окровавленных терний В венок мой демоны вплели.
Пусть в белизне прибрежной пены Мелькает райская земля, Но корабельные сирены Поют о смерти корабля.
Ах! Берег близко… Руки стынут В прохладной полумгле ночной. Я знаю: мрачный жребий вынут Из Книги Голубиной мной.
Ночное развернулось знамя! Мне не пристать к земной мете! И демон, трепеща крылами, Как птица, реет в темноте.
Исчезни!.. В миг, когда усилья Покинут мертвенную плоть. Архангелов незримых крылья Дух вознесут к Тебе, Господь.
Когда в уединеньи мирном Я совершенствую труды И славословлю пеньем лирным Чудесный свет твоей звезды,
Душа смиренною отрадой Переполняется и ждет. Ободри сердце и обрадуй, Посевов вожделенный всход!
Приди и пронесись, ненастье, Дождь благодатный уронив! Какое ласковое счастье В волнении созревших нив!
Когда ж осеннею порою Из городов поток людской Полузаросшею тропою В мой вдохновительный покой
Придет, чтоб с жадным восхищеньем Глядеть на сладостный посей, — Я отойду и с огорченьем Прерву ликующий напев.
Как деревенский житель скромный, Я их восторга не приму: Я чужд и их волне огромной, И их ленивому уму.
Когда же потекут шумливо Они обратно за камыш — Я пожалею сиротливо Мою израненную тишь.
«O, patria! Ti rivedre»
Когда в зловещий час сомнения Я опьянен земной тоской, Свой челн к стране Уединения Я правлю твердою рукой.
Земля! Земля!.. Моей отчизною Я вновь пленен. Родная тишь! Но отчего же с укоризною Ты на пришедшего глядишь?
Тебе был верен я, не знающий Иных утех, чем грез о том, Когда приду, изнемогающий, К тебе я в сумраке ночном.
Из данного мне ожерелия Я не растратил бирюзы — Ни в час безумного веселия. Ни в час настигнувшей грозы.
Смотри: венец твой окровавленный Из горних, облетевших роз, Как раб смиренный, но прославленный, Я на челе опять принес.
Пусть в городах блудницы многие От ласк моих изнемогли — О, что тебе слова убогие, Растерянные мной вдали,
И поцелуи бесконечные, И сладострастья буйный хмель? Тебе принес я речи вечные И дух — увядший иммортель.
О, приюти меня, усталого, Страны блаженной темнота, И горстью снега бледноталого Увлажь иссохшие уста!
Пройдя небесные ступени, Сквозь тучи устремляя бег, Ты снизошла, как дождь весенний, Размыть в душе последний снег…
Но ты, мятежная, не знала, Что изможденный плугом луг Под белизною покрывала Таит следы угрюмых мук.
И под весенними словами, Растаяв, спала пелена. Но, как поруганное знамя, Молчит земная тишина.
вернуться
«О родина! Я вновь тебя увижу». ().
Источник: http://www.rulit.me/books/stihotvoreniya-i-poemy-read-218458-1.html
Загрузка...
